жизни, а в его уходе из института - сознательный страх перед главным
вопросом нашей жизни".
понять, что же именно.
54
дня до прихода Штрума в институт Петр Лаврентьевич заболел воспалением
легких.
новой работе. Соколова утвердили заведующим вновь организуемой
лаборатории. Вообще дела Петра Лаврентьевича шли в гору.
просить дирекцию о переводе из лаборатории Штрума.
сожаления, - мысль о встрече с ним, о совместной работе была тяжела.
он не имел права думать о жене своего друга так, как думал о ней. Он не
имел права тосковать о ней. Он не имел права тайно встречаться с ней.
жену! Обманывать друга! Но он тосковал по ней, мечтал о встречах с ней.
телефонное объяснение, потом встретились, плакали, каясь одна перед другой
в дурных мыслях, подозрениях, неверии в дружбу.
Марья Ивановна, не была искренна с Людмилой, покривила душой! Но ведь
сделала она это ради своей любви к нему.
ней, шло от Людмилы.
опубликованные до войны. Он узнал, что Соколов получил восторженное письмо
от молодых английских физиков. Он узнал, что Соколов на ближайших выборах
в Академии будет баллотироваться в члены-корреспонденты. Обо всем этом
Марья Ивановна рассказала Людмиле. Сам он при коротких встречах с Марьей
Ивановной теперь не говорил о Петре Лаврентьевиче.
тоски, ему все время хотелось ее видеть.
почему Соколов так восстановлен против тебя. И Маша мне ничего не может
толком объяснить".
не могла объяснить Людмиле. Достаточно, что она рассказала мужу о своем
чувстве к Штруму.
обещала мужу не видеться больше со Штрумом. Скажи Марья Ивановна хоть
слово Людмиле, и он подолгу ничего не будет знать о ней, - где она, что с
ней. Ведь они виделись так редко! И ведь встречи их были так коротки! Во
время этих встреч они мало разговаривали, ходили по улице, взявшись за
руки, либо сидели в скверике на скамейке и молчали.
понимала все, что он переживает. Она угадывала его мысли, она угадывала
его поступки, казалось, что она даже заранее знала все, что произойдет с
ним. Чем тяжелей на душе было ему, тем мучительней и сильней становилось
желание видеть ее. Ему казалось, что в этом полном, совершенном понимании
и есть его нынешнее счастье. Казалось, будь эта женщина рядом с ним, он бы
легко перенес все свои страдания. Он был бы с ней счастлив.
Нескучному саду, однажды посидели несколько минут на скамейке в скверике
на Калужской, вот, собственно, и все. Это было прежде. Да вот еще то, что
сейчас: несколько раз они говорили по телефону, несколько раз виделись на
улице, и об этих коротких свиданиях он не говорил Людмиле.
тайно просидели на скамейке. Грех был немалый: он любил ее. Почему такое
огромное место в его жизни заняла она?
каждый взгляд, помимо его воли, нес в себе ложь.
звонила тебе твоя подружка, что она, как здоровье Петра Лаврентьевича?"
Соколову. Ему почему-то казалось, что успехи Соколова дают право Марье
Ивановне не испытывать угрызений.
было унизительно для Людмилы, для Марьи Ивановны, для него.
Толе, о Наде, об Александре Владимировне, ложь была во всем. Почему,
отчего? Ведь его чувство к Марье Ивановне было действительной правдой его
души, его мыслей, его желаний. Почему же эта правда порождала столько лжи?
Он знал, что, отрекшись от своего чувства, он освободил бы от лжи и
Людмилу, и Марью Ивановну, и себя. Но в те минуты, когда ему казалось, что
надо отказаться от любви, на которую он не имел права, лукавое чувство,
пугаясь страдания, заморочивая мысль, отговаривало его: "Ведь не так уж
страшна эта ложь, никому нет вреда от нее. Страдания страшнее, чем ложь".
с Людмилой, разрушить жизнь Соколова, его чувство подталкивало его,
обманывало мысль прямо противоположным способом:
лгать ей, не заставлять лгать Марью Ивановну. Ложь ужасней страданий!"
чувство водило за собой мысль и что из этого кругового верчения был один
лишь выход - рубить по живому, жертвовать собой, а не другими.
разбирался. Как понять это, как распутать - его любовь к Марье Ивановне
была правдой его жизни и ложью его жизни! Вот был у него летом роман с
красивой Ниной, это не был гимназический роман. С Ниной они не только
гуляли в скверике. Но ощущение измены, семейной беды, вины перед Людмилой
пришло к нему теперь.
вероятно, Планк затратил не меньше сил на создание квантовой теории.
бедами... Не будь их, он не испытывал бы такого чувства...
ее. Ведь ей хотелось делить с ним беду, горе, лишения... И он тревожился:
вдруг она отвернется от него теперь?
это-то и сводило его с ума.
долгих лет женатой жизни, она действительно есть следствие душевного
авитаминоза. Вот так корову тянет лизать соль, которую она годами ищет и
не находит в траве, в сене, в листьях деревьев. Этот голод души
развивается постепенно, он достигает огромной силы. Вот так оно было, вот
так оно есть. О, он-то знал свой душевный голод... Марья Ивановна
разительно не похожа на Людмилу...
не разум рождал их, их правильность, их ложность не определяли его
поступков. Разум не был его хозяином. Он страдал, не видя Марьи Ивановны,
был счастлив при мысли, что увидит ее. Когда же он представлял себе, что
они будут всегда неразлучно вместе, он становился счастлив.
становилось ему стыдно?
саду да посидели на скамейке.
готов сказать своему другу, что любит его жену, что хочет забрать ее у
него.
как нехорошо относилась Людмила к его матери. Он вспомнил, как Людмила не
пустила ночевать его двоюродного брата, вернувшегося из лагеря. Он
вспоминал ее черствость, ее грубость, упрямство, жестокость.
свершить жестокость. Но ведь Людмила прожила жизнь с ним, разделила с ним
все тяжелое, трудное. Ведь у Людмилы седеют волосы. Сколько горя легло на
нее. Только ли плохое в ней? Ведь сколько лет он гордился ею, радовался ее
прямоте, правдивости. Да-да, он готовился совершить жестокость.
Евгении Николаевны и подумал:
Николаевна сказала:
сейчас нет в Москве.
очень фальшив был бы его упрек.
опять полечу на Урал.