вода и отдаленно не напоминала кипяток - едва-едва теплая, и это только
подхлестнуло мое желание.
шага, как, поднимая страшно тяжелые ноги, - было такое ощущение, будто к
ним привязали пудовые гири или якоря, - я дотащился до туалета и с размаху
швырнул стакан в унитаз. Жалобно звякнуло разбитое стекло. Холодная
испарина покрыла лоб так густо, что капли стекали вниз, выжигая глаза. Я
лихорадочно облизывал мокрые пальцы, и соленый, горький пот был слаже
самой сладкой сыты.
Пить от этого, естественно, меньше не хотелось, но я заставил себя
прожевать и проглотить дравшее горло одно из двух крутых яиц. Мне
требовались силы, и кусочки поджаренного бэкона виделись неплохим
источником энергии. Но, пожевав, так и не смог проглотить - горло просто
закрылось, как я не пытался протолкнуть соленую кашицу вовнутрь.
Кэт.
когда утверждают, что наступает момент, когда человек жаждет смерти как
избавления. Нет, и еще раз нет! Когда гибнет тело, мозг продолжает
бороться, и его импульсы не дают уснуть душе, а пока жива у человека душа,
он будет стремиться выкарабкаться: дышать, видеть небо, ощущать боль и
радость - до самого последнего мига...
поховайте мене на могилi серед степу широкого, на Вкра•нi милiй..."
нелегких дневных забот - от трудов праведных и неправедных, от сладкого
самогонного помрачения, от дел бесплодных, от мыслей тяжелых и легких, без
коих не бывает жизни людской, от предательств больших и малых, столь
частых в наше беспутное, распятое негодяями время, от любви и ненависти, -
в эти пронзительно чистые минуты рождения нового дня я, тихонько
поднимаясь, чтоб не разбудить Натали, выхожу в сад. Наливаются пунцовой
кровью земли вишни, белое, легкое, как подвенечное платье, облачко
зацепилось за узенькие рожки месяца и плывет вместе с ним в глубокой
голубизне, словно ребеночек в качалке; ласточки, что свили гнездо на
веранде (каюсь, однажды, вздумав наводить порядок, легкомысленно и жестоко
сорвал гнездышко, чтоб избавиться от надоедливого "грязного" помета, -
птицы вернулись весной и нужно было видеть, как жалобно они щебетали, как
плакали, наклоняясь клювиками друг к дружке, как стремительно уносились в
небо и падали оттуда камнем, в самый последний миг раскрывая крылья; душа
моя разрывалась от их горя, и я готов был собственными руками лепить
гнездышко, но они... они сделали это сами), уже носились кругами над
деревьями, вылавливая бесплатный завтрак, - они еще были свободны, вольные
птицы, но скоро появятся яйца, и забота о потомстве лишит их покоя, и они
станут трудиться до позднего вечера во имя своих будущих детишек; мое
появление уже поджидает Мушка, черный живой ласковый комочек, живущий
пососедству, она получает свою порцию колбасы или сосиску и, зажав подарок
в зубах, сопровождает меня к Днепру.
дубами да вербами, где сквозь прорыв в зеленой стене, образованный
протокой, видна Тарасова гора.
брассом. Проплыв метров пять, отчаянно ныряю с головой, и обручи сжимают
виски. Но это ощущение быстро проходит, и голова светлеет, легчает, словно
бы обретает крылья, и мысли уносятся вдаль, туда, куда уже нет возврата, -
в юность, в молодые годы, когда вода была родным домом, и вот так же,
отчаянно, собравшись с духом, бросались мы в бассейн, чтоб начать
ежедневный бесконечный марафон. Я однажды подсчитал по своим тренировочным
дневникам: за время спортивной карьеры наплавал 15 тысяч километров. "Ты
лучше бы это время употребил с пользой - учился иль работал, а то сколько
сил понапрасну угробил в воде", - упрекнул меня как-то мой давний
знакомец, занявший давно и прочно руководящий пост, обросший жиром и
нужными связями. Мне всегда было жаль его: неглупый, порядочный парень,
даже плавал немного за сборную университета, но его всегда тянуло к
сильным мира сего, даже если уважать их было не за что; старался быть
угодливым - не угодливым, но нужным, готовым всегда выполнить просьбу или
пожелание.
