водки.
кормить обедом, но старик сказал:
и соли.
яйцо и предложил выпить. Потом на столе появилась еще одна бутылка водки и
еще одно яйцо - всего-навсего. Что было потом, после того как мастер
принес еще одну четвертинку, Павел не помнил.
дивана, на который его уложил ночью Николай Иванович. Он ошалело завертел
головой и застонал.
окна в майке, с лобзиком на коленях, - давай похмеляться, что ль?
долго не мог успокоиться. Потом он крикнул: - Маня, обед давай!
он, - с пьянкой не борются. А я борюся. Вон поборол. Будешь еще водку пить?
пил ни в цехе, ни в аэроклубе, где стал заниматься парашютизмом. Напился
он через четыре года, уже учась в летной школе. Он напился второй раз в
жизни, когда узнал правду про своего отца. До этого он считал, что его
отец погиб на фронте - так говорил дед, так писала из Владивостока мать. А
тогда Павел узнал, что его отец расстрелян без суда и следствия в НКВД,
как "шпион". Он тогда, напившись, пошел на телеграф и отправил телеграмму
матери: "Ты предала отца, ты не мать мне".
шепча:
Ненавижу всех... Ненавижу!" Он падал в сугробы, поднимался и шел дальше,
продолжая шептать ругательства.
часа два, не больше. Сошел хмель, и его будто кто-то толкнул в лицо. Павел
сел на кровати и не сомкнул глаз до утра. Он сидел, поджав под себя ноги,
смотрел на спавших своих товарищей курсантов и думал: "Я говорил: всех
ненавижу. Всех? Это кого же?"
рабочих из револьверного цеха, тетю Маню, которая гладила ему рубахи к
Первомаю и к ноябрю.
неблагодарным.
во имя доброты. Иначе это фашизм, когда ненависть во имя ненависти. То,
что случилось с отцом, должно вызвать во мне еще большую любовь к тем,
кому я обязан жизнью. И ненависть к его палачам. Но ведь палачей -
единицы, а тех, которые вырастили меня, - десятки миллионов. Сволочь, я
смел кричать, что ненавижу их!"
и спокойно лежал на потолке, Богачев раздумывал над тем, правильно ли он
поступил, вступив в спор с этим очкариком.
можно не спорить. Но он ведь говорит о фактах истории. Он нашими клятвами
клянется. А смысл жизни для него в том: есть на стене портрет Сталина или
нет? Он говорит, что он трудится на ниве просвещения. Если не врет - тогда
ужасно! Такие пришли тогда, когда Сталин стал живым богом. Нет, -
продолжал думать Павел, - я правильно делал, что спорил с ним. Ведь если
он и сейчас, после того, как партия рассказала всю правду о культе
Сталина, готов прощать тот произвол, который был в годы культа, - значит
нет в нем той боли, которая есть во всех нас - старых и молодых! Я
правильно спорил с ним: потому что я очень люблю тетю Маню и Николая
Ивановича, у которого в тридцать седьмом году расстреляли сына -
комсомольского работника, близкого друга товарища Косырева. Я правильно
делал, потому что я люблю своих друзей по ремесленному: многие из их отцов
бессмысленно погибли в сорок втором, под Харьковом. Мы все стеной за то,
за что ведет ЦК. Тем, кто против, голову свернем, если будут мешать и к
тридцать седьмому году тянуть.
я?!"
он увидел Женю, а потом она исчезла, и что-то огромное, светлое пришло
вместо нее. Сначала Павел испугался, а потом подумал: "Это ничего, это
чистота пришла, это очень хорошо".
Черноморского флота, невесть как очутившийся в Арктике. Он стоял,
облокотившись о стенку, и вздыхал. Пока Богачев мылся в умывальнике,
отгороженном временной стенкой, он все время слышал, как морячок жалобно
говорил, постукивая указательным пальцем в закрытое окошко кассы:
осталась, а она в Крестах живет.
и спросил морячка:
для загса переслал, теперь только подпись поставить и штамп. А вот...
дальше в Кресты. Летчики уже поднялись. Вылет был назначен через полчаса,
и все готовились уходить к самолету.
невеста.
Рейсовый пассажирский через восемь часов будет - уступите ему место...
вы берете, а моряка нет. Он тоненький, парень-то...
все остальные. Богачев остался один.
уже около самолета и сказал:
два часа ночи, диспетчер дал "добро" на вылет.
должно этого быть. И - не будет! В конце концов я их разыщу". Он гнал от
себя эту страшную мысль и старался не думать о том, что происходило в его
отсутствие на Диксоне. Он всегда считал, что надо быть уверенным в
хорошем, тогда все и всегда будет хорошо. Правда, он помнил смешное
изречение Твена: "Нет в мире более жалкого зрелища, чем молодой пессимист,
если не считать, конечно, старого оптимиста".
оптимистические мечты сбывались. Все до одной. Надо только верить и
хотеть, все остальное приложится".
руками.
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Фазиль Искандер