слепого! Как говорится, хочешь глядеть вдаль, читай Шопенгауэра и
отращивай нос, как у Сирано...
заковыристо, а, значит...
ойкнул. Это письменный стол высунул язык-столешницу и двинул его по
ребрам. Зеркальный глянец полировки взмутился, а прямо перед глазами,
заходясь в смешливом кулдыхании, захохотала и заперекатывалась пузатая
авторучка. Отчетливо было видно, как булькают и переливаются в ее
стеклянном животике пузырчатые чернила. И совсем уж ни к месту протяжным
журавлиным строем потянулся из коридора хор голосов. Вроде бы запевал
Пашка, хотя быть этого, конечно, не могло. Но так или иначе - голос, очень
похожий на Пашкин, печально выводил: "Как на тоненький ледок выпал девичий
пушок. Эхма!.. Девичий пушок!.." Евгений Захарович похолодел. Вспомнилось
старое, неизвестно где услышанное слово: "скызился". Раньше оно смешило,
сейчас ему было не до смеха. Мир вокруг него именно СКЫЗИЛСЯ!
делающим скрипучие попытки самостоятельно приоткрыться.
мухи какие-то кровянистые, злые. Пищеварение от них неважное - сплошные
поносы...
сторожит. Разве что еще на деревья не лезут.
приоткрыл рот. На пятнистом от помета карнизе сидел жирный, лоснящийся
голубь, а напротив него, поджав под себя перепончатые лапы, расположился
тощий утенок. Почти по-человечески почесав крылом спину, утенок губошлепо
забубнил:
бьют, не жалея.
Наслаждаются первоинстинктом... Мало на них ангин с энцефалитом. Грипп им
надо придумать! Особенный какой-нибудь! Чтобы ни одна холера таблеточная
спасти не могла, - он равнодушно стрельнул оранжевым глазом в сторону
сидящего в кабинете человека.
у телевизоров. И ходить на своих двоих отвыкают. Колеса им подавай.
вышибают из строя! А сколько подранков с сиротами!..
поджатых лапах.
работничек! А вот зарубеж надувать - не пугается. Сказали писать - и
пишет. Писатель!
голубь. - Пишут и пишут!.. Ни тебе хлебушка птичкам, ни ласки. Все свиньям
скармливают, то бишь - опять для себя же. А нас, крылатых, - все больше из
поджигов, да из рогаток. Одно слово - интеллигенты!
и тоже одного интеллигента наблюдал. Возмущенно так стоит и вещает
продавщице: "Не ну-ка возьми-ка, а нате-ка возьмите-ка". Сразу видно -
эрудит...
врезал, что подпрыгнул на месте пухлый проспект и испуганно замерла
трепещущая авторучка. Евгений Захарович и сам себя испугался. Вдохнув
поднявшуюся над столом пыль, громко чихнул. Пыли взметнулось еще больше, а
птицы, оставив на карнизе парочку блеклых перьев, улетели.
деликатно постукивали ботинком. А чуть погодя заглянула и Пашкина голова.
одних пугнул.
всей комнате куски раскашлял.
сунули. Килограммов на восемь. Пойдешь глядеть, как он домой почапает?
Скрипнули половицы, и в кабинет развязной походкой вошел Трестсеев.
не с тобой, а с какой-то бабенкой. И она, главное, тоже ничего понять не
может. Объяснила, что мужу звонила. Ага, как же... - Трестсеев оглядел
кабинет и снизил голос до заговорщицкого шепота.
рвался. Еле-еле Зиночка удержала, - заметив недоумение Евгения Захаровича,
Трестсеев вскинул ладонь. - Знаем, знаем, не отпирайся! Слухами, как
говорится, Москва полнится... Революцию хочешь поднять? Зря. Хотя понимаю.
По-человечески понимаю. Откровенно говоря, мне самому эти церберы от
политики - вот где! Я ведь уже давно статейками балуюсь. Проблемы ИТР,
бригадные подряды... Неужели не читал? Странно... А в общем зажимают. Как
и все передовое. Вечерами пыхтишь, фразочки формируешь, афоризмы разные, а
все равно придираются. Вслух не говорят, но я-то понимаю - цензура. Хотя с
другой стороны и они правы. Конформизм - штука опасная. Всякому позволить,
- что же начнется? Ты как считаешь?
глаза. Так уж влиял на него этот Трестсеев. Беседовать с ним было
равносильно пытке. Евгения Захаровича начинало клонить в сон после первых
же фраз. Он и без того старался обезопасить себя и смотрел не в лицо, а в
грудь Трестсееву. И все-таки глаза стекленели, в голове начинала твориться
дремотная неразбериха.
относиться к нему можно по-разному. Я лично считаю, что слово это
интересное и многообещающее. Если в словарях оно присутствует, стало быть,
не все еще потеряно.
качнув головой, расположился в кресле, закинул одну элегантную брючину
поверх другой - не менее элегантной.
хрупкая и от сердца близко. Я тут статейку одну читал. Не свою, конечно,
свои-то я наизусть знаю, но в общем тоже неплохую. Хирург какой-то написал
или англичанин, точно не помню...
семенила по кругу. Выглядела она дьявольски самоуверенной и наверняка не
сомневалась, что время, сколько его есть в мире, - все принадлежит ей
одной.
убедился, что тот как раз заканчивает.
Героев они там заслуживают, - ох, как заслуживают! А писать, братец, - это
сумеет каждый. Если грамоте, конечно, обучен. Как говорится, фата-моргана
пусть очаровывает других, а у нас что просто, то и занятно.
этого самого галстука Евгений Захарович холодно поинтересовался:
суетливое движение.
переход: проза, проза - и вдруг некоторым образом стихи...
конце концов, разве проза - не одна из форм поэзии?
того... Как говорится, перехватил. То есть, не обижайся, конечно, но стихи
все-таки стихами, а проза - прозой. Граница, на мой взгляд, достаточно
четкая: там рифма, здесь рифмы нет... А то ведь так и архитектуру можно
начать сравнивать с какой-нибудь живописью. Или с баснями Крылова,
например, - Трестсеев хохотнул более уверенно. - Что же ты мне прикажешь
писать и одновременно накручивать в голове какую-нибудь рифму? Нет,
батенька, пересолил! Признайся, что пересолил?
у него желания ни спорить, ни объяснять. И отутюженный костюм, рожденный
где-то далеко не здесь, начинал раздражать всерьез.
в уме рифмы?
и все!
Захарович. - Ни скульптур, ни картин, ни этого вот чуда с большой буковки!
- он схватил проспект и свирепо затряс перед замершим в испуге галстуком.
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Куликов Роман
Корнев Павел