двумя-тремя другими, вероятно даже со своим прежним любовником Баррасом.
Это, видите ли, не понравилось глупым интриганам-деверям Жозефу и Люсьену, и
они поторопились донести обо всем ее вспыльчивому, ревнивому, как турок,
супругу. Вот почему ей нужен человек, который помог бы ей, который следил бы
за братьями-шпионами и контролировал их корреспонденцию. Это обстоятельство,
а заодно и некоторое количество дукатов - Фуше в своих мемуарах прямо
называет цифру в тысячу луидоров - заставляют будущую императрицу выдавать
Фуше все секреты и в первую очередь самый важный и самый грозный секрет - о
предстоящем возвращении Бонапарта.
министр полиции и не думает информировать свое начальство. Прежде всего он
укрепляет свою дружбу с супругой претендента, в тиши извлекает пользу из
полученных им сведений и, по обыкновению, хорошо подготовленный, идет
навстречу решению, которое, как он отлично понимает, не заставит себя долго
ждать.
телеграф передал невероятную весть: Бонапарт самовольно, без вызова
Директории, вернулся из Египта и высадился во Фрежюсе. Что делать?
Арестовать ли тотчас же генерала, который, не получив приказа, как дезертир
покинул свою армию, или принять его вежливо? Фуше, представляясь еще более
удивленным, чем искренне удивленные известием члены Директории, советует им
быть снисходительными. Выждать! Выждать! Ибо Фуше еще не решил, выступит ли
он на стороне Бонапарта, или против него,- он предпочитает дать развернуться
событиям. Но пока потерявшие голову члены Директории спорят, помиловать ли
Бонапарта, несмотря на его дезертирство, или арестовать его, народ уже
сказал свое слово. Авиньон, Лион, Париж встречают его как триумфатора, во
всех городах на его пути устраивают иллюминации, и публика в театрах, когда
со сцены сообщают о его возвращении, встречает эту весть ликованием:
возвращается не подчиненный, а повелитель, могучий и властный. Едва он
прибыл в Париж, в свою квартиру на улице Шантерен (вскоре ее назовут в его
честь улицей Победы), как его уже окружает толпа друзей и людей, полагающих,
что полезно прослыть его другом. Генералы, депутаты, министры, даже Талейран
оказывают почтительное внимание генералу, и, наконец, к нему отправляется и
сам министр полиции собственной персоной. Он едет на улицу Шантерен и велит
доложить о себе Бонапарту. Но Бонапарту этот господин Фуше представляется
безразличным и незначительным посетителем. И он заставляет его, как
надоедливого просителя, прождать добрый час в передней. Фуше - это имя ему
мало что говорит: лично он с ним не знаком и, может быть, только вспоминает,
что человек с таким именем сыграл в годы террора довольно печальную роль в
Лионе; быть может, он встречал этого оборванного, опустившегося, мелкого
полицейского шпика в приемной своего друга Барраса. Во всяком случае, это
человек, не имеющий большого значения, какой-то мелкий делец, пронырливостью
раздобывший себе теперь маленькое министерство. Такого можно заставить
посидеть в передней. И в самом деле, Жозеф Фуше битый час терпеливо ждет в
передней генерала, и ему, быть может, пришлось бы и два и три часа просидеть
там в кресле, сердобольно предложенном ему лакеем, не случись Реалю, одному
из участников затеваемого Бонапартом государственного переворота, увидеть
всемогущего министра, у которого домогается аудиенции весь Париж, в столь
жалком положении. Испуганный таким злополучным промахом, он вбегает в
комнату генерала, взволнованно сообщая ему об ужасной ошибке: как можно так
оскорбительно заставлять ждать именно того, кто одним движением пальца
может, как бомбу, взорвать всю их затею. Бонапарт тотчас же поспешно выходит
к Фуше, очень вежливо приглашает его зайти в кабинет, просит извинить его и
два часа разговаривает с ним с глазу на глаз.
рассматривают, оценивают друг друга, соображая, насколько один может быть
полезен другому в достижении его личных целей. Выдающиеся люди мгновенно
распознают друг друга. Фуше сразу же угадывает в неслыханной динамичности
этого властного человека непреодолимый гений самовластия. Бонапарт своим
острым стремительным взглядом хищника сразу узнает в Фуше полезного, на все
пригодного, быстро соображающего и энергично действующего помощника. Никто,
рассказывал он на острове св. Елены, не дал ему такого сжатого и в то же
время всеобъемлющего обзора положения Франции и Директории, как Фуше в этой
первой двухчасовой беседе. И то, что Фуше - среди добродетелей которого
откровенность отнюдь не значится - немедленно открывает всю правду
претенденту на трон, означает, что и он решил отдать себя в его
распоряжение. В первый же час распределяются роли - господин и слуга,
завоеватель мира и политик эпохи; их совместная игра может начаться.
