Чтение 19–й страницы книги ~Умирать

склонился я, Питер, и всматриваюсь в лицо покойного. Подавив чувство
неприятного удивления, я заявляю:

- Фальшивка как фальшивка. В качестве улики не годится. Вам хорошо
известно, что у меня даже пистолета нет.

- Пистолет можно найти, - успокаивает меня шеф. - Тот самый пистолет,
да еще украшенный отпечатками ваших пальцев. Не понимаю, откуда вы взяли
привычку швырять пистолеты за окно, где они попадают в руки посторонних.
Не волнуйтесь, оружие убрано в надежное место.

- Прекрасно, - вздыхаю я и разваливаюсь в кресле. - Допустим, что
инсценировку вы организовали по всем правилам. Но зачем?

- Пока - незачем, Питер. На всякий случай. Легче доверяться человеку,
против которого имеешь известные улики. Доверие - прекрасная вещь, но оно
не должно быть слепым.

Он переводит свои голубые глазки с меня на хрустальную люстру.

- Если я не ошибаюсь, у вас опять была краткая беседа с Хиггинсом.

- Он потребовал мой паспорт для проверки...

- И больше ничего?

- Вы просто забавляетесь, сэр. Будто Хиггинс - не из ваших людей.

- Хиггинс действительно из моих людей, - отзывается шеф и принимается
рассматривать свои короткие пухлые пальцы, которые в это время выбивают
легкую дробь по столу. - Но он служит и в полиции. А любой слуга двух
господ...

В дверь стучат, и на пороге появляется Ларкин.

- А! - восклицает Дрейк. - Вы как раз вовремя: мы тут говорим о
полицейских, которые служат двум хозяевам сразу. Очень увлекательная тема.

- Эта тема весьма банальна, дорогой, - возражает смуглый гость,
устремляя на хозяина свой тяжелый неподвижный взгляд. - И давно исчерпана.

- Однако она нередко возобновляется в новых вариантах, - не унимается
Дрейк.

- Надеюсь, вы меня пригласили не затем, чтобы слушать варианты старой
песни, - хладнокровно отзывается гость.

- Садитесь и слушайте, - Дрейк меняет тон и, выждав, пока гость
расположится поудобнее, заявляет: - Речь идет о новом проекте. Проекте
Питера. Питер, вам слово.

Я кратко и исчерпывающе излагаю свой проект. Выслушав меня, Ларкин
сухо замечает, что это уже нечто более реальное, и переходит к вопросам.
Кратким и цепким вопросам профессионала, прощупывающим операцию по всем
швам.

- Да, это уже нечто более реальное, - подытоживает бывший
полицейский, покончив с вопросами. - После проверки по всем каналам,
пожалуй, можно будет приступить к подготовке.

- Смотрите, чтобы ваши проверки не затянулись, - роняет Дрейк.

- Проверка отнимет ровно столько времени, сколько будет необходимо.

Кроме ледяной улыбки Ларкина, я вижу знак, который подает мне шеф:
"Мотай отсюда!"; я прощаюсь и ухожу - пускай звери рычат друг на друга без
свидетелей.

- Вы ужасно аппетитная женщина, Дорис. Здоровый дух в здоровом теле -
вот что вы такое.

- А вы, мистер Питер, - ужасный льстец, - произносит Дорис по своему
обыкновению.

Я застал ее в номере за сменой белья. Она работает, а я сижу в
потертом кресле, выжидая, когда можно будет занять любимое горизонтальное
положение.

- Вы, конечно, уже знаете новость? - выпрямляясь, спрашивает Дорис.

- Ничего не знаю. Какую новость?

- Ну как же! Вашего соотечественника пристукнули.

- Это невозможно!

- Абсолютный факт! - говорит хозяйка гостиницы. - Его труп нашли в
каком-то заброшенном доме, через две улицы отсюда. Вот чем кончается дело,
когда человек собьется с правильной дорожки, - нравоучительно добавляет
она. - Сначала гашиш, а потом - пуля.

- Полиции придется повозиться...

- И не надейтесь! Для полиции такое происшествие - мелочь, мистер
Питер. Если хотите знать, она даже рада, когда такие типы убивают друг
друга. Это облегчает ей работу.

- Глоток виски, Дорис? Совсем маленький!

- Вечером я воспользуюсь вашим приглашением, мистер Питер, а сейчас
не могу. Не то еще сопьюсь. - И Дорис с улыбкой исчезает.

Не знаю, приходилось ли вам замечать, с каким особым удовольствием
ложишься одетый на только что застланную постель. Конечно, не в обуви.
Ноги можно положить на спинку кровати. Вы ложитесь, прикрываете глаза и
начинаете размышлять, расплетать узел своих забот, пока не увидите, куда
привела ниточка.

В самом деле, полиция вряд ли станет возиться и проводить сложные
анкеты по поводу убийства некоего торговца наркотиками, да еще эмигранта.
Убийству уделят строчек пять в "черной хронике", после чего оно будет
предано забвению. Дело сдадут в архив, откуда при надобности его нетрудно
будет извлечь. А возникнет такая надобность, и будет ли оно извлечено на
белый свет, - это зависит только от моего шефа. Больше ни от кого.

