коммуникаций или какой-нибудь брошенный без присмотра грузовик, в кузове
которого он мог бы с горем пополам перекантоваться до утра. Потом сплошной
ряд пятиэтажек прервался, и Баландин увидел свежо белевший в темноте дощатый
забор, за которым обнаружился обширный пустырь, засыпанный толстым слоем
привозного песка и щебня и изрытый следами гусениц. Посреди пустыря,
освещенные укрепленным на столбе прожектором, неровной шеренгой стояли три
бульдозера и самоходный колесный экскаватор. Немного в стороне Баландин
заметил строительный вагончик, окошко которого заманчиво светилось теплым
оранжевым огоньком. В вагончике наверняка сидел сторож, который, как и все
сторожа на свете, вряд ли отказался бы без труда подзаработать, пустив на
ночлег незнакомого человека.
изменился не только город, но и населявшие его люди. Сторож, крепко сбитый
мужик лет пятидесяти с небольшим, выглядевший, как типичный отставник, был
непреклонен. Он наотрез отказался пустить Баландина в вагончик или хотя бы в
кабину бульдозера и твердо пообещал вызвать милицию, если тот не оставит его
в покое.
Я что, много прошу? Мне переночевать негде, можешь ты это понять?
дверной проем своим крепким, как астраханский арбуз, пузом. Позади него
виднелся застланный стареньким шерстяным одеялом дощатый топчан, казавшийся
усталому Баландину пределом мечтаний.
баба, тварь такая, пока я сидел, подала на развод и по второму кругу замуж
выскочила. Прихожу я домой, а дома-то и нету. Переехали они, там теперь
другие люди живут. И главное, не предупредила, тварюга! Куда мне теперь - в
ментовку? Обратно на нары?
не терпелось поскорее избавиться от назойливого ночного гостя, но было
страшновато.
знаешь, всяко бывает. Иной раз бабу и поучить не грех. Ну, навесил я ей
разок по чавке, чтобы не гавкала, так она меня на три года и упекла.
ему близка и понятна. - Ты вот что, браток, ты не серчай, но пустить я тебя
не могу при всем моем желании. Я ведь тоже русский человек, все понимаю, так
ведь я-то русский, а хозяева у меня - турки. Чуть что не так - вышибут на
улицу за милую душу, и никакой профсоюз не поможет.
три или трижды три?
то обстоятельство, что говорит чистую правду. - Ладно, леший с тобой Дрожи
дальше в своей собачьей конуре.
ворота, пройди направо вдоль забора, а дальше будет тропинка. Метров двести
прошагаешь, а там флигелек стоит пустой, под снос. Там и заночуешь, если не
гордый.
ночлег в одной из пустующих квартир на втором этаже. В прихожей сохранилась
вешалка, на которой пылилось какое-то провонявшее плесенью тряпье:
телогрейки, побитые молью драповые пальто и даже один облезлый тулуп,
издававший подозрительный писк. Баландин, который после одиннадцати лет
лагерей и пересылок не боялся ни бога, ни черта, засветил зажигалку и
осмотрел тулуп, почти сразу же наткнувшись на угнездившийся в кармане
мышиный выводок. Он разом покончил со всей семейкой, одним ударом кулака
расплющив карман вместе с выводком о дощатую стену. Потом он выбрал на полу
местечко почище, соорудил из тряпья что-то вроде постели и через две минуты
уже спал, громко сопя переломанным носом.
проснулся сразу, но вида не подал. Он осторожно приоткрыл глаза, стараясь
сквозь ресницы разглядеть склонившегося над ним человека, но оранжевое
сияние керосиновой лампы слепило привыкшие к темноте зрачки, и он увидел
только темный сгорбленный силуэт с растрепанными седыми космами вокруг
головы и два маслянисто поблескивающих ствола, наведенных точнехонько ему в
живот. Вид этого смертоносного вороненого железа заставил Баландина
проснуться окончательно, и он наконец припомнил, где находится.
косматый силуэт и для убедительности шевельнул ружьем. Баландин подумал,
что, наверное, еще не проснулся: вряд ли наяву у московских ментов случаются
такие голоса и такие прически, не говоря уже о том, что вооружают их, как
правило, вовсе не двуствольными дробовиками. - Я же вижу, что ты уже не
спишь, - продолжал силуэт. - Учти, если быстренько не расколешься, кто ты
такой и что тут делаешь, всажу заряд дроби прямо в брюхо. Считаю до трех,
два уже было!