Бонапарту. Однако он не отдает себя всецело в его распоряжение. Фуше не
принимает открытого участия в заговоре, который должен вызвать падение
Директории и сделать Бонапарта самодержцем, он слишком осторожен для такого
шага. Слишком строго, слишком убежденно придерживается он своего жизненного
принципа: никогда не принимать окончательного решения, пока не определилось,
на чьей стороне победа. Но происходит нечто странное: в последующие недели
обладающего столь тонким слухом, столь острым зрением министра французской
полиции поражает тягостный недуг: он внезапно становится слепым и глухим. Он
не слышит наводняющих город слухов о предстоящем государственном перевороте,
не видит бесчисленных писем, которые суют ему в руки. Все его обычно
безукоризненно достоверные источники информации словно магически иссякли, и
в то время, как из пяти членов Директории двое даже участвуют в заговоре, а
третий наполовину к нему примкнул, министр полиции не подозревает о
готовящемся военном перевороте, или, вернее, делает вид, что не подозревает.
В его ежедневных донесениях нет ни строчки о генерале Бонапарте и о клике,
нетерпеливо бряцающей оружием; правда, и другой стороне, стороне Бонапарта,
не доставляет он никаких сведений, не сообщает ни строчки. Только молчанием
предает Фуше Директорию, только молчанием связан он с Бонапартом, и он
выжидает, выжидает, выжидает. В такие мгновения крайнего напряжения, за две
минуты до свершения эта амфибия чувствует себя превосходно. Держать в страхе
обе партии, быть человеком, перед которым заискивают обе стороны,
чувствовать в своей руке колебание весов - вот в чем величайшее наслаждение
для этого страстного интригана. Самая чудесная из всех игр, несравнимая в
своем напряжении с игрой за зеленым столом или любовными забавами,- эти
мгновения, когда мировая игра приближается к развязке! Сознавать в такие
минуты, что властен ускорить или затормозить ход событий, но, исходя именно
из этого сознания, владеть собой и ничего не предпринимать, как бы ни
чесались руки от стремления вступить в бой, а только наблюдать с волнующим,
возбуждающим, едва ли не порочным любопытством психолога - вот единственное
наслаждение, воспламеняющее его холодный ум; только оно волнует эту мутную,
жидкую, почти водянистую кровь. Лишь такое психологически извращенное,
духовно сладострастное упоение может увлечь этого трезвого, лишенного нервов
человека - Жозефа Фуше. И в эти мгновения острого напряжения перед решающим
выстрелом его обычно угрюмую серьезность окрыляет своеобразная, жестокая,
циничная веселость. Духовное сладострастие может разрядиться только в
веселости, в добродушной или злой насмешке, и поэтому Фуше любит шутить
именно тогда, когда другие находятся в величайшей опасности; как следователь
в "Преступлении и наказании", он выдумывает самые остроумные и поистине
дьявольские шутки именно тогда, когда виновный трепещет от ужаса. В такие
мгновения он любит мистифицировать. На этот раз он в самый зловещий момент
ставит веселую комедию на подмостках, которые, можно сказать, воздвигнуты на
бочке пороха. За несколько дней до государственного переворота (он, конечно,
заранее знает назначенный день) Фуше устраивает званый вечер. Приглашенные
на этот интимный вечер Бонапарт, Реаль и другие заговорщики, сидя за столом,
вдруг замечают, что их компания здесь в полном составе: министр полиции
Директории пригласил к себе всю камарилью, всех без исключения участников
заговора против Директории. Что это значит? Тревожным взглядом обменивается
Бонапарт со своими приверженцами. Неужели за дверью уже стоят жандармы,
чтобы одним ударом разрушить гнездо государственного переворота? Некоторые
из заговорщиков, может быть, припоминают нечто подобное в истории - роковую
трапезу, устроенную Петром Великим для стрельцов, когда палач подал к
десерту их головы. Однако люди, подобные Фуше, не прибегают к такого рода
жестокостям - напротив, когда, к общему удивлению заговорщиков, является еще
один гость (это и в самом деле дьявольская затея!), а именно президент Гойэ,
против которого и направлен их заговор, они становятся свидетелями
изумительного диалога. Президент справляется у министра полиции о последних
событиях. "О, все одно и то же,- отвечает Фуше, лениво подымая веки и
устремив взор в пространство.- Все та же болтовня о заговорах. Но я знаю,
как к этому относиться. Если бы заговор действительно существовал, мы бы уже
имели тому доказательство на площади Революции".
прикосновение холодного лезвия. Они недоумевают: над кем он смеется - над
Гойэ или над ними? Дурачит он их или президента Директории? Они не знают
этого, не знает, вероятно, и сам Фуше, ибо для него существует лишь одно
наслаждение на свете: сладострастие двойственности, жгучая прелесть и острая
опасность двойной игры.
летаргию - вплоть до момента решительного удара; он слеп и глух, а половина
сената уже подкуплена, и вся армия на стороне заговорщиков. И странное дело
- Жозеф Фуше, который, как всем известно, всегда встает очень рано и первым
появляется у себя в министерстве, именно 18 брюмера, в день наполеоновского
переворота, охвачен изумительным, глубочайшим утренним сном. Он охотно
проспал бы весь день, но два посланца из Директории подымают его с постели и
сообщают беспредельно изумленному министру о странных происшествиях в
сенате, о сборе отрядов и явном перевороте. Жозеф Фуше протирает глаза и
прикидывается, как полагается, пораженным (несмотря на то, что он накануне
вечером совещался с Бонапартом). Но, к сожалению, продолжать спать или
притворяться спящим уже невозможно. Министру полиции приходится одеться и
Флинт Эрик
Корнев Павел
Флинт Эрик
Пехов Алексей
Круз Андрей
Смоленский Вадим