Чтение 181–й страницы книги ~Призвание варяга~

Годовщина коронации Его Величества. Армия разбита. (В реальности она отходит
к Тарутину, но в столице о том без понятия. Нет связи.) Москва сдана. По
слухам убиты не только Багратион, но и Барклай с Кутузовым.

И вот посреди всего этого Государь устраивает его знаменитый "Пир во
время Чумы". Из дельных -- никого. Все Дворяне в Армии. Пели, плясали, да
кутили - ... Дворовые.

Потом Царь, пытаясь хоть как-то оправдаться за те безобразия, описывать
кои я и не думаю, говорил всем, что у него было два помрачения - одно "по
известию о смерти папеньки", и другое -- "с письма Кутузова о сдаче Москвы".

Не спорю. Оба известия были из разряда, после коих должен помутиться
рассудок, но ты ж -- Император! Ну, плевать тебе на себя, на свою Честь,
подумай о Чести Той, кто тебе так доверилась! Даму (а Русь -- Дама!) нельзя
конфузить в приличном обществе, напиваясь до полного свинства, как и нельзя
топтать ни ее, ни царских регалий!

Ведь это ж не царская шапка и не царский кафтан... Это -- иное.

То, что он делал в те страшные дни -- никого не изумило уже. Его не
сбросили с трона лишь ради Империи. В те дни она б не пережила смены
царствий. Народ же решил: "Царь -- поддельный".

Моя бабушка перед смертью написала свои мемуары в виде "Записок" и...
оставила их в архивах. Сразу после Войны они вдруг появились в
многочисленных списках и весьма разошлись в обществе. Эти воспоминания
показали всем - насколько великой правительницей была моя бабушка, а никакой
там не "узурпаторшей", иль "людоедкой", как это пытаются выставить мои
политические противники.

Так вот, - в насквозь польском салоне князя Кочубея пошли грязные
намеки на то, что "Записки" сии написаны якобы мною (sic!) с вполне
откровенной политической целью. Больше всего наших противников взбесили
намеки на то, что отцом Императора Павла был никакой не Петр III, но
какой-то там С***. Из сего следует весьма прозрачный политический вывод, что
если все основные ветви петрова дома пресеклись еще в середине прошлого
века, пришла пора передать власть ветви побочной. А именно, - моему кузену,
как Бенкендорфу, и потому - правнуку Петра Великого.

Князь Кочубей был в ту пору министром внутренних дел и затеял целое
следствие по поводу подлинности сих записок. Выяснилось, что моя бабушка
писала какие-то мемуары, попавшие к Императору Павлу, кои были им, конечно,
прочитаны и -- немедленно сожжены. Нынешние ж, ходящие по рукам, "списки" --
поздняя литературная обработка.

Сам Карамзин поспешил выказать немалое изумление тем, что "Записки"
ходят по рукам в переводе на русский, ибо бабушка моя вела личную переписку
и архивы исключительно по-немецки. Кроме того литератор провел тщательный
анализ "Записок" и "дал руку на отсечение", что "писаны они в начале этого
века, но никак -- в середине века прошедшего", - настолько за сии годы
изменилась стилистика русского языка, его морфология и даже -
словоупотребление.

С другой стороны, Карамзин признал, что, "мы имеем дело с литературным
переводом неизвестного нам источника несомненно германского происхождения".
"В унылых местах переводчик, похоже, скучал над своей работой и в тексте
сохранились построения, характерные для прямых калек с немецкого языка. Иной
раз фразы даже топорны и с головой выдают немецкий образчик".

В заключение Академик писал, - "Для меня нет сомнений, что в основе
"Записок" лежит немецкий оригинал. Но насколько точно переводчик следовал
оригиналу, лежит лишь на его Совести. Сравнение же данного текста с текстами
пьес Государыни Императрицы говорит о том, что самые яркие места "Записок"
были просто переписаны, или вписаны сим переводчиком, ибо качество его пера
во сто крат выше пера венценосицы".

Экспертиза Карамзина произвела фурор в наших кругах. Сторонники Кочубея
с пеной у рта доказывали, что Павел -- сын Петра Федоровича, наши сторонники
и люди из круга Сперанского сходились на том, что "нет дыма без огня".
Обыватели же шептались и приговаривали, что если Павел и все его сыновья
были "не царского роду", это объясняет все бедствия, выпавшие на долю
Империи, за время сих "поддельных царей".

Следствие так и не обнаружило источник списков "Записок", отметив в
своем докладе, что списки появлялись в салонах Прекрасной Элен и госпожи
Дурново и стало быть "восходят" к моей "Amis Reunis" и "Великому Востоку"
Сперанского.

У Кочубея возникла теория, что истинные "Записки" были уничтожены
Императором Павлом, но "в известных кругах" сохранилось огромное число писем
Государыни Императрицы, коя буквально обо всем писала своему истинному отцу
-- создателю прусского абвера барону Эриху Карлу фон Шеллингу. Тот же, чтоб
не подводить свою дочь, не докладывал обо всем Фридриху Прусскому, но хранил
сии письма в тайном архиве (этим объясняется то, что "Записки" обрываются на
годе смерти фон Шеллинга). А вот кому достались сии бумаги после смерти
барона...

