Чтение 183–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

ная: слава богу, дождались и нового Ломоносова. Потемкин в ближайшие дни
отвез Свешникова в Зимний дворец. Екатерина была настроена решительно.

- Кесарю кесарево, а богу богово, - сказала она. - Если Свешников
мудрен, так и разговоров долгих не будет...

Она сразу указала давать Свешникову по 600 рублей в год "пожизненного
вспомоществования", велела ему ехать в Англию, дабы приобщиться к науч-
ным достижениям, а потом - прямая дорога в Академию. Потемкин сам и про-
вожал парня на корабль:

- Когда воротишься, ни к кому не ходи. Ступай ко мне. А если швейцары
держать станут, стели им кулаком в ухо и шагай ко мне смело. Мы с тобою,
Ванюшка, еще таких чудес натворим!

Никогда еще не было так тошно князю Потемкину.

Как сои, как сладкая мечта,

Исчезла и моя уж младость;

Не сильно нежит красота,

Не столько восхищает радость.

Он заказал себе новый кафтан за восемь тысяч рублей, обшитый стразами
и серебром по швам (в четыре пальца шириною); облачась в обнову - босой!
- шлялся по комнатам, грыз ногти. Отчего такая печаль? Светлейший стра-
дал от зависти. Державину, Гавриле шлепогубому, завидовал:

Глагол времен! металла звон!

Твой страшный глас меня смущает;

Зовет меня, зовет твой стон,

Зовет и к гробу приближает.

Жил-был князь Мещерский, любил выпить лишку, поесть сладко. Умер он,
и Бог с ним. Но Державин инако взглянул на смерть:

Ничто из роковых когтей,

Никая тварь не убегает;

Монарх и узник - снедь червей,

Гробницы злость стихий снедает.

- Снедь червей, - твердил Потемкин. - Ах, Гаврила... Где слова такие
сыскал ты?

Дождливая осень истекала дождями, небо хмурилось. Из Херсона приехал
Рубан, с ним и директор Академии Домашнсв, - оба продрогли в дороге,
рассказывали, что в Херсоне заложен собор, французы торопятся торговать
с Россией из Марселя, с дровами на юге плохо, кто ворует щепки на вер-
фях, кто кизяк да камыш на зиму запасает... Рубан говорил:

- И деточки малые с ведрами по улицам городов шастают, навоз животный
чуть ли не из-под хвоста в ведра сбирают, зимою и будут топить им печки,
коли дровишек нету.

Потемкин расхаживал, думал, грыз ногти:

- Это моя вина: о дровах я совсем забыл...

Из Лозанны привезли в свинцовом гробу тело жены князя Григория Орлова
- урожденной Екатерины Зиновьевой: шарлатаны, лечившие от бесплодия,
все-таки домучили ее до конца; несчастную закопали в Александре-Невской
лавре подле герцогини Курляндской Евдокии из дома князей Юсуповых...
Опять начинался дождь. Потемкин, стоя над могилой, глянул на Ланского:
тоже "снедь червей".

- Гляди, Сашка, смерть-то какова! Гадкая...

- Мне ли о ней думать? Я еще молоденький.

- Ну и дурак. А до старости не дотянешь. Был тебе хороший случай от
молнии сгинуть, так проскочил ты мимо смерти своей. А умирает человек в
смерди и пакости... Ты это помни: ничто от роковых когтей, никака тварь
не убегает!

Екатерина накинула на голову капор (от дождя):

- Будет вам! Что вы о неизбежном спорите? Здравые люди вроде бы, а
послушать вас-так и жить не хочется... Ты лучше о другом, светлейший,
помысли: герцог Курляндский третью жену взял, молоденькую, из дома баро-
нов Модемов, и она его по пьяной морде лупит, чтобы от вина отучить, а
приплод Биронов уже велик. При наличии "фюрстенбунда" германского не пе-
реметнется ли Курляндия в сторону союза с пруссаками... Вот тогда, Ли-
бавского порта лишась, мы локти себе покусаем!

- Войска в Митаву ввести бы нам, - ответил Потемкин.

- Да уж надоело мне в газетах читать, будто я захватчица и всюду со
штыками своими суюсь... А корону герцогскую Петр Бирон просто так под
забором не оставит.

- Обменяй ему корону на ключ своего камергера.

- Шутишь? А что в Европе-то скажут?

- Скажут, что мы плевать на нее хотели...

Из уральских владений в столицу вернулся Александр Сергеевич Строга-
нов, в дар Эрмитажу привез он серебряные вазы древнейшей чеканки и очень
странный щит, на котором изображалась борьба Аякса и Улисса за оружие
Ахиллеса.

- Кого обворовал, Саня? - спросила его Екатерина.

- Было бы где такое украсть... А это ведь рабочие мои с Урала при ко-
пании рудников в глубине земли обнаружили.

