Чтение 19–й страницы книги ~Гибель 31-го отдела~

-- Я сожалею, что так разговорился. Когда для скорости перескакиваешь с
пятого на десятое, все выглядит наивно и запутанно. Но вы настаивали... И
еще, самое последнее: вы до сих пор меня в чем-то подозреваете?

Иенсен уже вышел на площадку и ничего ему не ответил. А хозяин стоял в
дверях. Лицо его не выражало беспокойства -- только равнодушие и бесконечную
усталость.

XIX

Несколько минут Иенсен неподвижно сидел в машине, просматривая свои
заметки. Потом перевернул страницу и записал: "No3. Бывший главный редактор.
48 лет. Не замужем. Освобождена от занимаемой должности по собственному
желанию и с полной пенсией".

Номер третий была женщина.

Сверкало солнце, белое и безжалостное. Была суббота, и часы показывали
без одной минуты двенадцать. Оставалось ровно тридцать шесть часов. Он
включил зажигание, и машина тронулась.

Он не стал слушать приемник. И хотя дорога шла через центр, даже не
подумал заехать в свой участок.

Зато перед кафе-автоматом он остановился и долго изучал три
рекомендуемых на сегодня завтрака.

Меню было разработано в специальном отделе министерства народного
здравоохранения. Приготовление пищи было централизовано и сосредоточено в
руках гигантского синдиката продовольственных товаров. Одни и те же блюда
подавались во всех предприятиях общественного питания. Иенсен так долго
изучал меню, что люди, стоявшие за ним, начали проявлять беспокойство. Затем
он нажал одну из кнопок, получил уставленный тарелками поднос и пристроился
у ближайшего столика.

Здесь он внимательно осмотрел свою добычу: молоко, морковный сок,
несколько биточков, несколько листков капусты и две разваренные картофелины.

Иенсен ужасно хотел есть, но положиться на свой желудок он не мог.
Поэтому после длительных раздумий он отковырнул кусок биточка, долго жевал
его, запил морковным соком и вылез из-за стола.

Улица, которую он разыскивал, была расположена восточнее кафе, очень
недалеко от центра и в таком районе, где с давних пор селились сохранившиеся
по чистой случайности представители привилегированных классов. Дом блистал
новизной, и строили его явно не по типовому проекту. Он принадлежал
концерну, помимо квартир, в нем были залы заседаний и большая студия со
стеклянной крышей и балконом.

Открыла женщина, приземистая и расплывшаяся. Белокурые волосы были
затейливо начесаны, а тон на гладко-розовом лице положен так густо, что оно
напоминало цветную иллюстрацию.

Пеньюар из тонкой прозрачной материи был выдержан в двух тонах --
голубом и розовом. Красные домашние туфли на высоком каблуке были украшены
золотым шитьем и диковинными пестрыми помпошками.

Иенсену сразу показалось, что он видел однажды точно такой же туалет на
цветной вкладке в одном из ста сорока четырех журналов.

-- А к нам мужчина, -- жеманно хихикнула женщина.

-- Я Иенсен, комиссар шестнадцатого участка. Я веду следствие по делу,
касающемуся вашей прежней должности и прежнего места работы, -- бесцветным
голосом отрапортовал Иенсен и предъявил свой значок.

За это время он, глядя через плечо женщины, успел изучить убранство
комнаты.

Она была большая, просторная и богато обставленная. На фоне вьющихся
растений и драпировок -- преимущественно пастельных тонов -- стояла низкая
мебель какого-то светлого дерева. Все в целом сильно смахивало на будуар
дочери американского миллионера, прямиком доставленный сюда с промышленной
ярмарки и до безобразия увеличенный.

На диване в углу сидела еще одна женщина -- брюнетка, заметно моложе
первой. На одном из столиков Иенсен увидел бутылку хереса, рюмку и кошку
какой-то заморской породы.

Обладательница розово-голубого пеньюара впорхнула в комнату.

-- Ах, как интересно! К нам пришел сыщик.

Иенсен последовал за ней.

-- Да, душечка, можешь себе представить -- это самый взаправдашний
сыщик из какой-то специальной полицейской конторы или участка, как это у них
называется... ни дать ни взять наш собственный рассказ в картинках.

Она повернулась к Иенсену и защебетала.

-- Садитесь, мой дорогой, садитесь. И вообще будьте в моем маленьком
гнездышке как у себя дома. Рюмочку хереса не желаете?

Иенсен покачал головой и сел.

-- Ах, я совсем забыла представить вам свою гостью, это одна из моих
любимых сотрудниц, одна из тех, кто встал к штурвалу, когда я сошла на
берег.

Брюнетка взглянула на Иенсена беглым равнодушным взглядом, после чего
послала хозяйке вежливую подобострастную улыбку. Та опустилась на диван,
склонила голову набок и заморгала, как маленькая девочка. Потом вдруг
спросила деловито и сухо.

