Чтение 19–й страницы книги ~День денег~

сравнивая. А тот лишь покорно усмехнулся и пожал плечами.

- Я просила тебя, г., с. с., п. е., алкашей не звать в дом? - закричала
Нинка. И с маху отвесила ему оплеуху. Голова Глеба мотнулась и тут же
вернулась на прежнее место.

- Это не алкаши, - сказал он. - Это вот брат мой Сергей. А это...

- А это что? - увидела женщина на столе деньги.

Змей объяснил ей ситуацию.

- Так! И за что ж такие подарки?

- Брат он мне, - сказал Змей. - Решил помочь.

- А где ты раньше был, брат? А теперь явился с подачками своими!

Змей не знал, что ответить. Он уж было потянулся к деньгам, но женщина
схватила их в пук:

- Нет, погоди! Я милицию сейчас вызову!

Тут все трое стали объяснять, что дело чистое, милицию вызывать ни к
чему, хотите деньги взять - берите, не хотите - не надо!

- Дорогой бриллиант дорогой оправы требует! Шубу купите! - льстиво
вспомнил Писатель слова из какой-то пьесы А. Н. Островского. Но его слова не
подействовали. Зато удивительно точно поступил Парфен, безошибочно умеющий
общаться с женщинами такой внешности и такого возраста (независимо, депутат
она или продавец лука). Он безбоязненно взял Нинку за локоток и проворковал:

- Сударыня, о чем вы волнуетесь? Если б это деньги, а то это ведь
мелочь. Сравните их масштаб с масштабом вашей личности - и все встанет на
свое место. В то время, когда эмансипация выродилась в феминизм, а
объективные тенденции способствуют уже вообще унисексу, это ли предмет для
спора?

Нинка ничего не поняла из слов Парфена, но он этого и добивался, ему
важно было, чтобы она поверила его тону, а не словам.

И она, посмотрев снисходительно на обаятельного мужчину, сказала:

- Ну ладно. Только без расписки не возьму. Сама бухгалтер, знаю,
бумажка везде нужна.

Что ж, взяли с нее расписку и распрощались - и даже довольно
приветливо.

- Ну и черт-баба! - сказал Парфен, садясь в машину, которая ждала их у
подъезда. - Главного понять не могу, прости, Змей: зачем он ей нужен? А?

Змей смотрел в окно.

¶Глава двадцать первая,§

в которой приятели рассуждают об искушении злом и о театральности
злодейства.

- Черт-баба, черт-баба... - задумчиво повторял Писатель, и Парфен
понял, что у того рождается мысль.

- Черт... расписка... вечный сюжет, - бредил Писатель наяву. - Вот что,
братцы! Собираясь злодействовать над злодеями, мы лишаем себя удовольствия
театрализовать это дело! Пусть тот, кому мы дадим эти тысячи, напишет
расписку, как жена твоего, Змей, брата.

- Гадина, что сделала с человеком!..

- Но расписку такую: я, имярек, продаю душу черту за две тысячи
долларов.

- Не маловато? - спросил Парфен, как бы что-то мысленно прикидывая.

- И за доллар продадут! - успокоил Змей, и Писатель благодарно
улыбнулся ему за поддержку.

- Едем к одному человечку! - сказал он.

¶Глава двадцать вторая,§

в которой друзья едут к одному человечку, с которым Писатель когда-то
учился в Литературном институте; человечек этот, по кличке Гений
Недоделанный, с самого начала учебы приобрел вид учителя и мэтра,
высокомерно поглядывая на остальных: Гений слишком был уверен в их
бездарности; прошло время - и из всех тех, кто собирался стать писателями,
писателем стал лишь Писатель, да еще пара выпускников Литинститута, а один
так очень успешный, много издающийся, лауреат премий, в том числе
зарубежных, лидер новой прозы, по мнению некоторых критиков; но Гений, сам
за это время не опубликовав (и, по некоторым источникам, не написав) ни
одной строчки, продолжал презирать тщедушные творения и Лауреата, и Писателя
(Писателя еще и потому, что волею судеб был его земляком и проживал сейчас в
том же городе), нашего Писателя снобизм Гения возмущал и раздражал всегда,
при этом ему даже не доказать хотелось что-то, не признания Гения добиться
(это было абсолютно невозможно!), ему хотелось его по-человечески уязвить,
но не знал, чем; Гений вообще казался непотопляемым, в том числе и в смысле
быта, снисходительно проживая то с одной, то с другой молоденькой красоткой
из числа почитательниц его таланта (что Писателя тоже возмущало), жил на их
деньги, а в последние годы, когда девчонка бедная попалась, существовал на
средства от продажи гербалайфа

Гений встретил друзей не здороваясь, без удивления, провел в комнату,
не познакомил с подругой своей, которая лежала на диване с книгой - и читать
не перестала.

