на озеро. Я забыл его название, но оно должно было оканчиваться на "ярви",
потому что "ярви" по-фински значит "озеро", и, как отметила Лу, финское
влияние здесь, в сотне миль от границы, ощущалось довольно сильно. Стоя у
окна, я прямо-таки кожей чувствовал, как география обволакивает меня -
такого чувства никогда не испытываешь в родных краях. Но здесь я стоял на
клинышке суши небольшой страны, Швеции, зажатой с обеих сторон двумя другими
- Норвегией и Финляндией. А за Финляндией лежала Россия и арктический порт
Мурманск...
невдалеке появилась Лу Тейлор. Она, надо думать, оставила пальто в номере. В
своем черном платье - да еще с темными волосами - она была почти неразличима
во тьме. Когда я заметил ее, прятаться мне было поздно. Она уже устремила
взгляд на окно, в котором моя рожа сверкала, точно вывеска на фоне темной
комнаты. Она обернулась, чтобы предупредить своего спутника, но он не ожидал
ее сигнала. Он вышел из кустов и выпрямился - я тут же узнал в этом похожем
на футболиста здоровяке человека, которого встретил в ее гостиничном номере
в Стокгольме: Джим Веллингтон.
закончили разговор, вероятно, начатый еще в кустах. Она о чем-то спрашивала.
Он не ответил, развернулся и исчез в кустах. Она отправилась по освещенному
тротуару к отелю, как видно, не рискуя подвергать опасности свое дорогое
платье, нейлоновые чулки и выходные туфельки в темных зарослях. Она зашла за
угол, ни разу не взглянув на меня.
привлекала меня не более, чем раньше. Я нашел свой халат, надел его и
включил свет. Мой взгляд упал на кассеты с отснятой сегодня днем пленкой,
которые я выставил на комод: пять цветных и три черно-белых. Это вовсе не
означает, что я нашел больше интересной натуры для цветного "кодакхрома" -
напротив, меньше, но цветная пленка не так надежна, как черно-белая, и
потому я по старой привычке страхуюсь, когда снимаю в цвете, делая два дубля
- один с короткой выдержкой, другой с чуть более длинной. Так выходит
дешевле: в случае чего не приходится возвращаться и переснимать.
душу. Если съемки действительно захватывают меня, я могу нащелкать
втрое-вчетверо больше кассет за день и не чувствовать усталости. Но сейчас
мне приходится снимать по указке, так что у меня не было никакого интереса
подойти к делу творчески.
шаги в коридоре. Я пошел в прихожую и впустил ее. Закрыв за ней дверь и
обернувшись, я увидел, что она осматривает на свету свои чулки - не поехали
ли - и платье - не запачкалось ли. Она была в том же плотно облегающем
джерсовом платье, которое надела к ужину в Стокгольме - с большим атласным
узлом на бедре.
что это Веллингтон поделывает в Килруне?
что из всех мужчин, виденных мною в Швеции до сего момента, Джим Веллингтон
был единственным здоровяком, который мог приклеить себе накладную бороду и
издавать рокочущий хохот: он вполне соответствовал данному Хэлом Тейлором
описанию Каселиуса.
переставлять кассеты с пленкой. Наступило молчание.
- произнесла она наконец.
не могу поделать, правда?
по-настоящему увлечен.
сам не могу их проявить. А черно-белые я сохраню, пока не найду подходящих
условий для работы, оборудования и химикатов. Возможно, мне удастся в
Стокгольме арендовать на несколько часов фотолабораторию. Терпеть не могу
сидеть, обливаясь потом, в гостиничном стенном шкафу. - Помолчав, я спросил:
ясно и просто. Мы уже неплохо знали друг друга. Я застукал ее и мог теперь
часами задавать ей кучу дурацких вопросов, заставляя придумывать на ходу
кучу столь же дурацких ответов. А в итоге - ничего. Мы будем так же стоять,
глядя друг на друга, перебрасываться бессмысленными репликами, но так ничего
и не выясним. Оставалось, правда, еще кое-что, что нам обоим хотелось
узнать, и узнать это можно было одним-единственным способом.
что-то Джиму Веллингтону, - А потом, все еще не сводя с меня глаз, добавила:
с вами сугубо деловые отношения.
намерением. Вы так не считаете?
Глава 16
прошел - такое происходит только в середине лета, - темнело здесь очень
поздно, а светало очень рано. Скоро на эту землю падет долгая зимняя ночь -
но до этого было еще далеко. Нам показалось, что свет за окном забрезжил
очень быстро.
говорить. Этим было сказано все - о нас обоих. Этим она себя выдала и все
испортила, а ведь как все хорошо началось. Мы так тщательно, так аккуратно
разыгрывали свои роли: одна реплика сменялась другой репликой, все шло без
сучка, без задоринки, никто из нас не пропускал своих строчек. И вдруг,
точно сентиментальный дилетант, она взяла и нарочно сорвала так хорошо
начавшийся спектакль. Мы вдруг перестали быть актерами. Мы перестали быть
преданными своему делу агентами или роботами, умело действующими на той
почти вымышленной территории, которая располагается на границе с реальным
кровопролитием. Мы превратились в двух самых обычных голых людей, лежавших
вместе в одной постели.
в ослепительно белую подушку, а темные короткие волосы уже не были плотно
зачесаны над торчащими ушками. Теперь они немного растрепались - и это ей
ужасно шло. Она была чертовски симпатичная девушка - такая стройненькая,
аккуратненькая. Ее обнаженные плечи здесь, в холодном номере, казались еще
более нагими. Я натянул одеяло ей под подбородок.
ты еще совсем дилетант, поняла? Настоящий профи не стал бы все разом
выкладывать, как ты только что. Профи заставила бы меня поломать голову.
знала. А вот я о тебе - нет.
мягко рассмеялась. - Нет, мне правда надо идти. Где мое платье?
коридору пройти несколько шагов.
встряхнула его, осмотрела, надела, застегнула крючочки. Потом надела
туфельки. Она подошла к трюмо, осмотрела себя в зеркале и судорожно провела
ладонями по волосам. Потом передумала и вернулась к кровати забрать
остальные детали своего туалета.
моргнуть. Тебе это известно?
испугаюсь. Поройся в правом кармане брюк.