Чтение 19–й страницы книги ~Рука~

Она не протестовала, не отстранилась. Только в глазах ее я прочитал
некоторое удивление.

Разве не знала она, что это произойдет? Удивила ее лишь поспешность?
Или ее изумило мое волнение, моя неловкость?

Я дрожал с ног до головы и был не в силах оторваться от ее губ, от ее
глаз.

Может быть, больше всего мне хотелось в этот момент заплакать.

Ее синяя одежда оказалась пеньюаром, и я чувствовал под тонким,
мягким шелком ее обнаженное тело.

Оделась она так нарочно? Или просто я не дал ей времени надеть
что-либо другое, явившись на десять минут раньше назначенного срока?

Я прошептал:

- Мона...

Она в ответ:

- Иди сюда...

Я так и не разомкнул объятий, а она увлекла меня к дивану, на который
мы оба одновременно рухнули.

Я сразу же буквально погрузился в нее, грубо, почти зло, и на
какое-то мгновение в ее глазах появился страх.

Когда я наконец отпустил ее, она быстро поднялась и завязала пояс
своего пеньюара.

- Простите меня, Мона...

- За что же?..

Она улыбнулась мне, и хотя глаза ее еще были затуманены наслаждением,
поджатые губы выражали меланхолию.

Я признался:

- Я так неистово жаждал этого!

- Знаю... Что будем пить, Доналд?

Маленький бар помещался в шкафчике стиля Людовика XV. Огромный бар
салона не прятался, стоял на полном виду.

- Что хотите...

- Тогда виски... Со льдом?

- Пожалуйста...

- Изабель ничего не сказала?

- По поводу чего?

- Вашей поездки и нашего свидания.

- Наоборот. Ведь это она посоветовала мне позвонить вам...

Я испытывал странное, дотоле неведомое мне чувство. Мы только что
неистово предавались любви, и лицо Моны носило еще явные следы этого. Да
и мое, вероятно, тоже.

Но как только мы поднялись, наш разговор принял тон старой дружбы. Мы
оба чувствовали себя как нельзя лучше и телесно, и душевно. Должно быть,
глаза мои смеялись.

- Наше здоровье, Доналд...

- За нас...

- Изабель - странная женщина. Она всегда удивляла меня. Надо
сознаться, что и вы тоже, и с давних пор...

- Я?

- Вы недоумеваете почему? Но ведь большинство людей как на ладошке...
Сразу знаешь их слабые места. А у вас их вовсе нет.

- Только что я вам доказал обратное.

- Вы называете это слабостью?

- Возможно, и так. Знаете ли вы, что в ту ночь, когда мы спали все
вместе на полу, на матрасах, я был загипнотизирован зрелищем вашей руки,
которая опустилась на паркет? Мне до безумия хотелось дотронуться до
нее, схватить ее. Если бы я осуществил это желание, не знаю, чем бы это
кончилось.

- Перед Изабель?

- В случае надобности хоть перед целым светом. Вы не назовете это
слабым местом?

Она уселась в глубокое кресло и задумалась. Распахнувшись, пеньюар
обнажил почти все бедро, но это не смутило ни ее, ни меня. Мы просто не
заметили этого.

- Нет... - проговорила она наконец.

- Я не шокировал вас своим неистовством?

- Признаюсь, я была смущена...

Мы могли говорить об этом совершенно просто" без романтизма, как
добрые приятели, как сообщники, признающиеся в своей слабости.

- Мне это было необходимо, иначе я промучился бы весь день и не смог
бы ни о чем другом и подумать.

- Вы испытываете немного нежности ко мне, Доналд?

- Даже очень много.

- Мне это так необходимо... Не собираюсь разыгрывать неутешную вдову,
да сейчас это и выглядело бы пошлостью. Я ведь, представьте себе, любила
Рэя. Мы с ним были настоящими друзьями...

Я сидел напротив нее, а окна и здесь выходили на Ист-Ривер, залитую
солнцем.

