Чтение 19–й страницы книги ~Дойти до горизонта~

бортом вверх. Меня клонит к настилу.

"Началось", - с тоской думаю я и погружаюсь в липкую муть морской болезни.

Глава 10

Мечты - не бухгалтерский отчет, можно дать полную волю своему воображению,
отпустить поводья реальности, и пусть несет куда вздумается по пышной ниве
желания.

Я лежу и мечтаю о самом-самом. А самое-самое - это всегда то, чего в данный
момент мы лишены. Мои мечты пытаются взлететь на крыльях неуемной фантазии,
но на ногах чугунными гирями висят сиюминутные заботы бренного тела.

О чем я мечтаю? Честное слово, я вас разочарую. Мои мечты мало напоминают
страницы сказок "Тысячи и одной ночи". Мой потолок на сегодня - это кусок
твердой, некачающейся поверхности. Все равно, что это будет - лесная
поляна, возлюбленный домашний диван или кусок грязного галечного пляжа. Мне
все подойдет, только бы она не моталась подо мной, как галопирующий конь
под всадником.

Я рисую в воображении роскошный бетонный монолит. Я прикидываю на глазок
его тысячетонную тяжесть. С вожделением взбираюсь на шершавую, нагретую
солнцем каменистую поверхность, вытягиваю ноги. Абсолютная неподвижность!
Что может быть лучше? Единственно, что меня огорчает, это сознание, что
монолит покоится на Земле, а Земля, увы, покоя не знает. Она несется вокруг
солнца и при этом еще крутится, как волчок вокруг собственной оси. И, мне
кажется, своим измученным вестибулярным аппаратом я воспринимаю даже это
движение. Что же тогда неподвижно? Я копаюсь в закоулках памяти, перебираю
обрывки знаний, почерпнутых из школьного курса физики, географии и
астрономии. Неподвижности не существует! Все ползает, вертится, летит. Саму
пустоту раскачивают и искривляют какие-то магнитные силы.

Даже в мечте мне не укрыться от изматывающей душу болтанки. Когда-то, в
глубоком детстве, я орал во всю силу неразвившихся легких, стучал ножками
по асфальту, указывая пухлым пальчиком на качели-лодочки в ПКиО. Я требовал
удовольствия. И умудрялся добиваться своего. Меня подсаживали на деревянную
скамеечку и качали вверх-вниз, и я довольно хихикал, словно мне в рот
засунули шоколадную конфетку.

Теперь, мне кажется, я накачался на пять поколений вперед. Весь мой генный
аппарат пропитан отвращением к качелям. Я представляю, как мои малолетние
потомки с наслаждением выкорчевывают во дворе детскую карусель, выражая тем
самым отвращение к морской болезни, заработанное их далеким предком в
просторах Аральского моря. Стоп! Кажется, я домечтался до пропаганды
вандализма.

- Ильичев, к заступлению! - вовремя возвращает меня к действительности
голос Войцевой.

С такими зловредными мечтами и расставаться не жаль.

- Можно через пять минут? - выторговываю я передышку, быстро оценив
обстановку.

Со слабым полом договориться легче.

"Где пять, там и десять", - думаю я про себя и не особо тороплюсь.

Начинаю морально подготавливаться к подъему. Самое страшное - оторвать
голову от настила. Чем выше ее задерешь, тем больше будет амплитуда
раскачки. Тут она и навалится, притихшая было морская болезнь.

- Раз-два-три! - командую я себе и со всеми возможными предосторожностями
поднимаюсь.

Секунду, напрягая шею, держу голову на весу. Вроде ничего. Успеваю заметить
пенные барашки на воде. Пока я валялся - не почувствовал изменений в
погоде. Правда, во время приступа можно и конец света просмотреть. Делаю
несколько глубоких вдохов и, ухватившись за мачтовую растяжку, встаю на
колени. Ветер упруго упирается мне в грудь. Окреп он заметно. Море
вспыхивает белыми бурунами до самого горизонта. Да и волны подросли метра
на полтора.

- Давно так? - спрашиваю.

- Три часа, - равнодушно отвечает Салифанов. Внутри меня, как потревоженная
во сне собака, угрожающе шевелится новый приступ морской болезни. Теперь
главное - не поддаться. Сдавшихся качка доводит до состояния полной
прострации, тогда по активности человек напоминает труп и, естественно,
никакие вахты нести не может. Я, торопясь, перебираюсь на корму,
перехватываю у Татьяны румпель, надеваю спасжилет. На часах 20.50.

- Ни пуха! - желает на прощанье Войцева.

- Пошла к черту! - суеверно чертыхаюсь я. От ближайшего берега нас отделяет
сто двадцать километров.

Сразу после девяти часов солнце валится за горизонт. Сумерки наползают со
всех сторон, густеют, как остывающий кисель. Темнота становится физически
ощутимой. Мне кажется, ее можно пощупать, сжать в кулаке, и тогда она
поползет черным желе между пальцев. Пытаюсь отыскать Полярную звезду. Но не
могу выделить даже Большую Медведицу. Северная часть неба плотно занавешена
тучами. Такого здесь нам еще наблюдать не приходилось. За все плавание мы
видели только один дождь. Именно видели, потому что дождевые капли высыхали
на лету, не достигая нас. Я дотягиваюсь до барометра. Давление упало на
тридцать миллиметров ртутного столба. Еще знать бы, хорошо это или плохо!

