Если б он сидел дома, в яичнице на ужин обязательно был бы лук. Если б он
сидел дома, им бы не разрешили выковырять мякоть из хлеба и съесть только
корочку. Если б он сидел дома, им бы не дали столько сахара.
безжизненной. Весь день она медленно ходила по дому, шурша ковровыми
тапочками. Иногда ей приходилось повторять дважды, чтобы услышала. После
обеда она долго пила чай, уставившись в свою чашку. Забросила немытую
посуду. А однажды случилось невероятное: появилась муха. Муха! К тому же
Зимой! Они наблюдали, как муха вилась под самым потолком. Казалось, она
шевелилась с большим трудом, как будто крылья замерзли. Федерико взобрался
на стул и прихлопнул ее свернутой газетой.
изучать.
выбила муху.
отказался. Она схватила его за волосы и рывком подняла на ноги.
сердитого не говорила. И вот снова сидит безжизненно, вся в глубокой скуке
своей чайной чашки. Федерико вымыл и насухо вытер руки. А потом проделал
удивительную штуку.
наклонился и поцеловал маму куда-то в глубину ее волос. Она едва обратила
внимание.
на колени. Ее пальцы скользнули по очертаниям его носа и губ. Однако они
понимали, что Федерико она едва заметила. Без единого слова она поднялась
на ноги, и Федерико разочарованно следил за ней взглядом, когда она пошла
к своему креслу-качалке у окна в гостиной. Там и осталась, не шевелясь,
положив локоть на подоконник, упершись подбородком в руку и разглядывая
холодную пустынную улицу.
постель с утра даже не заправлялась. Разницы никакой, но мысли об этом, о
ней в гостиной у окна не шли у них из голов. По утрам она лежала в постели
и не вставала даже проводить их в школу. Они встревоженно одевались,
выглядывая в двери спальни.
когда-то посреди ночи. Их это снова удивляло - и разочаровывало: ибо,
проснувшись, они ожидали увидеть на кухне грязь. Тут уж разница была. Им
нравилось, когда кухня из чистой становилась грязной. Но вот она - снова
сверкает чистотой, в духовке - их завтрак. Они заглядывали к ней перед
уходом. Шевелились только губы.
а Санта-Клаусы из Армии Спасения звонят повсюду в свои колокольчики. До
Рождества - три рабочих дня. Они пожирали голодными глазами витрины.
Потом вздыхали и шли дальше. Думали об одном и том же: паршивое получится
Рождество, а Артуро ненавидел его еще и потому, что о собственной нищете
можно было бы и забыть, если б не напоминали: на каждое Рождество - одно
и то же, вечно он несчастен, вечно хочет того, о чем и не думал раньше, и
вечно ничего не получает. И пацанам всегда врет: хвастается, что подарят
то, чего у него никогда быть не может. Это у богатых пацанов Рождество.
Это они могут о нем трепаться сколько влезет, а ему остается только
развешивать уши.
просто стоять и лапшу на уши вешать. Зато Весна! Когда бита щелкает, мяч
жжет мягкие отвыкшие ладони! Зима, Рождество, сезон богатеев: у них
ботинки с высоким верхом, яркие наушники, перчатки на меху. До них ему
особого дела не было. Его время - Весна.
первой базы не доберешься только потому, что у тебя - классный галстук.
Однако врал он наравне с остальными. Что на Рождество подарят? О, новые
часы, новый костюм, много рубашек с галстуками, новый велосипед и дюжину
настоящих бейсбольных мячей Национальной Лиги.
дочь шахтера, но вокруг нее постоянно все толкутся, заглядывают ей в рот,
да какая разница, а он ей завидует и гордится ею: интересно, те, кто ей в
рот заглядывает, замечают, что он тоже итальянец, как и Роза Пинелли?
Роза, где я за тобой наблюдаю.
витрины, и покупал ей драгоценности и вечерние платья. На здоровье, Роза.
А вот кольцо, что я тебе купил. Позволь мне надеть его тебе на пальчик.
Вот так. Ох, да пустяки, Роза. Шел себе по Пёрл-Стрит, дошел до ювелирного
магазина Черри, заглянул внутрь и купил. Дорого? Неее. Триста, и всего
делов. У меня много денег, Роза.
Оставил все нам. Мы из благородной семьи происходим. Не знали ничего об
этом, но как выяснилось, мы - вторые двоюродные родичи Герцога Абруцци.
Дальние родственники Короля Италии. Хотя это не имеет значения. Я всегда
любил тебя, Роза, и то, что я - королевской крови, ровным счетом ничего
не значит.
никого не было, задняя дверь распахнута. Позвал мать, но никто не ответил.
Тут он заметил, что обе топки в печи погасли. Он обыскал все комнаты в
доме. Пальто и шляпка матери висели в спальне. Где она может быть?
без шляпки и без пальто в такую холодищу? Черт бы побрал этого отца! Он
погрозил кулаком отцовской шляпе, висевшей на кухне. Будь ты проклят,
почему домой не возвращаешься? Смотри, что с Маммой сделал! Темнота
наступила неожиданно, и он испугался. Он чувствовал мамин запах где-то в
этом холодном доме, в каждой комнате, но там ее не было. Он подошел к
задней двери и снова завопил:
предлог выйти из дому, принести. Он схватил ведерко для угля и выскочил на
дорожку.
на перевернутом твориле для извести. Он вздрогнул при виде ее, так темно
там было, а лицо ее так белело, онемев от холода, и сидела она в своем
тоненьком платье, глядя ему прямо в лицо и ни слова не говоря, будто
мертвая, его мать, замерзшая в углу. Она сидела поодаль от скудной кучки
угля, в той части сарая, где Бандини хранил свои инструменты, цемент и
мешки с известью. Артуро протер глаза от слепившего сверкания снега,
уронив ведерко к ногам, и всмотрелся, прищурившись:
темноте угольного сарая. Она что, сошла с ума? И что это у нее в руке?
мастерок, мастерок каменщика, его отца. Все тело и ум его возмутились и
запротестовали.
в то, что принадлежало ему одному. Его мать не имела права быть здесь. Как
будто она его тут обнаружила, за мальчишеским грешком, точно в том же
месте, где он, бывало, этим занимался; а тут она, сидит и злит его его же
воспоминаниями, он ее ненавидел, ее - тут, с отцовским мастерком в руке.
Что это даст? Ходить и напоминать себе о нем, одежду его перебирать,
кресло трогать? О, он ее сто раз видел - смотрит на его пустое место за
столом; а теперь - вот, держится за его мастерок в угольном сарае,
замерзла до смерти уже, но ей это безразлично, как покойнице. В ярости он
пнул ведерко для угля и расплакался:
сидишь? Ты же умрешь тут, Мамма! Ты заколеешь!
побелевшие руки, с печатью холода на лице, от которого отхлынула вся
кровь, - мимо него, в вечернюю полутьму. Сколько она тут просидела, он не
знал,- может, час, может, больше, - но то, что она, должно быть,
полумертва от холода, он понял. Она шла в оцепенении, осматриваясь так,
будто видела это место впервые.
цементом. С одной балки свисала роба Бандини. Он стащил ее и разодрал
надвое. Шляться повсюду с Эффи Хильдегард - это нормально, это ему
нравится, но почему из-за этого должна так страдать его мама, да еще и его
заставлять страдать? Мать свою он тоже возненавидел: дура, специально
Корнев Павел
Корнев Павел
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Мурич Виктор
Каменистый Артем