"окультуренные" дети сидят в светлом и прекрасном зале филармонии и, затаив
дыхание, слушают концерт камерной музыки. Это, по крайней мере, объясняло
название Ванькиного шедевра: от "музыки" на зубах в сырой камере до
камерного оркестра в царственном зале. Ловко.
верные друзья, и верных друзей, Крепких, как стальные кони. Дальше Таня
читать не стала и положила листочки на место с каким-то непонятным ей
чувством. Ей было не по себе. Она заварила кофе. Лишь выпив две чашки,
поняла, что за чувство переполняло ее - это брезгливость и неловкость за
Ивана, словно она застала мужа за каким-то постыдным, непристойным занятием.
Ей очень хотелось выяснить, во что это он ввязался, но она не хотела первой
заводить этот разговор. Неудобно как-то. Захочет - сам расскажет.
умял три четверти курицы и целую сковородку картошки и, поблескивая
довольными, замаслившимися глазами, повлек Таню в комнату, на кровать -
исключительное событие, достойное занесения в анналы семейной истории. Ей
бы, дуре, лежать да молча радоваться, но радости что-то не было.
отдышавшись, потянулся за "Беломором".
готовилась неделю, Таня приползла домой, еле-еле найдя в себе силы
переодеться и помыть руки, свалилась в постель и заснула мертвым сном.
глаза и увидела над собой разрумянившегося, возбужденного Ивана в выходном
костюме. Он тряс ее за плечо и приговаривал:
поехали... Опаздываем!
увидела его через распахнутую дверь кухни. Он шарил в холодильнике и что-то
торопливо запихивал в рот.
движения не последовало - лифт не работал. Иван плюнул, выругался, что было
для него совсем необычно, подхватил Таню под руку и помчался по лестнице.
домчались под своды "Приморской" совсем мокрые.
не устал от пробежки, его подпитывала буквально струившаяся из него нервная
энергия.
в набитом автобусе, причем Иван поминутно взглядывал на часы.
бабку.
бабка заохала, а Иван, не оборачиваясь, продолжал пробиваться к дверям.
затих.
шпилем, возвышавшемуся среди унылых и серых жилых коробок.
на них удивленно. Иван взбежал по широким бетонным ступеням и толкнул
широкую стеклянную дверь. Внутри путь им перегородил металлический барьер,
заканчивающийся вертушкой и стеклянной будкой вахтерши.
неподвижную вертушку.
извлекая множество самых разных бумажек. Наконец он облегченно вздохнул и
протянул вахтерше какой-то листочек с красной каемочкой. - Вот. На два лица.
освещенный мертвенным сиянием множества люминесцентных ламп.
с краешку пустой сцены с краснознаменным задником, возвышалась трибуна, тоже
обтянутая красным. С трибуны вещал крупных размеров мужчина, лица которого
отсюда было не разглядеть:
нас в том числе со славным юбилеем нашего славного училища, прошедшего
славный трудовой и боевой путь, и пожелать нынешнему поколению учащихся
продолжить славные традиции и с честью нести трудовое знамя нашего славного
коллектива...
двинулись по проходу вперед, минуя ряды кресел, заполненных явно скучающими
подростками в темно-синей форме. Между подростками сидели люди постарше и
злобно поглядывали вокруг. Какой-то подросток ловко подставил Ивану ножку, и
тот пролетел вперед на два-три шага, но не упал, а только обернулся,
недоумевая. Ближайший к нашкодившему пацану взрослый перегнулся к нему через
два кресла и что-то прошипел. Подросток явно сник. В спину Тане,
приостановившейся понаблюдать за этой сценой, полетел скомканный листок
бумаги. Обернуться она не успела: Иван снова схватил ее за руку и потащил к
первому ряду, пробиваясь к колоритному старичку в ярко-малиновой куртке, с
седыми кудрями до плеч. Старичок заметил их, привстал, замахал, подзывая к
себе - рядом с ним было два свободных кресла.
села рядом.
сцену. На трибуну поднимался следующий оратор. - Ну, ничего, еще не начали.
- Он наклонился к Тане. - Пандалевский Одиссей Авенирович, - представился он
и протянул сухонькую руку. Таня взялась за нее, подержала и отпустила.
сцене, откуда вновь неслись слова о героическом трудовом пути, славных
традициях, и достойной смене.
Иван дернул плечом. Таня непроснувшимися глазами посмотрела на него. Он
сделал ужасное лицо и прошипел:
Среди них выделялась внушительная фигура дядьки с аккордеоном. Один
мальчишка, бледный, прыщавый, робко шагнул вперед и дрожащим голосом
провозгласил:
оглядела зал. Часть публики осоловело смотрела на сцену, другие,
отвернувшись, шептались о чем-то. Большинство же лиц, повернутых к сцене,
выражали скуку, и даже "сдвиги в психологии" нисколько их не расшевелили -
не дошло, должно быть.
отступил обратно в полукруг. Тут же дядька с аккордеоном прохрипел: "И
р-раз!" - и прошелся по клавишам. Юнцы недружным хором грянули:
учеников, одетых в ковбойки и синие комбинезоны. У каждого в руках было по
мастерку. В динамиках зашуршала магнитофонная лента, н послышались первые
аккорды какой-то бравой мелодии. Ученики растерянно переглянулись, из-за
кулис раздался чей-то сдавленный шепот, и тогда стоящие на сцене принялись
подпрыгивать и размахивать мастерками, видимо изображая трудовой энтузиазм.
Таня подтолкнула Ивана локтем. Он обернулся.
фрезеровщиков, всякое такое.
смотреть...
достойного внимания не увидела. Она порылась в сумочке, нашла там карамельку
и положила ее в рот, чтобы хоть как-то подсластить скуку. Только дососав
карамельку, она поняла, насколько голодна. Утром, перед зачетом, наспех
перехватила бутерброд - и все. Она снова подтолкнула Ивана.
кормить будут. Голодная?
исполненной учащейся из Вьетнама, на сцену вышла совершенно не
правдоподобных габаритов тетка и без всяких микрофонов гаркнула на весь зал: