Чтение 19–й страницы книги ~По тонкому льду~

Мы заглянули в областное управление, и здесь нас известили о звонке
капитана Кочергина. Он искал меня. Я прошел в кабинет начальника
секретариата и с его разрешения попросил станцию соединить меня с нашим
управлением.

Ответил майор Осадчий. Оказывается, получен ответ из Благовещенска.
Данные о неизвестном мужчине совпадают. Он тоже средних лет, блондин, глаза
большие, голубые, светлые, шевелюра пышная светло-каштановая На левой щеке
хорошо приметная красная родинка.

Мы вернулись в гостиницу.

Ровно в шесть часов вечера порог нашего скромного номера переступил
хмурый по виду и довольно грузный старик, с прямым пробором в седых волосах
и с серыми мешками под глазами. На нем была черная, хорошо отглаженная пара.
Держался он чересчур прямо. От него веяло этакой величественной холодностью.

- Я есть Ремизов, - представился он вместо приветствия.

По нашему договору беседу с ним должен был вести Дим-Димыч.

Он пригласил официанта сесть возле стола, положил перед ним все тот же
счет и спросил:

- Знаком?

Ремизов вооружился старомодными очками в белой металлической оправе,
взглянул на бумажку и просто сказал.

- Моя работа.

Я ожидал встречных вопросов. А в чем дело? А зачем это вам? А что
случилось?

К людям, которые так поступают, я отношусь с предубеждением. Они или
неосторожны и выдают себя, или чрезмерно любопытны, что нескромно, или,
наконец, трусоваты из-за не совсем чистой совести.

Ремизов, отрадно отметить, не подпал ни под одну из этих категорий.
Вопросов от него не последовало. Он вложил очки в твердый футляр, спрятал
его в карман и стал преспокойно курить, будто не имел никакого отношения к
счету, лежавшему перед ним.

- Помните этот ужин? - поинтересовался Дим-Димыч.

- Как не помнить? Знатный ужин. Такие не часто у нас бывают в будние
дни.

- Клиентов не разглядели? Что за люди?

- Нездешние. Проезжие, видать. Но солидный народ, вежливый,
обходительный.

Ремизов обратил наше внимание на детали, которые он подметил сразу.
Гости в конце ужина заказали кофе с ликером. Местные этим не шалят. Потом
попросили специальные рюмки, а их отродясь не было в ресторане. А местные,
уж если доходят до ликера, то пьют его или из бокалов, как вино, или из
стопок.

- Сколько же их было? - спросил Дим-Димыч.

- Пять персон. Две дамы и трое мужчин.

"Значит, мы не ошиблись, предположив, что в ужине участвовало пять
человек и среди них две женщины", - подумал я.

- И, по моему разумению, четверо состоят в родстве, - заметил Ремизов.

- Почему решили? - полюбопытствовал Дим-Димыч.

- Тут и решать нечего. Одна пара: муж и жена - пожилые люди, а другая -
молодые. Молодые зовут пожилых папа и мама. Тут же ясно.

- Какого же все-таки возраста были дамы?

- Как вам сказать... Пожилая в пору мне, а молодой самое большее
двадцать. Девчонка совсем.

"Черт знает что, - с досадой подумал я. - Из дам ни одна не подходит".

- А мужчины, кавалеры их? - задал Дим-Димыч новый вопрос.

- Хм... кавалеры? Пожилой тоже недалеко от меня ушел, а другой парень
безусый. Ну, годков двадцать пять.

"Так. Двое мужчин тоже отпали", - отметил я.

- А пятый? Вы о пятом забыли сказать, - напомнил Дим-Димыч.

- Почему забыл? Совсем нет. Вы спрашиваете, я отвечаю. Пятый - средних
лет, фигуристый такой, светлый, волосы богатые, красивый с виду...

- С родинкой на щеке, вот тут!.. - показал я.

- Не заметил.

- Маленькая родинка, - добавил Дим-Димыч. - Красная.

- Понимаю. Красная, маленькая. Родинки не заметил.

Я шумно вздохнул. Ерунда какая-то! Но при чем тут счет? Как он попал в
чемодан?

- Кто рассчитался с вами? - спросил Дим-Димыч.

- Этот фигуристый, светлый и рассчитывался за всех. По всему видать, он
и устраивал ужин.

- И никого из этих клиентов вы ранее не встречали?

Ремизов отрицательно покачал головой:

- Не встречал.

Мы отпустили старика и задумались. Разрозненные, беспорядочные мысли
закопошились в голове. Ну, хорошо, эти люди не имеют никакого отношения ни к
жертве, ни к убийце. Допустим - так. Но счет, счет... Каким образом он попал
в чемодан убитой женщины?

Дело вновь заходило в тупик. Перед нами как бы возник глухой высокий
барьер, преодолеть который было не в наших силах.

