голосом, похожим на хриплое карканье, - видеть другую особу, да?
другую особу. Прежде чем она успела оглянуться на дверь, ее отстранила рука
старого Мартина, а вместе с ним вошли Чаффи и Джон Уэстлок.
моего брата, воспитанный во зле и обреченный злу. Если он только тронется с
места или повысит голос, откройте окно и зовите на помощь!
Джонас.
комнату. Это был не стон, не вопль, не какое-нибудь слово, но звук, какого
еще не доводилось слышать присутствующим; он выражал все происходившее в
преступной душе Джонаса с почти нечеловеческой силой.
душевные муки, бесчисленные страхи! Он спрятал свою тайну в лесу, вдавил,
втоптал ее в окровавленную землю; а она появилась тут, нежданно-негаданно,
за много миль от того места, известная многим, разглашенная устами старика,
к которому, словно чудом, вернулись крепость и сила, чтобы эта тайна могла
поднять голос против Джонаса!
старался он глядеть презрительно или с обычной своей дерзостью. Он упал бы,
если б не держался за стул, но все же он не сдавался.
указывая дрожащим пальцем на Льюсома. - Таких вралей свет не создавал. Что
он там еще придумал? Ха-ха! Да и вы тоже хороши! Ведь этот мой дядюшка впал
в детство, хуже чем мой отец в старости, хуже чем вот этот самый Чаффи. За
каким чертом вы вломились ко мне, - прибавил он, злобно глядя на Джона
Уэстлока и Марка Тэпли (который вошел в комнату вместе с Льюсомом), - для
чего вы сюда притащились и привели с собой этих двух идиотов и мошенников?
Эй, вы! Откройте дверь! Гоните чужих вон!
бы только не ваша фамилия, я бы сам вас поволок по улицам, один, без
помощников, да! Так бы и сделал! И не старайтесь глядеть на меня так, словно
съесть хотите. Ничего у вас не выйдет! А теперь продолжайте, сэр, -
обратился он к старому Мартину. - Поставьте этого изверга на колени! Если
ему хочется шума, пожалуйста: я подниму такой крик, что сбежится полгорода;
и это так же верно, как то, что он весь дрожит с головы до пяток.
Продолжайте, сэр! Пусть только сунется ко мне, увидит тогда, умею я держать
слово или нет.
своей позой полную готовность ко всему решительно; по-видимому, он нисколько
не задумался бы сам выпрыгнуть в окошко или вышвырнуть в него Джонаса,
стоило только намекнуть, что это желательно собравшимся.
нет?
правдивости моих слов, - ответил тот. - Он мой свидетель.
небу. - Ах, брат, брат! Разве для того мы полжизни чуждались друг друга,
чтобы ты породил такого негодяя, а я обратил жизнь в пустыню, иссушив все
цветы вокруг себя? И неужели к этому свелся весь смысл твоей и моей жизни,
что ты растил, воспитывал, обучал и берег негодяя и заботился о нем; а я
стал орудием его казни, когда уже ничто не может вернуть упущенного?
на минуту. Потом продолжал с новой силой:
вытоптана. Пока еще не поздно. Вы на очной ставке с этим человеком, с этим
извергом, не для того, чтобы щадить его, но чтобы поступить с ним по
справедливости. Выслушайте, не поддавайтесь, стойте на своем, делайте, что
хотите - мое решение останется неизменным. Что ж, приступим! А вы, -
обратился он к Чаффи, - расскажите, что знаете, из любви к вашему старому
другу, добрый человек!
На смертном одре он заставил меня обещать ему это. Я бы никогда не
рассказал, если б вы без меня не узнали так много. Ведь я все думал об этом
с тех самых пор - не мог не думать; иной раз мне все это представлялось как
во сне, только днем, а не ночью. Разве бывают такие сны? - спросил Чаффи,
тревожно глядя в лицо старому Мартину.
к его голосу, улыбнулся.
вместе учились в школе. Я не мог пойти против его сына, - против его
единственного сына, мистер Чезлвит!
