Чтение 19–й страницы книги ~Опер против святых отцов~

Ракита замер, к нему обернулся Черч, белея изумленным лицом. Из
спустившейся темноты к ним придвинулась ладная фигура длиннобородого
Никифора, напрягавшего Кострецова рассуждениями на религиозную тему.

Никифор повторил, обращаясь к убийце:

- Брат, не убий!

Счетчик в голове у Ракиты мгновенно выщелкнул:

"Все равно приходится класть двоих!"

Спецбригадовец катастрофически засветился теперь и жертве, и новому
свидетелю. Ракита молниеносно шагнул к Никифору, держа у бедра нож,
собираясь сначала воткнуть в этого, а потом прыжком догнать и Черча.

Никифор не тронулся с места, но изможденное его лицо будто бы осветилось,
и богомолец проговорил:

- Брат, я давно готов к смерти.

Смотрел на Ракиту этот бородач словно как с иконы. Киллер замялся, и этих
секунд хватило, чтобы Черч пришел в себя. Кеша заорал и кинулся опрометью со
двора.

Не отводил от Ракиты взгляда Никифор, поднял три перста и осенил себя
крестным знамением. Опустил Ракита руку, сжимавшую нож, с трудом перевел
дыхание. Никогда он не натыкался на такое препятствие: светлый взор будто бы
из инобытия...

Мешая шутку с впервые нахлынувшим на него неведомым страхом, киллер
спросил:

- Ты чего все "брат" да "брат"? Из братвы, что ли?

- Я из братьев во Христе.

- Не верующий я. И моли своего Бога, что сегодня я устал. - Ракита сунул
нож внутрь куртки, собираясь уходить.

- Ты крещен? - спросил Никифор.

- Да, - почему-то ответил ему Ракита, проклиная себя за все случившееся.

- Значит, мы братья.

В небе россыпью пуль зажглись звезды, темень верхотуры просекло лезвие
месяца. Ракита еще раз посмотрел в лицо человека, которого чуть не убил.
Потом повернулся и зашагал прочь.

***

Черч, не помня себя, добежал до ОВД. Он ворвался к Кострецову с воплем:

- Сросшийся чуть не зарезал!

Опер выскочил из-за стола. Они вместе с Кешей ринулись к месту
происшествия на Потаповский. Черч кричал на ходу:

- Никифор отмазал! Богомольный мужик со Сретенки. Он за веру срок волок.
Церковь советскую не признает. И на власть он хер положил. Святость великую
имеет! Глянул на Сросшегося и говорит: "Ты чего, братан?" Тот перо и кинул.

- С ножом на тебя киллер пошел? - уточнил Кость.

- Ну да, - задыхаясь на бегу, проговорил Кеша. - За спиной, падла, уж
встал, как я из подвала поссать поднялся. А Никифор откуда-то выходит и
говорит: "Братан, грех убивать!"

- Давно этот Никифор на Сретенке?

- А с лагерей появился после начала перестройки. Прославился он, когда
сретенский храм в Печатниках само церковное начальство за ересь разгоняло.
Никифор тут как тут - подошел к главному попу и в рожу ему харкнул.

Когда они вбежали в нужный двор, Никифор не торопясь выходил из него.

- Никифор, а тот штымп где? - крикнул Черч.

Мужик остановился и поинтересовался:

- Вы, ежкин дрын, о чем?

- Да ты что, дядя? - взвыл Кеша. - Я все о том, как завалить меня десять
минут назад здесь хотели!

Никифор усмехнулся, глядя на Кострецова, сказал:

- Гражданин начальник, путает чтой-то этот человек.

Капитан понял, что и по этому случаю ничего от него не добьешься. Он
кивнул Кеше:

- Ты иди.

Черч, с ужасом оглядевшись, проговорил:

- Куда? Опять на перо?

- Успокойся, - ободрил Кострецов. - Киллера твоего после такого расклада
уж на Чистяках нет. Лети туда, где прошлый раз скрывался.

Кеша с беспредельным выражением кошмара на лице подхватился и унесся в
темноту.

- Никифор, - сказал опер, - вы за что власть, нашу церковь, наши органы
ненавидите? За то, что сидели? Так это вас прежняя власть упекла.

- А чем нонешняя власть, с ее органами, той же церковью красной, лучше
старой? - осведомился тот, пошире расставляя кривые ноги.

- Хотя бы тем, что вы можете себе позволить плюнуть в лицо священнику,
как это было в храме на Сретенке. Свобода самовыражения, свобода слова,
любых политических взглядов и верований.

- Правда ваша. На Сретенке я обновленцу этому, попу Кочеткову, в морду
плюнул. Так я б ему и при Советах плюнул.

Кострецов прищурился.

- За такие фокусы и срок отбывали?