- Когда я вернулась сюда в четверг, чуть не позвонила вам. Квартира
показалась мне в десять раз больше, чем она есть на самом деле, и я
почувствовала себя совсем потерянной. Я бродила повсюду, трогала мебель,
вещи, как бы стараясь убедиться в их реальности. Я выпила вина... Когда
вы позвонили мне вечером, по голосу было заметно, что я выпила?

- Я был чересчур взволнован, чтобы заметить. Да и Изабель смотрела на
меня.

Мона тоже молча посмотрела, потом сказала:

- Мне никогда не понять Изабель.

Она мечтательно затянулась сигаретой.

- А вы ее понимаете?

- Нет...

- Вы думаете, она способна страдать? Может ее что-то вывести из
равновесия?

- Не знаю, Мона... Я прожил семнадцать лет, не задавая себе никаких
вопросов.

- А теперь?

- Уже целую неделю только это и делаю...

- А вы ее не боитесь немножко?

- Я привык к ней. Мне казалось все вполне нормальным.

- А теперь не кажется?

- Она постоянно смотрит на меня и изучила не только все мои привычки
и реакции, но, вероятно, и малейшие мои мысли. Но никогда она и словечка
не вымолвит, чтобы можно было об этом догадаться. Всегда она остается
спокойной, бесстрастной.

- И теперь?

- Почему вы спрашиваете об этом?

- Потому что она поняла. Женщина никогда в этом не обманывается...

- Что она поняла?

- Поняла то, что произошло, должно было рано или поздно произойти. Вы
говорили о ночи, проведенной на матрасах. Она нарочно положила вас рядом
со мной.

- Чтобы не показаться ревнивой?

- Нет. Чтобы испытать вас. Это даже нечто еще более тонкое, готова
поклясться. Чтобы соблазнить вас. Смутить.

Я старался понять, увидеть Изабель в этой новой роли.

- По меньшей мере два раза она оставляла нас наедине, зная, что я
горю желанием укрыться в ваших объятиях. Мне была необходима поддержка,
ощущение мужской силы.

- Я не помог вам.

- Нет. Вначале я думала, что вы ее боитесь...

Не совсем точное определение. Я никогда не боялся Изабель. Боялся
только огорчить ее, разочаровать, упасть в ее глазах.

Пока жива была моя мать, я тоже постоянно боялся огорчить ее, а
теперь, приезжая в Торрингтон, чувствую себя не в своей тарелке у отца,
опасаясь, что он заметит мою жалость.

Ведь от него осталась, так сказать, одна тень. Он храбрится и из
бравады издает, чего бы это ему ни стоило, свою газету, которая не
насчитывает и тысячи читателей.

Он продолжает надо всем иронизировать, так как это было его привычкой
всю жизнь, но отлично сознает, что не сегодня-завтра его отвезут в
больницу, если он внезапно не скончается у себя в спальне или в
типографии.

Я не мог высказать ему свои опасения. Ведь каждый раз, уезжая, я не
знал, увижу ли его еще живым.

Мона взглянула на золотые часики.

- Пари держу, что Изабель уже в точности знает, что между нами
произошло...

Она все возвращалась мыслями к Изабель, и я не мог понять, почему она
ее так волнует.

Если бы это была не она, а кто-то другой, я бы подумал, что она
надеется на мой развод и женитьбу на ней. Подобная мысль пришлась мне не
по вкусу, и я встал, чтобы наполнить стаканы.

- Я не шокирую вас, Доналд?

- Нет.

- Вы ее все еще любите?

- Нет.

- Но вы очень ее любили?

- Не думаю.

Мона пила виски маленькими глоточками и все посматривала на меня.

- Мне хочется поцеловать вас, - сказала она наконец, вставая.

Я тоже поднялся. Я обнял ее и вместо поцелуя прижался щекой к ее щеке
и стоял так долго-долго, уставившись на пейзаж за окном.