У бедняги Майка была привычка торопиться в разговоре. И поскольку он
торопился, то допускал ошибки, а поскольку допускал ошибки, ему
приходилось их поправлять. Очевидно, так же он действовал и в жизни. Но в
жизни исправлять ошибку можно не всегда. Поправки наносят другие люди. И
обязательно не в твою пользу.

В эти места его занесло волей случая. Благодаря торговле гашишем в
розницу и связям с другими такими же мелкими торговцами ему удалось
добраться до шефа. В его пылающей физиономии Майк увидел восходящее солнце
своей большой удачи. И предложил ему план, в который, наверное, и сам
поверил, - план быстрого обогащения. Ему хотелось блеснуть и стать
доверенным лицом шефа.

Момент был весьма подходящий: самому Дрейку уже тесно здесь, на
глухой улочке, которую он превратил в свою империю. Он уже задыхается
здесь, с его-то размахом. Жажду новых завоеваний породила идея пересылки
мизерного пакетика с гашишем через Балканы, потому что путь по
Средиземноморью день ото дня становится все сложнее и труднее. А потом
огонек идеи разгорелся в пожар мечты о постоянном солидном канале
переброски наркотиков в огромных количествах. Однако в один прекрасный
день выяснилось, что эта мечта - мираж, и виновник разочарования
поплатился за легкомыслие. Приговор над ним приведен в исполнение, а его
место занял другой человек. Этот человек - я, и я должен нести двойное
бремя: ответственность за убийство, которого не совершал, и
ответственность за операцию, проводить которую должны были другие.
Перспектива блестящая, ничего не скажешь. Как это выразилась Дорис?
Сначала - гашиш, а потом - пуля.

Некоторое время я колеблюсь, какую позицию занять при таком положении
вещей: позицию пессимиста ("дела плохи") или позицию оптимиста ("могло
быть и хуже"); потом замечаю, что посередине между этими двумя
непримиримыми позициями возник силуэт молодого человека с бледным лицом, в
черном плаще и черной шляпе; ни дать ни взять "погребальный" Райт, с той
разницей, что от него веет не цветущей сиренью, а холодным дуновением
смерти.

Я заметил его в один из первых дней моего шатания по Дрейк-стрит. Он
стоял у книжной витрины, лениво жевал жвачку и рассматривал журналы с
видом человека, которому нечем заняться. Он посмотрел в мою сторону, но не
проявил ко мне никакого внимания, а повернулся и вошел в магазин.
Наверное, просто не узнал меня. Но я его узнал, правда видел я его не
дольше минуты - в вагоне поезда; он стоял напротив меня и стрелял в
Борислава.

Я подозревал, что это и есть наемный убийца шефа, а от Дрейка узнал,
что его зовут Марк. Ни из какого другого источника я не мог бы узнать его
имя; никто никогда к нему не обращался; никто о нем не говорил. Люди не
любят говорить о смерти, а Марк на этой улице был олицетворением смерти.
Или, если угодно, он был ее чрезвычайным и полномочным послом.

Иногда я видел, как в час обеденного наплыва публики он стоит в
магазине мистера Оливера и лениво листает какой-то журнал, пережевывая
вечную жвачку. Я встречал его в кафе, где он стоял у медной стойки и
лениво тянул кока-колу, один-одинешенек, будто между ним и словоохотливыми
потребителями гиннес пролегли целые километры. Или замечал, как он
бесцельно слоняется по Дрейк-стрит. Кажется, это и было его главным
занятием - шататься по улице и зевать по сторонам; даже профессиональный
убийца не может заниматься убийствами по восемь часов в день, а страстей у
него, кажется, не было никаких, даже самых распространенных. Жвачка
заменяла ему спиртное, а картинки в журналах - женщин.

Лет ему, пожалуй, около тридцати, но у него лицо без возраста, худое
и бледное; это зеленоватая нездоровая бледность азартных игроков и людей,
ведущих ночной образ жизни впрочем, профессиональные убийцы не обязательно
относятся к этой последней категории. Лицо, покрытое маской
непроницаемости, хотя это, наверное, даже не маска; лицо, выражающее
полное бесстрастие и полную пустоту; такие выражения лиц бывают только у
людей, не обремененных представлениями о добре и зле.

Нет, это не горилла из зверинца Дрейка. У него утонченные, деликатные
жесты ювелира или скрипача - словом, человека, привыкшего обращаться с
тонкими и сложными инструментами. Хотя его инструмент не отличается особой
изысканностью и требует всего лишь меткого глаза. Помещается же этот
инструмент, вероятно, в особом внутреннем кармане под мышкой; может,
именно поэтому он никогда, даже в жаркие дни, не расстается со своим
поплиновым плащем: опасается, как бы не был заменен этот самый карман.

Темный силуэт. И темная личность. До того темная, что чем больше я о