ближайший переулок. А там не то пошла, не то побежала, поскольку не могла
знать, что произойдет у фонтана.
Зумруд внезапно оказалась в страшной опасности, и виной тому была я. Но,
если посмотреть на это дело с другой стороны, не могла же я везти сюда из
своего царства более или менее надежную старуху! Искать ее следовало
здесь, и в этих поисках мне с равной вероятностью могло и повезти, и не
повезти. Аллах решил, что должно не повезти. Такова его воля, и следует не
размышлять о собирании воды в разбитый кувшин, как сказал аш-Шаббан, а
придумывать что-то новое.
посредник, и открыть перед ним лицо, и даже заплатить ему из тех денег,
что отвесил за меня сын греха аш-Шаббан, лишь бы он согласился ввести меня
во дворец халифа. Ибо, по моим подсчетам, срок родов был уже до того
близок, что несколько дней решали дело.
покачиваясь и играя боками, потому что именно так, а не иначе, ходили мимо
лавок все здешние женщины.
эту лавку, но Аллах, как видно, послал ангела, чтобы задержать меня и не
пустить туда.
но и ангел поспешил следом. Вовсе мне было ни к чему, чтобы кто-то
врывался за мной в лавку к ювелиру, с которым я собиралась обсудить такое
важное дело. Оставалось только оторваться от этого незнакомца и замешаться
в толпе.
какие-т о ряды, и кидалась в проходы между тюками товаров, и
проскальзывала между людьми там, где оставалась ничтожная щель, и даже
подлезала под брюхо верблюда.
аль-Кирнасу. Но в лавку к нему я не вошла по весомой причине - я увидела,
что туда входят двое невольников из тех, что таскали сундуки с диковинками
в доме, который снял аш-Шаббан!
эти порождения скверны схватили бы меня в лавке, а старый хитрюга
аш-Шаббан уж наверно научил их, что говорить сбежавшимся на мой крик
правоверным! И я могла спорить на любой заклад, что кроме этих невольников
за мной пришло их не меньше десяти, и вооруженных, но только они ждали
поблизости от лавки.
что невольниц для повелителя правоверных покупает Ибн аль-Кирнас! Это весь
Багдад знал! И он понимал, что не осталось мне иного пути к Зумруд, кроме
как через гарем халифа.
бедра продолжали мерно колыхаться, как если бы стан мой был тростинкой,
колеблемой ветром, и тайну этой походки даже в гареме моего брата знали
немногие, а уж на багдадском базаре она и вовсе была диковиной, подобной
разе среди верблюжьих колючек.
снова потянула за изар. И точно так же я ускорила шаг, и прошла через
ряды, и вышла с рынка, и вошла в переулок, совсем не подумав, что народу в
нем немного, а чем дальше я отойду от рынка, тем меньше прохожих мне
попадется.
близость его тела сквозь все свои покрывала, и он протянул руку, и положил
ее мне на спину, чуть пониже поясницы.
молниеносно взлетела, и разомкнула руки, и кинула меня вниз, и я лечу,
переворачиваясь! И когда я ощутила под ногами землю, то удивилась тому,
что цела и невредима.
что мое тело уже принадлежит этой руке, и что сейчас она крепко прижмет
меня. Но даже будь со мной сабля, подаренная мне братом, я не ударила бы
по этой руке, потому что мной овладело поразительное бессилие, и даже хуже
того - глаза мои едва не закрылись сами собой.
вечность ждала прикосновения именно этой руки, и потому оно не вызвало во
мне возмущения, тем более, что обладатель сильных и вкрадчивых пальцев
принес с собой и облако мускуса, совсем меня одурманившее.
ближе и ближе незнакомец прошептал мне прямо в ухо:
барана лбами. Первая из них была - о том, что в этот миг меж бедер моих
действительно престол халифата. А вторая - Аллах всемогущий, только один
человек в мире мог научиться от попугая этим дерзким словам, и это его
голос!
безумный поэт и лев пустыни, возлюбленный джиннии Марджаны!
преследовать всех женщин багдадского базара и донимать их попугайскими
нежностями! - воскликнула я в великом возмущении. - Да не облегчит Аллах
твою ношу, о развратник, о сластолюбец, о похотливая обезьяна, о ишак,
готовый вскочить на любую ослицу!
этот миг был пуст, без размышлений сорвал с моего лица изар.
расхохотался. - Как же это я опозорился, приняв тебя за женщину? И что ты
делаешь на багдадском базаре в женской одежде и в изаре?
прелюбодею, что лишь женское платье могло спасти меня от опасности. Но,
видно, лев пустыни лучше разбирался в женщинах, чем я - в мужчинах.
Когда же ты был переодет, о Хасан? Теперь на базаре, или все-таки тогда на
ристалище? Ведь там я видел под твоим плащом лишь сверкание кольчуги, и
ничего более? Да и потом я тебя, помнится, без плаща и не видел!
мне прежнего Хасана? - сердито осведомилась я.
времен заставили меня надеть женское платье.
наряд? - спросил он.
и я расскажу тебе, что со мной случилось и каково мое положение. И если ты
не найдешь пути к желаемому, то этого пути вовсе нет на свете!
было ни души. И он опять положил руку мне на бедро.
сладкого от горького и женщины от мужчины. Но вместо этого я лишь
взмолилась:
мое лицо, словно чашу, к своим губам, и я поняла, о чем думал поэт, когда
сотворил такие бейты:
здесь правоверные!
совершенна, и в любви не будет тебе равных!
никуда! У меня есть еще дело на этом базаре! Ты не знаешь, о Ильдерим, что
мерзкий аш-Шаббан прибыл в Багдад, и он расставил своих соглядатаев у
лавок ювелиров, и он выследил старуху, которая принесла мою половину
запястья, которую я велела показать невольницам Харуна ар-Рашида, а она из
корыстолюбия решила ее продать, и он взял у нее эту половину запястья, и
теперь для него открыт путь к Зумруд, а она доверится только тому, кто
покажет ей эту половину, и тогда...
ним, а он ведет меня за руку. - Какое запястье? Почему у тебя только его
половина? Откуда взялась старуха? Можешь ли ты рассказать об этом связно и
подробно? Или вместе с женским платьем к тебе вернулась и женская
бестолковость?
побеседуем о женской и мужской бестолковости! А теперь слушай меня
внимательно, если только ты на это способен. При расставании я разломила
свое запястье на две половины и одну дала Зумруд. Я думала, что это
поможет нам найти друг друга, но моя половина оказалась в руках у гнусного
аш-Шаббана, и теперь он может в любую минуту послать ее во дворец
повелителя правоверных, и Зумруд увидит ее, и приложит к своей половине, и
они сойдутся, и она сделает то, о чем ее попросит посланец - а ведь она
будет считать его моим посланцем! И она погибнет, о Ильдерим! И все наши
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Белов Вольф
Березин Федор