Викторовной.
домоуправлению, ни к милиции, старуха размякла, пригласила Баландина к себе,
накормила пустыми макаронами, из которых начисто лишенный брезгливости
Баландин незаметно для хозяйки выбросил двух тараканов, напоила чаем и
кое-что рассказала о себе. Оказалось, что в свое время норовистая бабуля
отмотала полновесный ?четвертак? по печально знаменитой пятьдесят восьмой
статье сталинского УПК, так что одиннадцать лет Баландина как-то блекли по
сравнению с этим чудовищным сроком. Власть старуха не признавала - ни
советскую, ни новую, - а дом престарелых, куда ее пытались упечь участковый
и разные собесовские деятели, считала своеобразной разновидностью тюрьмы.
Викторовне всю правду о себе и своих планах. Старуха потерла скрюченным
пятнистым пальцем поросший седой щетиной острый подбородок и посоветовала
ему быть осторожным.
такого только и жди какой-нибудь пакости. Ножом, конечно, не ударит, но
заложит при первой же возможности. Или наймет кого, чтобы рот тебе замазали.
соответствовать возрасту, сделавшись почти нечленораздельной из-за вставной
челюсти. В сочетании с лагерной лексикой и решительным тоном это выглядело
довольно забавно, но Баландину было не смешно. Он слушал старуху,
одновременно думая о том, как странно порой оборачивается жизнь. Думал ли он
когда-нибудь, что единственным человеком, которому он сможет доверять, будет
наполовину выжившая из ума старая ведьма с замашками лагерного пахана? Между
ними было так много общего, что на Баландина время от времени волнами
накатывал суеверный страх: казалось, старуха была послана сюда специально
ради того, чтобы угостить его макаронами и кружкой кипятка. А может быть,
подумал он, не только для этого? Ведь должен же быть кто-то, кто закроет
человеку глаза и станет ухаживать за его могилой...
только теперь поняв, что задремал под монотонный скрип старушечьего голоса.
траченое молью чучело какой-то экзотической обезьяны, забытое прежними
хозяевами в этой покинутой квартире. Огонек керосиновой лампы мигал за
покрытым толстым слоем копоти стеклом. Баландин, скрипя ржавыми пружинами,
встал с продавленного дивана и поправил фитиль, мимоходом удивившись тому,
где старуха в наше время берет керосин. Потом он бережно взял хозяйку под
мышки и проводил на диван. Агнесса Викторовна проснулась на секунду, что-то
невнятно пробормотала, с хлюпаньем втянула обратно в рот вывалившуюся
челюсть и через минуту захрапела, как усталый грузчик. Баландин бережно
укрыл ее драным ватным одеялом и украдкой огляделся, пытаясь сообразить,
куда старуха засунула ружье. Ведь, казалось бы, они не расставались ни на
минуту, а ружья как не бывало. Стараясь не шуметь, Баландин обошел всю
квартиру, сильнее обычного припадая на искалеченную ногу, но ружья так и не
нашел. Вернувшись в комнату, он с уважением посмотрел на спящую хозяйку:
судя по всему, у этой бабули можно многому научиться.
задул лампу. Откуда-то пришла облезлая серая кошка, улеглась на его ногах и
принялась вылизываться. Даже на таком расстоянии от нее разило помойкой.
Потом Баландина кто-то укусил. Это наверняка была блоха, но он не стал
прогонять кошку, которая уже успела свернуться калачиком и завести
спрятанный у нее внутри моторчик. Слушать мурлыканье кошки и ощущать сквозь
старухину рванину и ткань брюк ее горячую тяжесть оказалось удивительно
приятно. Баландин заснул с ощущением возвращения домой и проснулся только в
десятом часу утра.
Викторовны настоящий пир. По дороге он успел дозвониться до Рогозина и
назначить старинному приятелю встречу, о которой мечтал долгих одиннадцать
лет.
***
дотронувшись до влажной ткани. Сейчас его ночные приключения казались просто
нелепым сном, поганым кошмаром, привидевшимся после чересчур плотного ужина
с неумеренным возлиянием.
же я этого, не умею и не хочу... Черт меня дернул позвонить Аверкину. Что
мне, денег не хватает?"
Корнев Павел
Шилова Юлия
Андреев Николай
Жюль Верн
Корнев Павел
Шилова Юлия