старик с детской радостью, - что мне кажется, будто я его слышу. Я слышу вас
почти так же хорошо, как, бывало, слышал его. Я будто опять молодею. Он ни
разу не сказал мне недоброго слова, и я всегда его понимал. И всегда его
видел, хоть глаза у меня стали слабы. Так, так! Он умер, да, умер. Он был
очень добр ко мне, мой дорогой старый хозяин!
минуту Марк, смотревший в окно, вышел из комнаты.
не раз почти доводил меня до этого; вот и сегодня чуть не довел. А! -
вскрикнул старик, вдруг вспомнив, из-за чего это вышло. - Где же она? Она не
вернулась домой!
происходит здесь. Она и без этого видела слишком много горя.
пятам, и видел, что они решили погубить его. Пядь за пядью почва уходила у
него из-под ног; все теснее и теснее сжимался погибельный круг, угрожая
сомкнуться и раздавить его.
чем не умалчивая, называл место и время и, воскрешая подробности события,
говорил ему в лицо всю правду, без гнева и возмущения. Ту правду, которой
ничто не могло скрыть, которая не захлебнулась в крови и не ушла под землю;
ту правду, чье страшное дыхание превращало дряхлых стариков в людей полных
силы и на чьих грозных крыльях примчался к нему и низринулся на него тот,
кого он считал чуть ли не на краю света.
мелькнула отчаянная мысль бежать, вырваться на улицу, однако ноги так же
плохо повиновались его воле, как и застывшее, неподвижное, окаменелое лицо.
И все это время голос продолжал обличать его. Словно у каждой капли крови в
том лесу был голос, чтобы глумиться над ним.
неожиданное: ибо старый конторщик, который следил за всем происходящим,
ломая руки, как если бы он знал всю правду и мог открыть ее миру, прервал
Льюсома такими словами:
терпение, правда известна только мне!
что мы слышали? Вы же только что сами сказали наверху, когда я сообщил вам,
в чем его обвиняют, что вы это знаете и что он убийца своего отца.
как вы полагаете, не так, как вы полагаете. Постойте! Дайте мне минутку
подумать. У меня все это тут, все тут! Это было гнусно, гнусно, жестоко,
бесчеловечно; но не так, как вы думаете. Стойте! Стойте!
долго озирался по сторонам с растерянным и отсутствующим видом, пока глаза
его не остановились на Джонасе, и тогда в них засветилось разумное
выражение, словно он вдруг вспомнил о чем-то.
помню. Перед смертью мой хозяин поднялся с постели, он, видно, хотел сказать
сыну, что прощает ему, и сошел вместе со мной в эту комнату. Но когда он
увидел его, своего единственного, любимого сына, язык у него отнялся. Он так
и не мог сказать ему, что знает, - и никто не понял его тогда, кроме меня.
Но я понял, я понял!
Гэмп, которая ни слова еще не сказала, но держалась на две трети за дверью,
готовясь бежать, и на одну треть в комнате, готовясь поддержать победившую
сторону, выдвинулась немножко вперед и заметила, всхлипнув, что мистер Чаффи
"милый старичок".
непривычный огонь заблистал в его глазах и осветил все лицо, - он купил это
зелье, как вы и слышали, и принес его домой. Он смешал яд - посмотрите,
какие у него глаза! - с вареньем в банке, точно так же, как смешивалось для
его отца лекарство от кашля, и убрал в ящик, вон в тот ящик в конторке, он
знает, про какой ящик я говорю! Там он и держал эту банку, под замком. Но у
него не хватило смелости или сердце у него смягчилось - боже мой! Надеюсь,
что смягчилось сердце! Ведь это был его единственный сын! - и он не поставил
яд на обычное место, откуда мой старый хозяин брал бы его по двадцать раз на
дню!
светом, горевшим в его глазах, с простертой вперед рукой и с волосами,
вставшими дыбом, он словно вырос, на него словно снизошло вдохновение.