-- Итак, чем могу служить?

Иенсен достал блокнот и ручку.

-- Когда вы ушли с работы?

--Под Новый год. Только, умоляю, не говорите "работа". Журналистика --
это призвание, не меньше чем профессия врача и священника. Ни на одну минуту
ты не должен упускать из виду, что все читатели -- твои собратья, почти твои
духовные пациенты. Ты вживаешься в ритм своего журнала, ты думаешь только о
своих читателях, ты отдаешь им себя без остатка, целиком.

Гостья внимательно разглядывала свои туфли, закусив губу. Углы рта у
нее подергивались, словно она удерживала крик или смех.

-- А почему вы ушли?

-- Я ушла из издательства, поскольку считала, что моя карьера уже
достигла своего апогея. Я осуществила все, к чему стремилась, -- двадцать
лет я вела свой журнал от победы к победе. Не будет преувеличением сказать,
что я создала этот журнал своими руками. Когда я пришла туда, он не имел
никакого веса, ну решительно никакого. В самый короткий срок он -- под моим
руководством -- стал одним из крупнейших женских журналов у нас в стране, а
еще через незначительное время вообще крупнейшим. И является таким до
настоящей минуты.

Она бросила на брюнетку торопливый взгляд и ехидно продолжала:

-- Вы спросите, как я этого достигла? Отвечу: труд, труд и полнейшее
самоотречение. Надо жить во имя стоящей перед тобой задачи, надо мыслить
иллюстрациями и полосами, надо чутко прислушиваться к голосу читателей для
того... -- она задумалась, -- для того, чтобы удовлетворить их законное
стремление позолотить будни красивыми грезами, идеалами, поэзией.

Она пригубила рюмку хереса и ледяным тоном продолжала:

-- Чтобы совершить все это, надо обладать тем, что мы называем чутьем.
И в отношениях к своим сотрудникам надо проявлять то же самое чутье. Увы!
Лишь немногие наделены этим даром. Порой приходится не щадить себя, чтобы
как можно больше дать другим.

Она закрыла глаза, и голос ее зажурчал:

-- И все это ради одной цели: журнал и его читатели.

-- Ради двух, -- поправил Иенсен.

Брюнетка глянула на него -- быстро, испуганно. Хозяйка не реагировала.

-- А вы знаете, как я сделалась главным редактором?

-- Нет.

Очередная смена интонаций, теперь ее голос стал мечтательным.

-- Это похоже на сказку, я вижу это перед собой как новеллу в
иллюстрациях -- из действительности. Слушайте, как все вышло...

Лицо и голос снова меняются:

-- Я родилась в простой семье и не стыжусь этого. -- Теперь голос
агрессивный, уголки рта опущены, а нос, напротив, задран.

-- Слушаю вас.

Быстрый, испытующий взгляд на посетителя, и -- деловитым голосом:

-- Шеф концерна -- гений. Ничуть не меньше. Великий человек, куда выше,
чем Демократ.

-- Демократ?

Она, хихикая, покачала головой:

-- Ах, я вечно путаю имена. Разумеется, я имела в виду кого-то другого.
Всех не упомнишь.

Иенсен кивнул.

-- Шеф принял меня сразу, хотя я занимала до того очень скромный пост,
и передал мне журнал. Это была неслыханная смелость. Вообразите:
молоденькая, неопытная девочка -- и вдруг редактор большого журнала. Но во
мне оказались именно те свежие соки, которые и нужно было туда влить. За три
месяца я сумела изменить лицо редакции, я разогнала бездельников. За полгода
он стал любимым чтением всех женщин. И остается таковым до сих пор.

Еще раз переменив голос, она обратилась к брюнетке:

-- Не забывайте, что и восемь полос гороскопов, и киноновеллы в
иллюстрациях, и рассказы из жизни матерей великих людей -- все это ввела я.
И что именно благодаря этим нововведениям вы процветаете. Да, еще
изображения домашних животных в четыре краски.

Она слабо взмахнула рукой, ослепляя посетителя блеском своих колец, и
продолжала скромно:

-- Я говорю это не для того, чтобы напроситься на комплимент или
похвалу. Достаточной наградой мне были письма, согревающие сердце письма от
благодарных читательниц, сотни тысяч писем. -- Она смолкла ненадолго, все так
же простирая руку вперед и склонив голову к плечу, словно засмотрелась в
туманную даль.

-- Не спрашивайте меня, как мне удалось этого достичь, -- заговорила она,
стыдливо потупясь. -- Такое просто чувствуешь, но чувствуешь с уверенностью,
как знаешь, к примеру, что любая женщина мечтает хоть раз в жизни поймать