- Давление упало на тридцать миллиметров. Это опасно? - спрашиваю я у
Монаховой.

Она учится на географическом факультете педагогического института и по идее
должна разбираться в метеорологии.

- А солнце куда садилось? - спрашивает она.

- Как куда? - не понимаю я вопроса.

- Ну, в тучу или за чистый горизонт?

- Вроде за чистый, - припоминаю я.

- Значит, ветра не будет, - успокаивает меня Наташа.

- Как не будет, он уже есть! - продолжаю тревожиться я.

- Значит, стихнет, - меланхолично утверждает Монахова.

Больше ничего от нее добиться я не могу. На всякий случай стучу ногтем
пальца по барометру. Стрелка дергается и отклоняется еще на несколько
миллиметров вправо. Откладываю прибор в сторону. На душе тревожно.
Рассуждения Монаховой успокоили меня так же, как успокаивают больного,
сидящего в зубоврачебном кресле, уверения в полной безболезненности
бормашинки. И хотелось бы верить, да не получается. Но предчувствия к делу
не подошьешь.

- Будем считать, что ветер идет на убыль, - говорю я себе, "сажу" на
переднюю растяжку звезду, сверяю курс и начинаю исправно рулить.

Если звезда уходит вправо от растяжки, я поворачиваю плот влево, если влево
- возвращаю назад. Технология простейшая. Надо только не забыть раз в
тридцать минут уточнять курс. Небесная сфера в час сдвигается на пятнадцать
градусов, за ночь может набежать изрядная сумма.

Провожу в уме экспресс-анализ. Итак, чего я боюсь? Моря? Это слишком общее.
Море было и день назад, и три, и неделю. И все это время я его равномерно
боялся. Отчего сегодня такой всплеск эмоций? Будет шторм? С чего я взял?
Из-за показаний барометра? Но тридцать миллиметров - это действительно
немного. Усиления волнения? Но иначе и быть не может, мы же вышли в
открытое море. Здесь и глубины, и расстояния в сравнении с заливом
увеличились на порядок. Тучи? Это уже объективно существующая реальность.
Вон она. Но туча в первую очередь несет осадки, шторм много реже.

А дождь для нас - благо, это же пресная вода! Только успевай расстилать под
струи тряпки и отжимать их в бак. Получается, я опасаюсь собственных
страхов! Это в высшей степени неразумно.

- Ну что, полегчало? - с издевкой спрашиваю я себя. - Вроде да. Все говорит
за то, что ночь будет спокойной.

И все-таки, хочу я того или нет, настороженность не отпускает.

Через час словно непроницаемая сфера накрыла море, не просачивается ни
огонька. О нашем местоположении можно догадаться только по слуху.
Затянувшаяся пауза начала утомлять. Антракт хорош в театре, где буфет
разделяет одно удовольствие пополам. Здесь неопределенность томит.
Неизвестно, что будут давать во втором действии - фарс или трагедию. Пусть
хоть ураган, только быстрее, торопил я события. Зыбь не утихала, продолжая
ожесточенно наскакивать на плот. Тошнота то подкатывала к горлу, то стекала
обратно в желудок. Пока мне удавалось справляться.

Приемник отбил полночь. Моей вахты оставалось два часа.

"Может, сбросить паруса и до утра лечь в дрейф?" - подумал я.

Но почти сразу же с севера мягко дохнуло теплым воздухом. Я даже на секунду
перестал дышать, боясь спугнуть порыв. Снова вздохнуло, шевельнуло волосы у
меня на голове, охладило губы и задуло хоть не сильно, но ровно. Плот,
почуяв ветер, зашевелил парусами, зарыскал носом по сторонам, отыскивая
утерянное направление. Румпель приятно вдавился в ладонь. Схлынуло
напряжение. Захотелось петь и вообще заниматься всякими глупостями.

- Курс - зюйд, - негромко скомандовал я, но потом, вспомнив про восточный
дрейф, взял поправку: - Курс зюйд-зюйд-вест! Так держать!

Плот набирал ход. Руль уже было трудно удерживать неподвижно. Ветер
продолжал наращивать силу.

"Больше бы не надо, - забеспокоился я. - В самый раз идем - узла два в час.
Куда нам больше!"

Но у стихии были свои, не понятные мне резоны.

- Хватит, дружок, - пытался я решить дело мирно. Но ветер еще наддал.
Где-то в эту минуту далеко над материковыми просторами закрутился, набирая
скорость, шальной циклон или антициклон. Честно говоря, разницы в них я не
вижу. Может, они в разные стороны крутятся? Задел нас краешком своей
спирали и, разгоняя, пытается сдернуть плот с курса, вовлечь в свой
сумасшедший хоровод...

Мотать теперь стало беспорядочно. Справа накатывала полутораметровая
плавная мертвая зыбь, в корму часто и злобно долбились мелкие молодые
волны, доставая брызгами чуть не до мачты. Разбуженная команда
зашевелилась, растянула полиэтилен.

- Что происходит? - сдержанно поинтересовался Салифанов.

- Пока ничего, - довольно весело ответил я.

- Будет чего - сразу буди, бодрячок! - предупредил Сергей.