Чтение 182–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

тан, с которого взрывом молнии вмиг сорвало бриллиантовые пуговицы. На
лбу Ланского краснел сильный ожог.

- Примета нехороша, - сказал камердинер Захарушка Зотов. - Уж если
кого Господь Бог отметил знаком своим с небес, тому при всем желании не
зажиться на этом свете...

Спасая свой политический курс, Панин губил сам себя. И напрасно Димс-
даль с Роджерсоном внушали Марии Федоровне, что оспенные прививки безо-
пасны. Панин привлек себе доктора Крузе, и тот резко выступил против
всяких прививок.

- Не верьте шарлатанам! - заявил врач матери. - Яд оспенный всегда
останется для детей только ядом...

Панин принудил своего племянника, князя Репнина, сознаться в сговоре
с императрицей, и тот не скрыл истины от дяди. Никита Иванович, играя
ва-банк, предупредил Павла:

- Она и здесь провела ваше высочество! Это не вы пожелали видеть Ев-
ропу - это она вас решила изгнать в Европу.

Марию Федоровну он заставил рыдать от страха.

- Если ваши дети не погибнут от оспы, - говорил ей Панин, - вы их все
равно никогда более не увидите...

Панин дал понять женщине: выпроводив сына и невестку за границу, им-
ператрица способна загубить внуков прививками, а затем, благо терять уже
нечего, Екатерина попросту не впустит их обратно в Россию - ни сына, ни
невестку.

- Кто придумал это злодейство? - спросил Павел.

На этот раз Никита Иванович пощадил императрицу, указав на Потемкина
("при этом он высказал такие вещи, которые нельзя передать даже в шифро-
ванной депеше или с надежным курьером", - докладывал Гаррис в Лондон).
После этого "графы Северные" отказались от поездки в Европу столь реши-
тельно, что Екатерина, стыдясь за свое поражение, бурно расплакалась.

- Два тунеядца! Живут на моей шее, ни черта не делают и не умеют де-
лать, а полны злобы и суеверий... Передайте шталмейстеру, чтобы не мучил
лошадей в упряжи. А вы, барон Димсдаль, все равно готовьте детей для
прививок.

Димсдаль сделал прививки. Из покоев вызвали "графов Северных", они
шли как приговоренные к смерти, оба рыдали.

- Ну, хватит! - крикнула Екатерина в гневе, ударив кулаком по столу.
- Девятнадцатого вас здесь уже не будет...

19 сентября день был воскресный. Екатерина велела подавать кареты к
подъезду. Вывела за руки внуков, здоровых после прививок, и при виде сы-
новей Мария Федоровна три раза подряд кидалась в обморок. Екатерина ве-
лела лакеям поднять ее:

- И тащите в карету! Мне надоело фиглярство. Я ссылаю людей в Сибирь,
но даже они не вели себя так, как эти ангелы, едущие за чужой счет путе-
шествовать в свое удовольствие!

Павел забился в глубину кареты, закинул шторы на окнах, чтобы не ви-
деть матери. Его жену выгибало на диванах, будто в припадке падучей. Па-
нин просунул голову внутрь экипажа, что-то еще диктуя цесаревичу. Потем-
кин стоял в стороне.

- Трогай! - велела Екатерина кучерам и взяла внуков за руки. - Пошли
домой, детки мои... Надеюсь, когда вырастете, вы станете намного умнее
своих несчастных родителей.

Потемкин подождал, пока Панин вытрет слезы.

- Никита Иваныч, - спросил он, - а что вы нашептали великой княгине,
после чего она и лишилась чувств?

- Я пожелал ей доброго пути.

- От пожеланий добрых в обмороки не падают...

Стал накрапывать меленький дождь, где-то далеко громыхнула гроза.
Екатерина, обернувшись, позвала:

- Светлейший! Останься со мною ужинать...

Панина уже не пригласили. На ватных ногах он удалился.

На следующий день последовало распоряжение:

- Все важные бумаги от графа Панина отобрать, от секретарей его отлу-
чить, до дел главных впредь не допускать...

Удар был силен! Панин перестал узнавать окружающих, речь его стала
бессвязной. После кровопускания Никита Иванович впал в летаргическое
состояние.

- Я, - сказала Екатерина, - отлично знаю лекарство, которое может
возродить Панина к жизни, но такого лекарства ему никогда не дам... Нас-
тупает утренняя заря прекрасного дня! Разве этот старикашка поймет, что
загораются в политике новые звезды и не понимающим нас остается одно -
умереть!

