еврея, а русским женам евреев и их детям дорога в Израиль распахнута
настежь!.. Вы там самые желанные гражданки, как решившие в наших условиях
разделить нашу непростую судьбу. Для еврея, если это не патологический идиот
или карьерист, быть на стороне Израиля естественно, а вот русскому
пересилить вековое подозрение к нашей нации и стать на нашу сторону, тем
более, как ты, рискуя не просто карьерой, а свободой или самой жизнью --
подвиг! Я тобой горжусь, Татьяна. И все честные люди в нашем коллективе
тобою гордятся. Мне многие об этом говорили. Выходи за еврея и будь с нами."
еврейку, Иосиф Аронович. А... у вас жена кто?" "Тоже еврейка." "Вот видите!"
"Евреев в стране миллионы. Этот предпочел другую, а другой разглядит именно
вас. Я вам от души этого желаю. Такие как вы нужны Израилю." "Так вы
сионист?" "Я всегда считал себя коммунистом-интернационалистом. Но на этом
митинге ты открыла нам всем глаза. Да, с того дня я -- сионист. Так я им и
сказал. Поэтому я больше не главный конструктор. Зато -- честен с самим
собой..." "Я думаю, что нам небезопасно вот так идти и беседовать при всех."
"Вы правы, - оглянулся он. -- Но я рад, что высказал вам свое восхищение.
Свою вам благодарность. Будьте счастливы, Таня..."
Гаврилыч поспешил к моему столу: "Т-тебя к начальнику бюро, Т-таня..." Но
почему к начальнику, а не в комитет комсомола, из которого меня так и не
выгнали, не в партком, не к ставшему таким родным Андрею Сергеевичу,
наконец?
заикнулся. Когда я вошла, он встал для меня из своего кресла, обошел вокруг
стола, пожал руку, уселся напротив - за столом для подчиненных.
начальником сектора назначай. Но я вас вызвал по поводу вашего изобретения,
этого вашего устройства для укрепления прочного корпуса регулируемым
противодавлением, что мы испытали на старой лодке. Идея заинтересовала
профессора Анатакольского из головного института. Вы ведь знакомы?" "Я
консультировалась у него по курсовому проекту." "А, подсос пограничного
слоя? Это в перспективе, далекое будущее. А то, что вы предложили у нас --
реальность сегодняшнего дня. И очень актуально в противостоянии с
империалистическими флотами. Антокольский вас запомнил и очень тепло о вас
отзывается. Так что я вас командирую с 26 августа в Ленинград. Доложите там
наши разработки и попробуете сделать наше ЦКБ хотя бы соисполнителем
проекта. По крайней мере, для изделий по нашему изобретению в Комсомольске,
где тоже заинтересовались. Если вам удастся убедить министерство через НИИ,
то нам могут поручить разработку, в которой вы примете самое активное
участие. Пока же там считают, что нам это и не по профилю, и не по силам.
Так что, как говорится, вам и карты в руки..." "Спасибо... Я, знаете, прямо
одурела от радости. Я так скучаю по родному городу." "Вот и поезжайте... Да,
а ту глупую историю с митингом забудьте. Я за вас поручился перед Первым
секретарем крайкома. Я ему вас показал с трибуны на первомайской
демонстрации. Какая, говорит, из такой Ярославны сионистка! Все кончено. Ну,
оформляйте командировку и счастливого пути!"
хуже всех одета. Учила, учила свою еднственную дочку, а та ей и помочь-то
материально не может, даром что инженер, да еще на Дальнем Востоке. Никто из
знакомых не верит. У всех мнение, что у нас деньги выдают на вес, по полкило
в одни руки в месяц... Когда я предлагаю маме поехать домой на такси, она
пугается: "Ты что, Танюшка, так сдерут!.." "Так ведь счетчик..." "Да кто их
там контролирует! Скажет два рубля, и заплатишь как миленький, такие
деньги..."
дома, сто лет бы его не видеть... родительский этот дом, начало начал. Нашли
мне надежный причал! Те же гнусные рожи на кухне, только что не
вызвериваются, не игнорируют, а здороваются. Маленькие такие, самый высокий
мне по плечо. Такая популяция выжила в лихие годы некогда славной красивыми
людьми России.
северной столицы сверхдержавы. Один костюм и одна пара туфель на главу
семьи, ни тебе холодильников, ни стиральных машин. Телевизор один на всю
квартиру и тот с линзой.
Кузьмича, оказалась живучей, как клоп из фронтовой землянки. Пережила
разруху, нэп, социализм, блокаду, гибель кота. Такая, пожалуй, и коммунизм
переживет. Меня она встретила довольно радушно. Я же ей тогда, после
трагической гибели Персика, как только она выписалась из больницы, котенка
подарила. Она его, оказывается, с тех пор вообще на кухню, к этим бандитам,
не выпускала ни разу. Но меня тотчас пригласила в свою темную вонючую до
полного безобразия комнату и гордо показала огромного, жирного от безделия
Марсика. Тот мне что-то промурлыкал, когда я его погладила по вздрогнувшей
от незнакомой руки спине, спрыгнул на пол, потягиваясь во все стороны.
