куда солдаты ходи. Моя раньше здесь живи. Староверка приходи выгоняй...
правильную погрузку, за отлив воды из-под настила - вообще за все морские
дела. Старпом приказал ему находиться на берегу, пока не доставят груз.
Сейчас Курочкин, напробовавшись староверского самогона, сладко спал в
кормовом закутке кунгаса.
вынул из поясного кармана вороненые большие часы. - Четыре; поручик говорил,
груз только к вечеру приволокут.
мед. У Сергея родня в деревне.
выспаться не дадут. А мед? Черт с ним, с медом. Но если уж он сам просится в
руки..."
из-под койки бидон. - Только быстрее обратно.
плотника они спрятали в камнях. Пробравшись к реке, где стояла японская
шхуна, повернули и берегом углубились в тайгу. Чуть повыше река бурлила
между толстыми стволами поваленных бурей деревьев. Здесь, на отмелях,
скопилось много мелкого плотного песка; на нем хорошо отпечатались кабаньи
следы.
тропу. Речные берега заросли шиповником, боярышником, бузиной; вглубь шел
настоящий таежный лес. Корейский кедр рос вперемежку с монгольским дубом,
ясенем и березой. Под ногами шелестел высокий папоротник.
Приморья, и некоторые растения, жившие на земле миллионы лет назад,
сохранились здесь во всем своеобразии. Путникам встречался мелкохвойный тис,
называемый красным деревом, высокие стройные деревья амурского бархата с
пробковой корой. На огромных деревьях со сложноперистыми листьями виднелись
зеленые шарики. Это маньчжурский орех - двоюродный брат грецкого. Стволы
многих деревьев обвивала лиана шизандра. Ее белые цветы прекрасно пахли.
Кора шизандры, если ее растереть, отдавала лимоном. В Приморье ее называют
китайским лимонником. В зарослях папоротника, может быть, рядом, под ногами,
прятался таинственный корень жизни - женьшень.
здесь, наверно, давно, так как успели основательно подгнить. Федю удивило:
как же так, человек срубил ценный дуб и бросил?
собирай другой год, потом деревья кидай... Шибко плохой люди.
грибом, растущим на гниющих дубовых стволах, безжалостно уничтожали таежных
великанов.
сушили и продавали. В Китае сушеные дубовые грибы считаются лакомым блюдом и
дорого ценятся. Хищный промысел нанес немалый ущерб Уссурийским лесам...
склад - то он должен быть где-то в селе; если против партизан - вряд ли в
такой чащобе найдут. Непонятно. И разве здесь можно проехать на телегах? Не
ошибся ли старик?"
выгруженные с небольшой шхуны, совсем недавно побывавшей в бухте. Ороч
считал, что солдаты шли туда; куда же еще? Кругом тайга сейчас, он знал,
безлюдна. Дорогу путникам иногда перекрывали сплошные заросли, переплетенные
лимонником с пестрой листвой и диким виноградом. Тогда Ломов выходил вперед
с топором и с большим усердием рубил лианы и ветви, а Федя думал: "Тут
солдаты за десять шагов не увидят партизан, а подобраться к ним втихую
совсем нельзя".
головами было сумеречно, словно и не всходило солнце.
войлочной шляпе и с длинной седой косой.
стали покидать силы, - осталось мала-мала.
огромными мшистыми скалами. Дорога пошла на подъем, рубахи парней потемнели
от пота.
солнце. - Его отдыхай нету.
свесившуюся с дуба лиану, срезал продолговатый кусок коры. Потом он разделил
ее пополам и сказал спутникам:
Кусай, кусай, потом проглоти. Федя посмотрел на Ломова и взял кожицу.
тайги Арсеньева. Запали в память его слова о трогательной, детской
честности, о гостеприимстве орочей. Нет, Намунка попусту болтать не будет.
Федя сунул в рот кору-лимонник. Ему последовал и Ломов.
бодрости морякам.
молча взял у Ломова топор и двумя-тремя ударами свалил ее, очистил от
ветвей. Получилась жердь в три человеческих роста. С жердью на плече он и
прошел остальную дорогу.
остановились у ребристого желтоватого камня, ничем вроде не отличавшегося от
попадавшихся раньше.
ветки.
Намунка, - чего в лесу могу без ружья делай?
водица далеко.
взявшись за камень, - сюда толкай.
только-только пролезть человеку. Федя понял, в утробе горы - пещера.
пояса тонкий ремешок из нерпичьей кожи, захлестнул на дужке чайника и
опустил его в расселину. Подержал с минуту, вытащил.
вприкуску. Намунка особенно смаковал рыбью голову. Потом он залил водой
костер, присыпал песком.
над проломом.
Он туго набил трубку табаком, полученным в подарок от Ломова, и уселся на
камень.
Да, так же невозмутим, как будто безразличен ко всему окружающему. Взгляд
зорких прищуренных глаз устремлен вдаль... И, как в романе, все время ждешь
чего-то неожиданного и чудесного.
племени делаваров, Чингачгук какой-нибудь...
ослаб". Как у всякого таежного охотника, его жизнь разделялась на подготовку
к охоте и саму охоту. Через несколько дней он должен быть в своем селении.
Его свояк Терентий устраивал праздник в честь медведя. У него давно в
бревенчатом срубе дожидается своей судьбы жирный, откормленный медведь.
Намунка любил медвежье мясо. Он мог съесть его очень много. Впрочем, он мог
есть почти все, что встречал в лесу. "Ороч умей все кушай, - думал Намунка,
- если ороч одно кушай, другое не кушай, скоро помирай". Старик явственно
представил запах жареного на вертеле мяса. Как весело на пиршестве в честь
медведя! В молодости Намунка всегда участвовал в праздничных состязаниях. Он
был упруг, как пружина, ловок и проворен, как соболь. А как он метко стрелял
из лука! И не только метко стрелял, но и всегда увертывался от трех стрел,
пущенных в него с двадцати шагов самым лучшим стрелком. Он прыгал вверх в
свой рост и в длину на три роста. Он влезал на дерево так проворно, что
охотник с двадцати шагов не мог попасть в него из лука. Без этих испытаний
он, как и другие гости, не мог бы на празднике стрелять по медведю. "Аэ! Как
хорошо быть молодым!.."