летчик, - так это наращивать скорости.
замер, поперхнувшись смехом.
спросил Пальма.
создания: чем они виноваты, если бог создал их такими красивыми? Что
касается рыбалки - тут я дока. Ловить молчаливых хитрых рыб - это дело
мужчин. Я готов составить вам компанию. Штирлиц у нас чемпион по
рыболовству, и с ним я соперничать не берусь...
"Люфтваффе". Как раз его и итальянца лакей обносил сэндвичами. Штирлиц
взял с подноса сэндвич и неловко уронил его на колени немца.
туалете есть мыло, мы замоем пятно...
думал, что нас так слышно...
об этом нигде и никогда! Враг подслушивает, а он разнолик, наш враг,
весьма разнолик и всеяден.
покойник, и капельки пота появились у него на лице - мелкие, словно
бисеринки. "Пьющий, - машинально отметил Штирлиц. - Пьет, видимо, вглухую,
один - иначе нам бы уже просигнализировали..."
страничку из блокнота. - Надо поговорить.
__________________________________________________________________________
каком-нибудь маленьком крестьянском кабачке - только там я чувствую себя
самим собой.
берлинским улицам - город засыпал рано - к Заксенхаузену.
Панков, вырвалась на пригородное шоссе, - лучше нигде нет. Сосняки,
дубовые рощи - прелесть какая, а?
Шелленберг.
своими дубовыми рощами. Я люблю их в дождливые дни. Черные стволы и
тяжелая упругость зеленых листьев... Как это строго и прекрасно...
может быть прекрасного в южном море? Жара? Слюнтявость во всем. Северное
море - ревущее, строгое, мужественное, с ним приятно сражаться, когда
заплывешь на милю от берега, а валы идут на тебя и норовят утащить с собой
- это я люблю.
грозное море...
случилось, только интуитивно уперся руками в ветровое стекло. Что-то
желтое, большое перескочило дорогу прямо перед радиатором машины, а второе
- но не желтое, а скорее светло-серое - полетело в кювет, и Шелленберг
понял, что это олененок, которого задело крылом "майбаха". Гейдрих бросил
машину прямо на середине пустого шоссе и побежал к кювету. Олененку
перебило ногу, он весь дрожал, и кровь, сочившаяся из открытой раны,
обнажившей белую, сахарную кость, была темной, дымной.
развернув машину, помчался обратно в Берлин. Разбудив сторожа ветеринарной
лечебницы, Гейдрих послал его за врачом, и дрожь перестала его колотить
лишь под утро, когда олененок уснул, вытянув перебинтованную, положенную в
шину стройную ногу...
сейчас будет очень тягостно. Глаза этого несчастного не дадут уснуть...
народные германские песни, изредка подпевая хору, и Шелленберг заметил,
что, когда Гейдрих подпевал, в его стальных продолговатых глазах закипали
слезы.
безопасности был, как всегда, сух, до синевы выбрит, а глаза его были
недвижны, словно бы остановленные невидимым гипнотизером.
а сейчас он слепок с самого себя".
обсудив шифровки, поступившие за ночь из Чехословакии, он в конце беседы
как бы между прочим сказал:
организуйте поездку на фронт для Пальма вместе с парой итальянцев или
испанцев - кого не жаль. И пусть на передовой наши люди ликвидируют их:
если мы уберем одного Пальма - это может вызвать ненужные сплетни, а так -
на войне, как на войне. Это он раскрыл фирму Вельтена, больше некому.
Играть с ним сейчас опасно, опять-таки война есть война. Когда нет
доказательств, верных, как аксиома, подозрительного человека, который
может серьезно мешать, надо убирать; это единственно разумный путь в дни,
когда предстоят новые битвы.
сделать тихо и спокойно, чтобы не сталкивать лбами Франко с Европой,
сейчас это нецелесообразно.
Мадрида продолжается. Вчера под Уэской, в горах, бандиты обстреляли машину
военных корреспондентов. Мигель Фернандес Паселья из "Нуэво Диарио" и
Викторио Лучиано из "Пополо дель Италиа" убиты; латышский корреспондент Ян
Пальма, сотрудничающий в британской прессе, тяжело ранен. Попирая все и
всяческие нормы международного права, красные обстреливают госпитали,
машины журналистов, мирные селения. Гнев испанского народа обрушится
карающим мечом на кремлевских марионеток, засевших в Мадриде и Барселоне".
__________________________________________________________________________
бушевать иначе - отходил к окну, сцеплял пальцы за спиной и, переступая с
мысков на пятки, вколачивал фразы, словно гвозди:
под Уэской. Вы утверждаете, что в вас стреляли не красные, а коричневые -
то есть мы. Почему же вы остались после ранения здесь? Почему вы не уехали
в свою родную Ригу? Или, на худой конец, в любимый вами Лондон?
Окончательные решения я принимаю, лишь когда сомнениям места не остается.
Тогда я принимаю единственное решение. Если в меня, друга Германии,
стреляют немцы, значит, что-то случилось; значит, враги пытаются нас
поссорить, мягко говоря.
повернулся и отошел от окна. - Какие враги, господин Пальма? - повторил он
тихо.
__________________________________________________________________________
десять минут до того, как клерки закончили свой рабочий день. Сначала
швейцар учтиво объяснял этой красивой женщине, что посещение посольства в
столь поздний час нецелесообразно, но потом, видя, что все разговоры