Виктора - часто ему перепадало от писательских щедрот.
пятьдесят коньяка и сделала выговор:
Он в подпитии дарил ей свои книжки, а она их читала.
столиком у стойки. Под половину шоколадки "Аленка" малыми дозами (под
каждый шоколадный фабрично обозначенный прямоугольник - доза), употребил
за час сто пятьдесят, а потом, после недолгих колебаний, еще сто. В
одиннадцать пиццерия закрывалась, и засидевшихся посетителей громко
выпроваживали. На него всего лишь укоризненно смотрели. Щедро
расплатившись с Тамарой, Виктор покинул заведение последним.
высовываясь, осмотрел бульвар. Пустыня. С некоторых пор Москва после
десяти вечера каждодневно становилась пустыней. Разграбленный кем-то
город, боящийся новых грабежей. Хотя и грабить-то уже нечего.
вбежал в арку полумертвого, ждущего ремонта дома и очутился во дворе,
сплошь перегороженном заборами. Единственное, что пока строили строители в
этих местах, были заборы. Русский человек терпит заборы только потому, что
в них довольно легко делаются дырки. Через ведомые ему дырки Виктор
просочился в сретенские переулки.
после интенсивного обстрела израильской артиллерией. Но не снаряды и бомбы
разрушили эти кварталы. Испоганили, варварски использовав эти дома,
палисадники, дворы, люди, которые, сделав это, оставили сердце Москвы
умирать в одиночестве.
трубам, вырытым из земли, обходил неизвестно кем брошенные здесь тракторы
и бульдозеры. Выбрался, слава богу, на сравнительно ровный пустырь перед
Последним переулком.
ботинка за торчавший из земли кусок проволоки, рухнул на битые кирпичи.
Падая, увидел темного человека, бежавшего к нему через пустырь и услышал
очередь, которая частыми вспышками исходила из предмета в руках этого
человека. Взвизгнув, Виктор на четвереньках со страшной быстротой кинулся
к спасительному железному трактору, за который можно спрятаться. Спрятался
и, рыдающе дыша, вдруг понял, что не спрятался: трактор стоял посреди
пустыря, и теперь человек, перестав на время строчить, обходил его, чтобы
снова увидеть Виктора. Еще раз взвизгнув, Виктор метнулся в сторону, и,
петляя, помчался к спасительным стенам мертвых домов. Автомат застрочил
снова. Пришлось опять падать. До дыры в разрушенной стене оставалось
метров десять, не более. Человек, продолжая палить, осторожно приближался.
Виктор вытащил из-под мышки пистолет, снял его с предохранителя, вскочил,
отпрыгивая боком, не целясь, навскидку, выстрелил в сторону автоматчика и
нырнул в черную дыру.
положении был Виктор. Подождав мгновенье, он, таясь, выглянул из-за
разрушенной стены. Темного человека на пустыре не было, на пустыре метрах
в пятнадцати от Виктора распласталось нечто. Виктор подождал еще.
снизу, от Цветного, донесся гул грузовика-дизеля, квакнул клаксоном
"Жигуленок" где-то. Или он просто стал слышать?
к темному пятну на пустыре. По мере приближения пятно приобретало черты
лежащего человеческого тела.
отзываться: человек, раскинувший руки по грязной земле, был мертв. Пустые
стеклянные, застывшие навсегда глаза смотрели в черное небо. Все
неподвижно в мертвеце, только длинные белесые волосы шевелились слегка -
гулял по пустырю ветерок.
палил. Виктор узнал оружие - израильский автомат "Узи", знакомый по
зарубежным кинофильмам, а затем узнал и мертвеца. Это был конюх-витязь,
который совсем недавно столь неудачно пытался осуществить подсечку.
сне, ужас охватил его. Хватаясь за несбыточное, он решил, что, а вдруг он
вправду во сне, и яростно замотал головой, желая проснуться. Но не
просыпался, потому что не спал. Тогда он огляделся вокруг. Никого и
ничего.
бормотал Виктор, убегая с пустыря.