3. ТАЛАНТЫ И ПОКЛОННИКИ

По соседству с Апраксиным рынком, где можно было купить кошку и мыло,
табак и обезьяну, седло и свечку, где мужикам стригли бороды, а цыганки
ворожили "на счастье", располагался и Щукин двор, где возами продавали
фрукты и ягоды; здесь же был развал книжный. Простая рогожка на земле,
на рогожке разложено что тебе угодно - выбирай!..

Иван Иванович Шувалов, нарочно прибеднившись, частенько бродил по
рынкам, вникал в пересуды народные, в трактирах певцов слушал. Однажды
на Щукином дворе заметил Шувалов парня, который склонился над рогожею с
книгами, бойко отобрал себе Квинта Курция, Тацита с Ливием и, явно обра-
дованный, поспешил переулком к Фонтанке, обставленной барками.

Шувалов нагнал парня:

- Не приезжий ли? Может, в кабаке угостимся?

- Благодарствую, дедуся. Но вы сами пейте.

- А книжки не продашь ли? Зачем они тебе?

- Нет уж, сударь ласковый, - отвечал парень. - Я и сам до чтения охо-
ту имею несказанную. Вот и купил.

- А что за книжки, покажи-кась.

- Извольте, ежели в латыни смыслите...

Шувалов был потрясен: простой деревенский парень, откуда же в нем
знание латыни и такая самоуверенность в себе?

- Кто ж ты будешь-то, человек?

- А я, сударь, есть крестьянин Иван Свешников, по батюшке
Евстратьевич... Латынь с детства постиг, от священника. Мне и немецкий с
французским ведомы. Греческий тоже.

- Зачем же, Евстратьевич, в столицу пожаловали?

- Эвон барка моя стоит. Вчера из Торжка приплыли...

В руке парня был узелок. Внутри него оказался мох, песок речной и со-
ломка.

- Я, сударь, картины составляю живые. Краски-то дороги, да и понять
их трудно, так я картины из натуральных предметов складываю... Землякам
нравится! Пуще всего Ломоносова я люблю, - сказал Свешников, - и хотя в
словесности российской свой навык имею, но Ломоносова изо всех творцов
выделяю. А ведь он тоже, красок избегая, мозаики делал...

Иван Иванович оглядел старые, обтерханные барки.

- Вот что! Ты, молодец, о Шувалове слыхал ли?

- Земля, вестимо, слухами полнится.

- Так я и есть Иван Иваныч Шувалов... не граф!

- Смешно мне, - не поверил ему Свешников.

- Смейся, сколько хочешь, а сейчас пошли...

- Куда?

- Ко мне идем. В гости. Там и поверишь...

В доме Шувалова - библиотека с окнами, выходящими на Невский, мно-
жество картин и портретная галерея. На одной из картин - сцена: в горах
Швейцарии рушится в пропасть карета, но ее спасает от гибели гайдук ги-
гантского роста.

- Гайдук этот, - сказал Шувалов, - играл сейчас со швейцаром в шахма-
ты, когда мы через вестибюль проходили.

- А это с кем вы? - показал парень на другую картину.

- Это я на приеме у римского папы. Ну, поверил?

- Да вроде бы, - застенчиво улыбнулся Свешников.

- Тогда, сударь, прошу к столу моему...

При клубнике и ананасах подавали печеный картофель с грибами сыроеж-
ками. Свободное за столом место вдруг решительно занял вошедший в залу
очень высокий человек с повязкою на лбу. Шувалов указал на него вилкою:

- Кстати, друг милый, ежели светлейший князь Потемкин еще незнакомец
твой, так вот он - напротив тебя расселся. Григория Александровича я на-
рочно повесткою позвал.

- Мне бы еще Леонарда Эйлера повидать, - сказал Иван Евстратьевич. -
Имею некоторые сомнения в теории Ньютона, да и с Эйлером не всегда я
согласен...

- Едем! - вскочил Потемкин. - Прямо от стола, едем же...

Возле слепого Эйлера хлопотали внучки. Великий математик говорил с
Свешниковым по-латыни, затем перешел на немецкий язык. Шувалов с Потем-
киным ничего из их диспута научного не поняли. Эйлер повернулся к
вельможам:

- Перед нами - ген и и! - сказал он по-русски...

Молчаливые, возвращались через наплавной мост.

- Ежели на Руси новый Ломоносов объявился, его надобно беречь не так,
как я свой глаз берег, а так беречь, как я свой последний глаз берегу...
Поехали ко мне!

- Не ты, светлейший, - ответил князю Шувалов, - сыскал Ивана
Евстратьевича, потому гений у меня в доме и останется.

От ночлега в барских палатах Свешников отыскался и, как ни уговаривал
его Шувалов, все-таки пошел спать в лакейскую. Все свободное время он
проводил в библиотеке Ивана Ивановича, а столица уже гудела, встревожен-