"давать" воду, как говорят прохоровчане, с девяти - тогда здесь все
бурлит, ухают обвалы подмытых берегов и волнуются стрижи - коренные жители
этих круч. Вода мягка, податлива; она или ласково заигрывает со мной,
плеснув в лицо неизвестно откуда накатившей волной, или цепко держит кисти
рук, мешая грести.
в песчаные берега, белеют чистые откосы и пахнет терпкой лозой; справа -
тянется Шелестов остров, таинственный и глухой, где водятся зайцы и косули
и греются на спадающих к самой воде ветках желтоухие ужи; небо высокое и
чистое, какое никогда не увидишь в городе, в каменных джунглях, в серой
дымке над головой; тишина и первозданный покой царствуют тут, где нет
высоких труб и ревущих автомобилей. Я выхожу на стрежень, и меня
подхватывает волна, оставленная проскользившей мимо вверх, к Каневу,
"ракетой", плыву к Роси, что впадает неподалеку в Днепр...
давным-давно расстался со спортом, это осталось в крови - испытывать себя,
держать в ежовых рукавицах, не распускаться и не ныть: в любую погоду,
когда бываю в Прохоровке, совершаю этот обязательный ритуал приобщения к
вечной, сильной и доброй природе.
и бороться, мечтать и не сдаваться!
упустил момент. Но достаточно было бросить взгляд на стол, чтобы понять:
Кэт с обедо-ужином еще не появлялась.
часы они у меня отобрали, как и ремень от брюк и шнурки от туфель.
кругом.
было бы занять место у стены, справа от входа, и едва Кэт вступит в
комнату, наброситься на нее сзади и первым делом выхватить пистолет. Но
простота эта была чревата последствиями: если в соседней комнате
околачиваются Питер или Келли, мне не сдобровать - Кэт успеет крикнуть, и
тогда мне не поможет и пистолет, даже если удастся сразу овладеть им: они
не станут церемониться и расстреляют меня, как бешеную собаку.
соседней комнате одна и ее крик не услышат. Для этого...
расставлять тарелки. Я увидел, что появился бокал... бокал с апельсиновым
соком. Нетрудно было догадаться, что там содержится дополнительная порция
отравы. Скорее всего Кэт, увидев разбитый стакан в раковине, решила, что я
нечаянно уронил его и, таким образом, не получил причитающуюся мне порцию
"успокоительного". Стакан сока должен был существенно поправить дело.
век.
сообразила, что человек в моем положении уже не может мыслить здраво. Нет,
подумал я, нельзя поручать серьезные дела женщинам, даже таким, как Кэт...
под собой.
дивана. В тот же миг, словно пружиной вытолкнув тело (остался еще порох в
пороховницах!), я схватил ее за левую руку и рванул на себя, и она с
размаху обрушилась на меня. Левой рукой я изо всех сил сжал ей горло, а
правой нащупал пистолет и выхватил из карманов джинсов. Но недооценил ее
сил - они удесятерились от страха, и Кэт вырвалась из моих объятий и
вскочила на колени. Еще миг, и она успела бы юркнуть в дверь, и тогда -
прости-прощай, мистер Романько. Но ведь я тоже боролся за жизнь и потому
успел ухватить ее за край выбившейся из джинсов рубашки. Пуговицы россыпью
разлетелись в стороны, и Кэт снова рухнула на меня, как подрубленная,
придавив своей... своей умопомрачительной грудью - под рубахой у нее не
оказалось лифчика.
задушила меня. Но растерянность длилась мгновение-другое, мне было не до
сантиментов, и я оттолкнул Кэт, и она упала на пол.
выпрямиться во весь рост.
Казалось, она даже рада, что так все обернулось, и потому покорно
подставила руки, которые я тут же накрепко закрутил куском электрического
шнура, оторванного от торшера (мои тюремщики не обратили на на него
внимания).