презирая все преграды, он напрямик мчится к намеченной цели, как Время,
которое не смотрит, глубоки или мелки земные воды, отражают ли они небесный
свет или тьму, поят ли корни трав и цветов, меняют ли свой путь, шумят или
хранят тишину, волнуются или застывают в покое. Время на это не смотрит, оно
знает, что всем им предопределен один конец, каковы бы ни были их истоки и
русла.
берегом величавой реки, незаметно движущейся вперед в ночной темноте,
подобно тому, как движется вперед и ночью и днем все живое, покоряясь
непреодолимому магниту Вечности. И чем ближе подъезжали они к дому, где
лежал Юджин, тем сильнее сжималось у них сердце от страха при мысли, что,
может быть, его странствования кончились. Но вот вдали блеснул неяркий
огонь, и страх сменила надежда, хотя Лайтвуд колебался, думая: "Если даже
все кончено, она не отойдет от него".
предостерегающе подняв палец, и молча поцеловала Лиззи. Остальные, тоже
молча, сели у его кровати и стали ждать. И тут, ночью, мешаясь с шумом реки
и грохотом поезда, все еще стоявшим у нее в ушах, прежние сомнения снова
вернулись к Белле. Что за тайна у Джона? Почему он никогда не встречался с
мистером Лайтвудом и до сих пор избегает его? Когда оно придет, то
испытание, через которое долг и вера в любимого мужа должны провести ее?
Ведь таково его условие. Ей надо пройти через искус и принести торжество
человеку, дорогому ее сердцу. И сердце Беллы не смеет ни на минуту забывать
об этом условии.
спросил:
Лиззи, скажи им, какие они желанные гости здесь. Я бы и сам сказал, да мне
трудно.
лучше, мистер Рэйберн?
к свершению обряда, который редко бывает связан в нашем представлении со
смертной тенью, ибо он неотделим от расцвета жизни, веселья, радости, надежд
и здоровья. Белла думала: "Как это непохоже на мою счастливую скромную
свадьбу", и плакала.
своем золотом шатре, закрыв лицо руками. Мистер Милви склонился над Юджином,
который не сводил с него глаз, и читал слова молитв тихо, но внятно,
совершая обряд с подобающей случаю простотой. Так как жених не мог поднять
руку, священник только дотронулся кольцом до его пальца и надел это кольцо
на палец невесты. Когда же обет был произнесен, она коснулась ладонью его
неподвижной руки и больше не отнимала ее. Обряд закончился, все вышли из
комнаты, и тогда она обняла его за шею и положила голову на подушку рядом с
его головой.
нашей свадьбы глянет на нас.
окна, прижалась губами к его губам.
короткого молчания. - Шалопай, да к тому же изувеченный... пальцем
шевельнуть не может. И почти ничего не оставит тебе, когда ты будешь молодой
вдовой.
ответила она.
следуя влечению своего золотого сердца. И меня может оправдать только то,
любимая, что сначала погибло твое сердце, а потом уж ты сама.
покатились слезы, и она взмолилась:
тебя, Лиззи, пока могу. Моя беззаветно смелая жена! Моя героиня!
приподнял забинтованную голову и прижался к ее груди, слезы полились из глаз
у них обоих.
почувствуешь, что я покидаю это незаслуженное мною прибежище, окликни меня,
и я вернусь.
ушел.
проговорила спокойным, полным любви голосом: "Юджин, муж мой!" И он сейчас
же отозвался: "Вот опять! Видишь? Тебе ничего не стоит вернуть меня
обратно!" А потом он уже не мог говорить, но ответом ей служило легкое
движение его головы, лежавшей на груди у нее. Солнце высоко поднялось в
небе, когда она осторожно встала с постели, чтобы дать ему лекарство и
покормить его. Полная неподвижность этого тела, словно выброшенного волнами
на берег, испугала ее, но у самого Юджина, видимо, мелькнула какая-то
надежда.
отплатить тебе за все, что ты для меня сделала!
сторицей.
мало...
стараться, чтобы тебе не пришлось краснеть за свою жену.
вернуться к своему обычному шутливому тону, - по-моему, самое лучшее, что я
могу сделать, это умереть.
только из жалости ко мне - несчастному калеке, ты дорожишь мной, ты
превозносишь, любишь меня.
увидишь, какой я на самом-то деле.
он обратит все это себе на благо.
усмешкой проговорил Юджин. - Надеюсь... Но я недостаточно тщеславен, чтобы
уверовать в это до конца. Да и откуда взяться тщеславию у человека, который
загубил, растратил даром свою молодость! Смиренно надеюсь, но верить не
смею. Совесть мне подсказывает, что, если я выживу, нас с тобой ждет
глубокое разочарование, а следовательно, мне лучше умереть, моя дорогая.
вокруг солнца, корабль, плывущий по океану, благополучно закончил свой путь
и доставил дочку-Беллу домой. И кому это принесло большую радость и большее
счастье, как не миссис Джон Роксмит, если не считать, разумеется, мистера
Джона Роксмита!
дочки-Беллы. Как вскоре выяснилось, дочка-Белла была на редкость смышленая
девочка, но она почему-то питала острую неприязнь к бабушке, вследствие чего
у нее начинались колики в желудке всякий раз, как эта величественная особа
оказывала ей честь своим вниманием.
будто глядясь в зеркало, - но глядясь без всякого кокетства, видела на этом
детском личике крошечные отражения собственных ямочек! Ее херувим-папаша
однажды сказал Джону (сказал совершенно справедливо), что дочка сделала
Беллу еще моложе, и он вспоминает дни, когда Белла носилась со своей любимой
куклой и вечно тараторила с ней. Не было и не будет на свете другой такой
дочки, которой говорили и напевали бы столько всякой милой чепухи, сколько
говорила и напевала своей девочке Белла, и которую переодевали бы столько
раз в сутки, сколько переодевала свою девочку Белла, и которую прятали бы за
дверью и потом выскакивали с ней навстречу отцу, когда он возвращался домой.
Короче говоря, не было и не будет на свете другой такой дочки, с которой
столько всего проделывали бы, сколько проделывала с этой неутомимой девочкой
ее богатая на выдумку, веселая, счастливая мать.
подмечать, что чело мужа то и дело омрачает какая-то тяжелая дума.
Присматриваясь к нему, она видела, как это облако сгущается, темнеет, и
вскоре сама начала волноваться. Не раз ей приходилось будить его ночью,