Чтение 19–й страницы книги ~Война в зазеркалье~

Эйвери продолжал слышать голос Сары, продолжал видеть ряды домишек, над которыми повис дождь; он попробовал представить свою жизнь с Сарой без Департамента. Он понял, что уже слишком поздно: так же, как было всегда, потому что он пошел к ним за тем малым, что они могли ему дать, а они забрали у него то малое, что у него было. Он чувствовал, как усомнившийся в вере священнослужитель, что то, что содержалось в его сердце, было надежно заперто в том уголке, куда он прежде мог отступить: теперь такого уголка не было. Он посмотрел на Леклерка, потом на Холдейна. Они были его коллеги. Узники молчания, они втроем работали бок о бок, прокладывали путь в безводной пустыне я любое время года, чужие люди, нуждающиеся друг в друге на заброшенной земле, утратившей веру.

— Вы слышали, что я сказал? — сурово спросил Холдейн.

Эйвери пробормотал:

— Извините.

— Вы не были на войне, Джон, — мягко сказал Леклерк. — Вы не понимаете, как это бывает. Вы не понимаете, что такое воинский долг.

— Я знаю, — сказал Эйвери. — Извините. Я хотел бы взять машину, не более чем на час… что-то послать Саре, если можно.

— Конечно.

Он обнаружил, что забыл о подарке для Энтони.

— Извините, — опять сказал он.

— Кстати… — Леклерк выдвинул ящик стола и вынул конверт. С видом благодетеля вручил его Эйвери. — Это ваш спецпропуск, выписан в Министерстве. Как удостоверение. На ваше имя. Он вам может понадобиться в ближайшие недели.

Это был кусок толстого картона в целлофане, зеленый, книзу темнее. Его имя было напечатано заглавными буквами на электрической машинке: м-р Джон Эйвери. Надпись предоставляла предъявителю полномочия наводить справки от имени Министерства. Стояла подпись красными чернилами.

— Спасибо.

— Это вам очень поможет; — сказал Леклерк. — Здесь подпись Министра. Он пользуется красными чернилами. Такая традиция.

Он вернулся в свой кабинет. Иногда ему чудилось, что он один, и перед ним пустая аллея, и какая-то сила гонит его вперед, как отчаяние — к небытию. Порой ему казалось, что он спасается бегством, но бежит во вражеский стан, жаждая, чтобы боль от ударов врага доказала, что он еще существует; жаждая, чтобы тень настоящей цели осенила его жалкие действия; жаждая, как сказал однажды Леклерк, пожертвовать совестью, чтобы обрести Бога.

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

МИССИЯ ЛЕЙЗЕРА

От бремени Мира в прохладные воды Войдем и на время забудем невзгоды.

Руперт Брук, 1914 г.

ГЛАВА 10

ПРЕЛЮДИЯ

Холдейн вышел из «хамбера» у авторемонтной мастерской.

— Меня не ждите. Вы должны отвезти Леклерка в Министерство.

Он торопливо зашагал по асфальту мимо желтых бензоколонок и дребезжащих от ветра рекламных щитов. Вечерело, накрапывал дождь. Мастерская была небольшой, но очень аккуратной: с одной стороны — витрины с запчастями, с другой — ремонтный цех, а в центре возвышалась башня, служившая жилым домом. Башню венчало сердце из горящих лампочек, которые все время меняли цвет. Где-то неподалеку визжал токарный станок. Холдейн вошел в приемную. Помещение было просторное, стены обшиты шведским дубом. Там никого не было. Пахло резиной. Он позвонил и начал отчаянно кашлять. Бывало, что приступы кашля донимали его, тогда он прижимал руку к груди, и у него на лице появлялось покорное выражение привычного к собственным страданиям человека.

Кроме календарей с красотками на стене висело небольшое, написанное от руки объявление, похожее на любительскую рекламу: «Святой Христофор и все ангелы заступники! Да храните нас от аварий на дорогах. Ф. Л.». В клетке у окна нервно метался попугай. Первые капли дождя лениво забарабанили по стеклу. В комнату вошел юноша лет восемнадцати, с черными от машинного масла пальцами. На нагрудном кармане его комбинезона красовалось увенчанное короной красное сердечко.

— Добрый вечер, — сказал Холдейн. — Прошу прощения, я разыскиваю одного старого знакомого, моего приятеля. Мы виделись последний раз уже очень давно. Его зовут Лейзер. Фред Лейзер. Я думал, не знаете ли вы что-нибудь…

— Сейчас позову, — сказал юноша и исчез.

Холдейн терпеливо ждал, разглядывая календари, гадая, кто их сюда повесил — этот юноша или Лейзер. Дверь открылась снова. Вошел Лейзер. Холдейн узнал его по фотографии. Он действительно почти не изменился за двадцать лет. Лишь вокруг глаз рассыпались мелкие морщинки и стали пожестче уголки рта.

Комната освещалась сверху ровным светом, не отбрасывавшим теней. На первый взгляд па бледном лице Лейзера читалось только одиночество.

— Чем могу вам служить? — спросил Лейзер. Он стоял прямо, почти пo-военному.

— Привет! Вы не помните меня?

Лейзер взглянул на него так, будто его попросили назвать цену за какую-то работу, — невозмутимо, но настороженно.

— Вы меня ни с кем не путаете?

— Нет.

— Тогда мы встречались очень давно, — сказал он наконец. — У меня хорошая память на лица.

— Двадцать лет назад, — сказал Холдейн и откашлялся с виноватым видом.

— Значит, во время войны?