Что же делать дальше? Уж не запамятовал ли старик? Быть может, он
просто забыл о родинке, хотя и видел ее? Уж не такая это великая примета -
родинка! Быть может, он ее и не заметил? А если бы не родинка, то все как
будто совпадает...

Наши раздумья прервал стук в дверь. Вернулся Ремизов.

- Прошу извинить, вспомнил... - проговорил он, закрывая дверь.

"Слава богу, вспомнил о родинке", - подумал я.

- Вот что я вспомнил, - продолжал Ремизов. - Надо вам поговорить с
Никодимом Семеновичем...

Я сдвинул брови. Что такое?

- С каким Никодимом Семеновичем? - спросил Дим-Димыч.

- Скрипач. Первая скрипка в нашем оркестре. Мне сдается, что он знает
этого фигуристого человека. Ну, этого, пятого, как вы сказали. Он подзывал
Никодима Семеновича к столу, угощал его. Они чокались и пили...

Стоп! Обозначился просвет. Молодец старик! Вновь вспыхнула искра
надежды. Быть может, скрипач прольет свет на эту темную историю?

- Оркестр скоро соберется, - добавил Ремизов.

Мы решили спуститься в ресторан поужинать. Да кстати и приглядеться к
первой скрипке.

В зале было негусто. Оркестр еще не играл, и на эстраде царила странная
тишина.

Мы сели за столик Ремизова, и старик довольно быстро подал нам густую и
перенасыщенную всякими пряностями мясную солянку. Надо было обладать
исключительным мужеством, чтобы проглотить ее без остатка. Но в ожидании
музыкантов пришлось чем-то занимать себя к приносить какие-то жертвы.
Правда, местное вино, довольно приятное на вкус, несколько смягчило удар,
нанесенный нашим желудкам сборной солянкой.

Наконец из узкой двери в задней стене на эстраду вышли дружной гурьбой
музыканты и стали рассаживаться по своим местам.

Первую скрипку мы узнали сразу. Да и нельзя было ее не узнать: она была
единственной.

Никодим Семенович, как назвал его Ремизов, этакий молодой хлюст с
глазами навыкате, выбритый до синевы, был одет по последнему крику моды и
владел своей профессией не так уж плохо. Выходной марш Дунаевского,
исполненный первым, не причинил нам никаких неприятностей. Потом музыканты
сыграли "Утомленное солнце нежно с морем прощалось", "Давай пожмем друг
другу руки", "Рио-Риту", а когда сделали перерыв, мы попросили Ремизова
пригласить к нашему столику Никодима Семеновича.

Он, видимо, привык к этому и, рассветившись профессиональной улыбкой,
подошел к нам, как старый знакомый. Мы заказали дополнительно пива и повели
деловой разговор.

Увы, нас ожидало разочарование. Блондин, устраивавший ужин десятого
февраля, был хорошим знакомым Никодима Семеновича и жил в одном с нами
городе, а в Орел попал наездом. Зовут блондина Борис Антонович Селихов. Он
музыкант и педагог по профессии. Никодим Семенович лет пять назад учился под
началом Селихова в Смоленске. Его адрес - улица Некрасова, дом семь,
квартира шестнадцать. И все. И никакой родинки у Селихова нет и не было
ранее.

Вспыхнувшая было искра погасла. Записав адрес Селихова, мы распрощались
со скрипачом, уложили свое нехитрое барахлишко, рассчитались за номер и,
окончательно расстроенные, спустились вниз. Громыхающий старомодный трамвай
потащил нас на вокзал. Прощай, Орел! Здесь нам делать нечего.

В дороге, в который раз за день, мы вновь вернулись к уже не новой
мысли. В самом деле, как же все-таки мог счет официанта, врученный Селихову,
попасть в чемодан убитой?! Не по воле же духа святого! А что, если напутал
Благовещенск? Что, если в самом деле у убийцы нет родинки? Мог же он,
допустим, в Благовещенске прилепить себе, как поступают модницы, черную
мушку? Вполне! Прилепил, а потом смыл. И ввел следствие в заблуждение. И
ничего нет странного в том, что Селихов десятого числа давал банкет, а
двенадцатого отправил на тот свет женщину.

Быть может, напрасно мы унываем. Еще, кажется, не все потеряно.

Утром, сойдя с поезда, мы направились, конечно, не в управление, а на
улицу Некрасова.

На втором этаже оказалась квартира под номером шестнадцать.

Я вынул из заднего кармана брюк пистолет, снял его с предохранителя и
положил в правый карман пальто. На всякий случай. Мало ли что бывает!
Дим-Димыч последовал моему примеру.

Согнутым пальцем я настойчиво забарабанил в дверь.

Ее открыла миловидная девушка. На мой вопрос, могу ли я пройти к Борису
Антоновичу Селихову, она доброжелательно ответила:

- Пройдите! Вот его дверь. Он, кажется, у себя. Еще рано.

Я взглянул на часы: да, действительно, рановато - семь минут девятого.