- Все в землю, и все из земли, - буркнул Потемкин.

- Хватит тебе о смерти-то! - обозлилась императрица...

Всюду говорили, что граф Скавронский, объявленный женихом Катеньки
Энгельгардт, хворает и не вечен. Невеста была в любви холодна. Напрасно
дядюшка осыпает ее драгоценностями, побуждая к веселью. Катька валялась
на постели, грызла яблоки и пальчиком, словно гадких пауков, отшвыривала
от себя бриллианты:

- Ах, на што мне они, дядюшка?..

Русский двор оживило явление поляков. В богатых кунтушах, с головами,
бритыми наголо (по древней моде, еще сарматской), паны вежливо позвани-
вали во дворце саблями, угодливые и красноречивые. Приехали женихами:
невест поискать! Возглавлял эту ватагу граф Ксаверий Браницкий, гетман
коронный, уже в летах человек.

Потемкин всегда привечал поляков с радушием:

- Щацунек, панове... мое почтение, господа!

Светлейший давно уже мечтал породниться с ясновельможными, с умыслом
он показал графу на Саньку Энгельгардт:

- Погляди, Ксаверий Петрович, какова стать и осанка! Будто не в лопу-
хах родилась, а сам Пракситель из мрамора сделал.

Браницкий закрутил ус и заложил его за ухо.

- Добже, светне, - восхитился он молодицей.

- Так бери ее... пока не испортилась!

Александра Васильевна не ожидала того от дядюшки, и вечером возникло
бурное объяснение. Санька кричала:

- Некрасивый он, старый... зачем мне такого?

- Зато ты молодая и красивая, - отвечал Потемкин.

- У него башка бритая, будто из больницы бежал.

- Зато на тебе шерсти, как на овце.

- Хоть режьте, не пойду за Браницкого... Нет, не пойду! У меня давно
камер-юнкер Постельников на примете... сладенький!

Потемкин, недолго думая, схватил Саньку за волосы, проволок ее по
паркетам от камина до дверей, приговаривая:

- Пойдешь, курва, коли я велю...

В ноябре при дворе сыграли две свадьбы: полудохлый граф Скавронский
передал свой графский титул Екатерине Энгельгардт, а Санька сделалась
графиней Браницкой... За окнами дворца вспыхнула праздничная иллюмина-
ция, в сиянии огней блистал яркий венцель императрицы...

На брачный пир были званы певцы, средь них и вертлявая примадонна
итальянской оперы Анна Бернуцци-Давиа. Эта прожженная бестия, изображая
садовницу, расхаживала среди гостей с корзиной свежих роз и, кокетничая,
лакомилась вниманием мужчин, не всегда пристойным. Давиа вела себя так,
словно Зимний дворец для нее - подмостки оперы-буфф, где она привыкла
вытворять все, что взбредет в голову. Екатерина, беседуя с Браницким,
случайно указала на нее сложенным веером:

- А вот и синьора Давиа, у нее чудный голос.

- Только не просите меня петь, - фыркнула певица.

Екатерина давно отвыкла от такого хамства:

- И не подумаю просить, моя дорогая. Я ведь только похвалила ваш го-
лос. Но я никогда не желала бы его слышать.

Бернуцци-Давиа заявила, что покинет Петербург, где ей платят всего-то
три тысячи за выход. Екатерина сказала ей:

- У меня и фельдмаршалы за битвы столько не получают.

- Ах, так? - закричала Давиа. - В таком случае пусть вместо меня
здесь и поют ваши фельдмаршалы, а я послушаю... Может, их сопрано устро-
ит ваш слух более моего голоса!

На улице было очень морозно. Разгневанная певица велела подкатить ка-
рету как можно ближе к подъезду. Тут ее нагнал Безбородко, страстно про-
шептавший:

- Я согласен доплачивать ту сумму, которой вам недостает от императ-
рицы. Просите сколько угодно, только не лишайте меня услаждения созер-
цать красоту вашу нездешнюю и упиваться волшебным голосом вашим.

На окнах морозище выписывал сложнейшие узоры.

- Кто вы такой? - спросила Давиа.

Безбородко пошевелил перед ней толстыми пальцами, чтобы женщина обра-
тила внимание на игру камней в его драгоценных перстнях. Но Давиа заме-
тила и другое: на этом уродливом чурбане сползали с ног чулки, пряжки на
башмаках были оборваны.

- Я вам не верю, - сказала она. - Еще не было мужчины в Европе, щед-
ротами которого я бы осталась вполне довольна.

- Так это в Европе, а здесь... Россия.

Давиа еще раз глянула на складки его чулок.

- Согласна. Но я не одна - у меня есть любовник!

Безбородко еще раз осветил ее игрой бриллиантов:

- И любовника вашего не оставлю... возблагодарю.