Небольшого роста, очень подтянутый, он несколько напоминал Леклерка. Его вполне можно было принять за официанта. Слегка закатанные рукава рубашки обнажали волосатые руки. На нем была дорогая сорочка с монограммой на кармашке. На одежде он явно не экономил. Носил золотой перстень и часы с золотым браслетом. Он очень следил за своей внешностью. Холдейн даже почувствовал запах лосьона, которым тот пользовался. Длинные густые каштановые волосы ровной челкой обрамляли лоб. Он зачесывал их назад, и на висках они слегка курчавились. Отсутствие пробора лишь подчеркивало славянский тип лица. Хотя он держался прямо, в движениях ощущалась какая-то свобода, у него была походка вразвалку, как у матроса. На этом сходство с Леклерком заканчивалось. Несмотря на внешний лоск, в нем угадывался человек с хорошими руками, знающий, как завести машину в холодный день; вообще он производил впечатление недалекого человека, которому, впрочем, пришлось повидать свет. Он носил галстук в клеточку.

— Вы должны меня помнить, — вкрадчиво сказал Холдейн.

Лейзер внимательно посмотрел на его впалые щеки в красноватых пятнах, на этого сгорбленного, беспокойного человека, постоянно перебирающего пальцами, и вдруг лицо его изменилось — он узнал Холдейна, но было видно, что узнавание причинило ему боль, будто он опознал тело погибшего друга.

— Неужто вы капитан Хокинс?

— Он самый.

— Боже мой, — сказал Лейзер в оцепенении, — так это вы про меня расспрашивали?

— Мы ищем какого-нибудь человека с опытом, вроде вас.

— Зачем он вам понадобился, сэр?

Лейзер так и не пошевелился. О чем он думал, сказать было трудно. Он не спускал с Холдейна глаз.

— Для дела, у нас для него есть работенка.

Лейзер улыбнулся, словно вновь погрузился в прошлое. Он кивнул головой в сторону окна: «Там?» Он имел в виду — по ту сторону дождя.

— Да.

— А как насчет обратной дороги?

— Правила те же. Этот вопрос решает человек на задании сам. Как на войне.

Он сунул руки в карманы, нащупал сигареты и зажигалку. Попугай в клетке забормотал.

— Как на войне. Вы курите? — Он вынул сигарету и закурил, закрывая пламя ладонями, будто дул сильный ветер, спичку небрежно бросил на пол. — Боже мой, — повторил он, — двадцать лет. Тогда я был мальчишкой, совсем мальчишкой».

— Надеюсь, вы не жалеете о том времени, — сказал Холдейн. — Может быть, пойдем чего-нибудь выпьем?

Он протянул Лейзеру визитную карточку. Новенькую, только отпечатанную: «Капитан Хокинс». Под фамилией был номер телефона.

Лейзер взглянул на карточку и пожал плечами.

— Я не против, — сказал он и опять улыбнулся, на этот раз скептически. — Но вы зря теряете время, капитан.

— Может, у вас есть какие знакомые, еще с войны, кто пошел бы на это?

— У меня мало знакомых, — ответил Лейзер.

Он снял с вешалки пиджак и темно-синее нейлоновое пальто, потом сделал шаг к двери и предупредительно открыл ее перед Холдейном, точно хотел соблюсти этикет. Его прическа была безупречной, волосы лежали плотно, как перышки у птицы.

Паб был на другой стороне авеню; Они поднялись на пешеходный мостик. Был час пик, и автомашины под ними грохотали как гроза, отчего крупные холодные дождевые капли казались естественными. Мостик дрожал от шума. Паб в стиле Тюдоров украшали новые медные фигуры лошадей и отполированный до блеска корабельный колокол. Лейзер заказал коктейль «Белая леди». Он сказал, что не пьет ничего другого:

— Послушайте меня, капитан: всегда лейте что-нибудь одно. Тогда все будет о'кэй. Ну, поехали!

— Тот, кого мы возьмем, должен хорошо знать все хитрости, — сказал Холдейн. Они сидели в углу у камина. Точно так же они могли бы говорить о торговле. — Это очень сложная работа. И платят теперь значительно больше, чем во время войны. — Он мрачно улыбнулся. — Платят по нынешним дням очень много.

— Но ведь не все измеряется деньгами.

Это гордое выражение Лейзер позаимствовал у англичан.

— Вас помнят. Те, кого вы уже забыли, не помните, как зовут, если даже и знали раньше. — Его тонкие губы скривились в малоубедительной улыбке, ведь уже многие годы ему не приходилось никого обманывать. — Вы оставили о себе хорошую память, Фред, настоящих профессионалов, как вы, было немного. Даже за прошедшие двадцать лет.

— Неужели ребята меня еще не забыли? — Он был благодарен им за это и смущен, как будто не заслужил, чтобы о нем побили. — Я ведь тогда был совсем мальчишкой, — проговорил он. А кто сейчас еще есть, кто остался?

Не сводя с него глаз, Холдейн сказал:

— Я предупреждал: правила игры те же, Фред. Только необходимая информация — все по-прежнему. — Голос был строгим.

— Боже мой, — проговорил Лейзер. — Все по-прежнему. А наш отдел все такой же большой?

— Даже больше. — Холдейн принес еще одну «Белую леди». — Политикой интересуетесь?

Лейзер приподнял свободную руку и уронил ее на стол.

— Как все мы здесь, в Англии.

В его тоне проскользнул дерзкий намек, что он ничем не хуже Холдейна.

— Я имею в виду, — продолжал Холдейн, — в широком смысле. — Он стал кашлять сухим кашлем. — Ведь, в конце концов, они захватили вашу страну? — Лейзер не ответил. — Что вы думаете, скажем, о Кубе?