Такой, пожалуй, в кузьмичевую кастрюлю и не влез бы.
вот мне сто пятьдесят рублей, представляете, только в один конец государство
заплатило за самолет, чтобы я лично профессоров тут уму-разуму учила. И,
главное, что я ей ежемесячно по двадцать рублей перевожу.
чаю и вышла на свою гнусную Дровяную улицу, стараясь скорее с нее свернуть
на приличные проспекты. И вообще что-то ну никакой ностальгии и там у меня
не было, и тут не проявилось. Город как город. Столько тут всякого было...
Чернышевской. А там и Суворовский, а на нем, как серый мрачный ледокол --
нужный институт. Тот же унылый вестибюль с телефонными кабинками, тот же
вахтер с теми же зелеными пограничными петлицами. Надменный, как все это
здание, весь этот родной город. В убежище лучше... Я сдаю в гардероб свой
плащ, показываю дежурному мои документы. Тот куда-то звонит. "Зайдите в
третью кабину, будете говорить с Александром Дмитриевичем Антокольским."
сегодня, в пятницу, нет. Он предлагает мне на выбор либо прогулять сегодня,
а в понедельник с новыми силами с утра к нему, либо изложить сначала суть
нашего проекта его референту. Терять времени не хочется. Я соглашаюсь на
референта. "Сейчас он к вам спустится, Татьяна Алексеевна. Простите, но у
нас сегодня такой переполох, что в отделении даже негде вас принять. Не
обижайтесь, ради Бога. Я даже адмиралов иногда вынужден принимать в
вестибюле. Моего референта зовут Феликс Ильич Дашковский."
искать случайной встречи. А тут вот он, собственной персоной стучит
каблуками по столичному паркету, в черном костюме, крахмальной рубашке,
галстук развевается из-под небрежно расстегнутого пиджака. Референт, ишь ты!
Адмиралов принимает в сенях... Человеком стал мой Фелька-барбос, как его
неизменно звал Водолазов. Интересно, ему сказали, какая его, Ильича, тут
Алексеевна ждет? Быстро же мы с ним до отчеств дослужились... И-интересно-о
что это сейчас будет...
Похудел, подурнел. Какой-то стертый что ли. Да нет, ему и в голову не
пришло, что это я его жду. Как только узнал издали, тормознул всеми двумя
таким резвыми копытами, конечно, потрогал левое ухо правой рукой и наоборот,
чтоб не было иллюзий, кто это ко мне спешит. Потом даже сделал неуловимое
движение -- побежать в обратном направлении. Я уже наблюдала его манипуляции
с любопытством.
возражает. Феликс лезет в нагрудный карман и что-то показывает вахтеру.
Дядька ухмыляется, вертит, я уже поняла, авторучку с раздевающейся
красоткой. Наконец, дает Феликсу ключи. Он спускается ко мне по ступеням и
широкого улыбается. Господи, да я же за одну эту его улыбку умереть на месте
готова!..
действительно моя Тайка..." "Ну уж и твоя," - я небрежно подаю ему руку. В
огромном зеркале вижу нас обоих. Какая была бы пара, Боже мой! И какое
счастье, что я к поездке заказала у старого еврея на Океанском проспекте
этот костюм. Я в нем просто как кинозвезда. Да еще такая похвальная
сдержанность, высокая прическа, нездешний ровный морской загар,
подчеркивающий сверкающие от волнения синевой глаза. Ну-ка, подумай, не
продешевил ли? Ведь мы с тобой на равных по карьере, если я не выше.
Как-никак, авторский проект от имени крупнейшего завода и ЦКБ при нем
представляю. Ожидал ли?
его выслеживаю, а он снисходительно меня уговаривает смириться. А я
безутешно рыдаю, а он меня снисходительно утешает. Бар-р-босина...
засаленный дежурный диван, рядом чайник, немытые стаканы в подстаканниках,
как в поезде, на котором мы ехали когда-то в Севатополь. "Как в купе,
помнишь, Тайка, - тихо говорит он, осторожно беря меня за руку. -- Ты меня
вообще-то вспоминала?" Еще бы! Знал бы он, чего мне стоила эта разлука!
"Тебя? - я оглядываю его с головы до ног. -- Конечно, Ильич. Ведь немало
было чего вспомнить. А ты?" "И я тебя все время вспоминаю, Алексеевна, -
берет он мой тон, но рука, сжимаюшая мою кисть говорит совсем другим тоном.
Да и моя рука такие ему токи выдает...
задыхаясь от оглушающего поцелуя. Когда он откидывается на спинку диванчика,
я его не узнаю. Таким жалким я его никогда даже не представляла. -- Что мы
наделали, - шепчет он. -- Господи, что я наделал!.."
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Куликов Роман
Каргалов Вадим
Орлов Алекс
Витковский Евгений