Кочубей при этом многозначительно посматривал в сторону нас с моей
матушкой, но никаких доказательств у него не было и быть не могло.
Сохранившиеся в архивах пометки о том, что моя бабушка посылала моему
прадеду депеши в двадцать и тридцать листов, ничего не доказывали, ибо не
были подтверждены на дипломатическом уровне. Абвер никак не воспользовался
сими посланиями, - может моя бабушка слала прадеду рецепты пирогов с
черникой?! Докажите!

Так что Кочубею всеми его теориями осталось лишь подтереться, а в
народе открыто заговорили, что у Николая во сто крат больше прав на корону,
нежели у его старших братьев.

Когда я смог посадить на пост министра внутренних дел Сашу Чернышова, я
обнаружил пикантный момент. Пять лет сряду Кочубей требовал доказать, что я
-- автор "Записок" (возможно, в соавторстве с моим секретарем Львовым, моим
заместителем по "Amis Reunis" Грибоедовым, и адъютантом по "Мертвой Голове"
- Чаадаевым).

Он верил, что из всех лиц, имевших доступ к архиву барона фон Шеллинга,
у одного меня "хорош русский" (и есть помощь от дельных словесников), в то
время как у моих сестры и матушки, если литературный и есть, так --
немецкий.

Мне лестно сие мнение, да еще из уст политического противника, но...
Такое должно доказывать.

Что ж до "Записок", судьба их весьма занятна. Все кругом так часто
говорили, что именно они послужили толчком к возвышению Николая, что никто
не удивился, когда мой кузен стал спрашивать у наших сторонников -- есть ли
у них экземпляры "Записок". Их с радостью предъявляли, ибо верили, что сиим
доказуется принадлежность нашей партии, а Николай тут же просил их
"почитать".

Никто не смел и думать о том, чтоб отказать своему повелителю и... Мой
брат не вернул экземпляров и уже к 1825 году "Записки" полностью исчезли из
обращения. Все ныне существующие варианты находятся вне пределов России и
представляют собой -- обратные переводы с русского на немецкий, или
французский.

Столь ожесточенное преследование со стороны моего брата тех самых
бумаг, что оправдывали его воцарение, укрепило мысль об их подлинности.
Nicola ж стали чтить "Невольником Чести", защищавшим прежде всего Честь
Империи -- пусть и против своей выгоды. Ряды нашей партии стали множиться не
по дням, но -- часам.

Я могу по разному отнестись к брату, - но он -- Бенкендорф. Упрямый,
настырный, горделивый и отчаянный Бенкендорф -- Жеребец Лифляндии. Его можно
обвинять в чем угодно, но не в том, что он -- не Помазанник. Бенкендорфы
испокон веков правили лютеранской частью Прибалтики. И раз во мне взяла верх
Кровь "Рейнике Лиса", мой Долг пред Бенкендорфами в том, чтоб и их Кровь
получила свое.

Я еще не оправился от ранения и лежал в моей Гжели, когда мне прибыл
пакет с Государевым вензелем. Я просил Маргит открыть его...

"Получил недавно известие о латышской трагедии. Соболезную и оплакиваю
с тобой, брат мой, гибель твоей старшей дочери.

Ну да - в сторону слезы и сопли. Лучшее средство от траура - труд и
ежели ты не против, взвалю на тебя Москву и окрестности.

Город в ужаснейшем состоянии, - пожарище, да предатели: следовало бы
дать в Москве многим острастку. А Право вешать людей -- чужим не поручишь, -
не мог бы ты, как мой брат -- Именем моим и с моего Изволения учинить в
Москве Суд и Расправу?

Все Изменники должны быть немедля осуждены -- народ должен знать, что в
город вернулась Законная Власть!

Посему, - прошу принять тебя титул московского генерал-губернатора и
Куратора Трибуналов.

P.S. Ежели что не так -- верни, не вскрывая, малый конверт. Там твое
назначение. Я пойму. Там не только богатейшая из губерний, но и -- Долг
Палача. Главного Палача нашей с тобою Империи.

P.P.S. Ты -- капельку жид и поймешь меня капельку лучше, ежели я
заговорю с тобою на прямоту.

Пока за тобой безусловно стояло Латвийское Герцогство, ты для меня был
опасен и в жизни не получил бы столь лакомый кусок, как Москву! Теперь же я
надеюсь, что ты сменишь свое дикое Герцогство на вторую столицу Империи и
разделишь со мною Власть и тяготы...

P.P.P.S. Да, - чуть не забыл -- с этого дня все доходы с Московской
губернии идут в твой карман. Но и расходы по восстановлению города опять же
целиком на тебе! Не мне тебе -- жиду объяснять, - какое Москва доходное
место. Чем быстрее ты отстроишь ее, тем быстрее окупишь все вложенное.