Писателю не терпелось.

- Здравствуй, Гений Недоделанный! - сказал он.

- Привет, - сказал Гений.

- Я пришел к тебе по делу.

- Неужели?

- Вот деньги, две тысячи долларов! Я хочу дать тебе их.

(Вышколенная подруга Гения даже ухом не повела, как лежала, так и
лежала. И зевнула даже.)

- За что?

- Мы проводим некий эксперимент, - торопился Писатель.

- Это хорошо. "Кюммелю" хочешь?

- Нет.

- Дело твое.

Гений налил себе из изящного графинчика в темный стакан какого-то
напитка и со вкусом пригубил.

(- "Кюммель" - это что? - спросил Змей тихо Парфена. Тот толкнул его
локтем. Он сам не знал.)

- Продолжай, продолжай, - поощрил и разрешил Гений.

- Я даю тебе деньги. А ты пишешь расписку. Что ты продаешь свою душу
черту за эти деньги. Согласен?

- Занятный эксперимент. Что ж, я готов.

Гений сел за стол и на чистом листе бумаги написал требуемую расписку.

Писатель схватил ее.

- Ты не написал сумму! Две тысячи долларов! Прописью!

- Извини.

Гений дописал.

Потом взял из рук Писателя пачку банкнот и стал аккуратно рвать ее
своими артистическими пальцами.

Подруга все так же читала.

- Видишь ли, друг мой, - сказал Гений офонаревшему Писателю, бросив
обрывки на пол, - твой эксперимент глуп и пошл, как все, что ты делаешь.

- Ты не читал ни одной моей строки!

- Это и не обязательно. У тебя на лице все написано. И черновики, и
чистовики. Ты бездарен.

- А ты гений?

- А я гений, - спокойно сказал Гений. - Потому что я в душе своей давно
уничтожил все категории, все те системы координат, на которых базируется
человеческое сознание. Ты говоришь: продать душу. А что такое - продать? И
что такое душа? Ты говоришь: черт. А что это такое? Ты говоришь: расписка. А
что это? Ты говоришь: деньги. Не понимаю!

- А жрешь на какие шиши? - неприязненно спросил Змей. Ему казалось, что
он знает таких людей. Есть в их среде человек по кличке Трехголовый
(хвастал, что у него три высших образования), тот тоже орет все время, что
презирает материальное как факт и как философию, но, между прочим, где
выпить на халяву, он чует своим носом и фактически, и философски. Едва
соберутся мужики и бутылки не откроют еще, глядь - его тощая трехголовая
фигура уже маячит поблизости.

- Живу на какие шиши? - иронически спросил Гений. - На деньги, конечно!
Но дело не в предмете, а в отношении к нему! В моем сознании все становится
артефактом! Думаете, я такой дурак, что не понимаю, что на эти две тысячи
можно было бы купить много хорошего? Прекрасно понимаю! Но это - не
артефакт! А вот порвать их - артефакт! Мне лично это принесло гораздо больше
морального удовлетворения и даже физического, поскольку я ощутил нечто вроде
интеллектуального оргазма! А эти артефакты, в свою очередь, преобразуются в
стройную систему моего романа "Бездонный колодец"!

- Ты пишешь роман? - спросил Писатель - и даже с уважением: он никак не
может избавиться от привычки трепетно относиться к попыткам других людей
творчески выразиться.

- Писать? Но разве ты не знаешь, что всякое Слово уничтожает Пра-Слово?
Разве ты не знаешь, что пишешь не по чистому листу: нет чистых листов, на
каждом уже что-то написано! Замарывая своими закорючками это написанное, ты,
может, уничтожаешь великое! А?

Писатель вдруг почувствовал, что Гений в чем-то прав. И глупой ему
показалась эта квазидемоническая затея с распиской о продаже души черту.

Почувствовав себя победителем, Гений решил упрочить победу.

- Или вот, - указал он на девушку. - Я, как вы это называете, люблю ее.
Хотя - по-другому. К примеру, я пью кофе, так? Я же не говорю: мой кофе! А
если и говорю, то это так, речевой оборот. Кофе - для всех и всем. У меня
есть - почему не угостить? Точно так же дико говорить: моя женщина! Точно
так же естественно угостить ею других. Многие, кстати, так называемые