когда спустился к бульвару напротив Центрального рынка. - Самооборона.
руке. Он воткнул его под мышку и пошел к Самотечной площади. Не стал
подниматься к подземному переходу напротив своей улицы, не хотелось под
землю. Перешел Садовое у Самотеки и кривым переулком вскарабкался к дому.
стакан, а из стакана - в свою утробу. Нюхнул рукав вместо закуски и увидел
внезапно, что рукав до безобразия грязен. Подошел к зеркалу и оглядел себя
всего. Куртка, джинсы, башмаки - все было в пыли, кирпичных затертостях,
ржавой осыпи, масляных пятнах. В ванной, раздевшись и брезгливо бросив
куртку с штанами на холодный пол (башмаки он скинул еще в коридоре), краем
глаза заметил на себе сбрую с пистолетом, из которого он застрелил
человека. Завыв, Виктор сорвал сбрую, выскочил в коридор и зашвырнул ее в
комнату под письменный стол. В трусах и майке уселся на кухонный табурет,
уперся локтями в стол, обхватил руками голову и попытался заплакать. Не
сумел и стал шарить в кухонном столе, ища алкогольный НЗ. Среди кастрюль
отыскал красивую картонную коробку, в которой заботливо содержалась
бутылка "Наполеона". Не из рюмки с широким дном для подогрева напитка
руками - из российского граненого стакана пил драгоценный коньяк Виктор.
Дважды засадив почти по полному, решил передохнуть. Он не чувствовал, что
его забрало, но очень хотелось музыки.
подпевал, вытирал обильные слезы подолом майки. Кончилась одна сторона
долгоиграющей пластинки, и он, перед тем, как ее перевернуть, решил
сделать перерыв, в котором принял еще стакан. Литровка уже лежала в нем.
Долго не мог насадить перевернутую пластинку на штырь проигрывателя. Два
раза отдыхал, прежде чем ему это удалось.
перебирал ногами, он кружился, он взмахивал руками, как птица крыльями. Он
кружился, и все вокруг кружилось. Он пел оттого, что ни о чем не надо
думать. Только бы не упасть.
ковре, обхватив руками колени, и, совсем не желая этого, вспомнил
вчерашнее. Застонал и стал бить лбом о колени. Сделал себе больно и
оклемался. Цепляясь за тахту, поднялся и пошел на кухню. В темной красивой
бутылке еще оставалось граммов сто пятьдесят. Он их тотчас обласкал и
начал действовать: принял холодный душ, растерся жестким полотенцем,
побрился. Все делал с дьявольской скоростью, торопясь неизвестно куда.
Одеваясь в комнате во все новое и чистое, он случайно глянул под
письменный стол. Сбруи с пистолетом там не было.
выдвинул боковой ящик, в котором хранил пакет с оригиналами фотографий и
новые отпечатки. Пакета не было тоже.
квартире, в городе, на всем белом свете. В спущенных портках он бессильно
опустился в кресло.
а легкость освобожденности осталась. Теперь виноват в той смерти на
пустыре не он один. Вернее, он совсем не виноват. Виноват тот, кто
приходил сюда ночью, тот, кто унес фотографии и пистолет.
куртку, засунул ноги в легкие мокасины и, вспомнив, где бумажник,
направился в ванную. Открыв ящик, вынул из кармана куртки бумажник с
деньгами и документами.
Вроде никого, кто бы следил за ним. Но несмотря на это, вдруг пришло
чувство полной собственной беззащитности. Без пистолета он ощущал себя
голеньким младенцем.
обороте квитка, заполненного им, он еще раз продублировал роспись.
Оказывается, сильно ходила правая ручонка писателя при заполнении бланка,
так сильно, что возникли сомнения в подлинности росписи. Стараясь не
дышать на контролершу, Виктор расписался еще раз. Неудовлетворенно
хмыкнув, контролерша все же передала сберкнижку и квиток кассирше.
машине. Дождь прошел, ушел и увел с собой мрачные облака. Слепило
солнышко.
визит. В Ховрино, в хитром общепитовском заведении, он был к двум часам.