- Отбывал я за фокус, что в катакомбниках, в истинно православной
подпольной церкви при коммуняках был.

- По какой же статье?

- Все по той же пятьдесят восьмой, гражданин начальничек, -
пренебрежительно смотрел на милиционера Никифор.

- Именно - по той же, - раздраженно произнес капитан. - Статья эта еще в
сталинском ГУЛАГе была знаменита, ее "фашистской" называли, привлекались по
ней изменники родины, власовцы и так далее.

- Именно, именно. В пятьдесят восьмой есть и подпункт: за клевету на
советскую власть и прочие крючки. Я и "клеветал" на советскую сергианскую
церковь заодно с ее властью из видения святого Иоанна Кронштадтского: "На
престоле большая звезда и Евангелие со звездою, и свечи горят смоляные -
трещат как дрова, и чаша стоит, а из чаши сильное зловоние идет, и оттуда
всякие гады, скорпионы, пауки выползают. Перед престолом стоит священник в
ярко-красной ризе, и по ризе ползают зеленые жабы и пауки, и лицо у него
страшное и черное как уголь, глаза красные, и изо рта у него дым идет, и
пальцы черные. В этой церкви нельзя принимать миропомазание".

Кострецов, услышав про дым изо рта священника, вспомнил о сигаретном
бизнесе патриархии, оживленно заметил:

- Кое-что из этого видения и на современную церковь похоже.

- Обязательно, ежкин дрын. Только вместо звезды у сергиан теперь на
престоле знак доллара. Прозорливцы-то давным-давно и наш момент обсказали.

Никифор, заметив интерес капитана, начал цитировать:

"В последнее время мир будет опоясан железом и бумагой... Тогда, хотя имя
христианское будет слышаться повсюду и повсюду будут видны храмы и чины
церковные, но все это одна видимость, внутри же - отступление... Ходить в те
храмы нельзя будет, благодати в них не будет... Истинно благочестивые
христиане потерпят гонение от своих лжебратий, лицемерных христиан, многие
из которых будут ограничиваться только одной наружностью, одними внешними
обрядами... Священство последних веков будет в нравственном падении через
две страсти: тщеславие и чревоугодие... Людей будут заставлять ходить в
церковь, но мы не должны будем ходить туда ни в коем случае..."

- Это кто же - "мы"? - прервал Кострецов.

- А истинно православные.

- Значит, по-прежнему у вас выходит, чтобы молиться только в катакомбах?

- Не, - светло улыбнулся Никифор, - наши теперь, слава Богу, почти все на
свет Божий вышли. Перешли под омофор Русской православной церкви за
границей, ее приход ныне и в Москве есть. Зарубежные русские истинные с
нашими, спаси Христос, воссоединились.

- Ну вот, и вы получили условия, а новую власть опять не признаешь, на
меня как на врага смотришь. Столько на твоих глазах на Чистяках, как
нарочно, произошло, а помочь не желаешь, - начальнически переходя на "ты",
сказал капитан.

- Твоя правда: именно - "нарочно", - как равному тыкнул и ему Никифор. -
А ты замечай все таинственное. Но власть твою безбожную, верно, не признаю и
помогать не буду. Условия, ты говоришь, нам дали? Да наши приходы, когда вам
надо, ОМОНом разгоняют, хотя и молимся лишь в домовых храмах. Многим ли это
от бывших советских катакомб отличается? - Он вдруг повеселел. - И
правильно, истинная Христова церковь всегда должна быть гонима!

Никифор посмотрел на испятнанный звезд-ными брызгами черный бархат неба и
пошел от Кострецова словно от пустого места.

***

Кострецов вернулся в опустевшее ОВД, увидел, что в его кабинете горит
свет. Толкнул туда дверь: за столом сидел Топков.

- Привет, Гена. Что не отдыхаешь?

- Выследил я гонца востряковских у Мариши! - ответил лейтенант,
откладывая ручку и блокнот. - Кличка Вован, бригадир их группировки.
Позвонил тебе домой, потом сюда, дежурный говорит: убежал куда-то, должен
вроде вернуться. Я и подъехал.

- Я на Потаповский вместе с Черчем мотался. Там Ракита его хотел
прирезать. Чудом Кеша гибели избежал и на этот раз. А выручил его тот самый
Никифор, который после убийства на Архангельском не стал мне показания
давать.

- Сектант?

- Да нет. Мы сейчас с ним долго говорили. Он объяснил, что происходит из
катакомбников истинно православной церкви, а нынче - прихожанин Зарубежной
церкви. Мне Саша Хромин про эти церкви рассказывал, но не возьму в толк,
почему они вместе с Московской патриархией никак не договорятся?

- У этой проблемы, Сергей, длинная предыстория. Устал я сегодня, чтобы
тебе ее излагать. Да и на кой она тебе?