на грани потери сознания, но когда Клем направился к освещенной двери, она
подняла голову и вместе со всеми стала смотреть ему вслед.
солнечного пятна
Он похлопал себя по груди. - Внутри меня.
вот была одна из них - возможность союза, который никогда не казался ей
осуществимым. Но Клем колебался, сохраняя дистанцию между собой и пятном.
еще более лихорадочное движение. - Дело не в боли...
глаза и думай об Англии.
привела последний аргумент.
он прошептал:
света, льющегося сквозь стеклянную дверь. Но Юдит видела в нем значение,
которое раньше никогда бы не открылось ей, и в памяти у нее всплыло
предостережение Оскара. Когда они готовились к поездке в Изорддеррекс, он
сказал ей, что она вернется на Землю изменившейся и увидит свой привычный
мир новыми глазами. Теперь она убедилась в этом. Возможно, солнечный свет
всегда был таким таинственным, а двери всегда намекали на переход, более
значительный. нежели из одного помещения в другое, но раньше она нс замечала
этого, вплоть до настоящего момента.
открытые ладони. Потом он обернулся к ней, и она увидела, что Тэйлор уже в
нем. Если бы ее попросили конкретно указать, в каких местах она ощущает его
присутствие, она не смогла бы этого сделать. Лицо Клема не изменилось ни в
чем, разве что в таких тонких нюансах - наклон головы, подвижность губ, -
которые невозможно было зафиксировать глазом. Но Тэйлор был внутри него, вне
всяких сомнений. А вместе с ним в Клеме появилась и спешка, которой не было
еще минуту назад.
наверху происходит что-то ужасное.
покинула камеру:
их носы разделяло расстояние не более дюйма.
отрезал он.
пробиваются раздражительные нотки Тэйлора. Она позабыла уже, насколько их
характеры дополняли друг друга, пока болезнь не выпила из Тэя всю желчь и
уксус.
пор ковырялась бы в пупке у себя в подвале, если б Джуди не привела нас.
же он ее обратно в конце концов? - ... я собираюсь наградить тебя пламенным
поцелуем и очень вежливо попросить перестать корчить из себя сварливую
старую каргу. - Он чмокнул ее в нос. - А теперь за дело, - сказал он
Понедельнику, и прежде чем Целестина нашлась с ответом, он уже двинулся к
лестнице, одолел первый пролет и скрылся из виду.
двинулся к стулу, на котором он сидел в самом начале разговора. Шел он не
спеша, наградив пинками несколько аморфных сгустков, которые кинулись
изъявлять ему свою рабскую преданность, и помедлив у трупа Годольфина.
Внимательно оглядев, он качнул его, словно маятник, так что на протяжении
дальнейшего пути к его маленькому трону подвешенное тело то заслоняло, то
вновь открывало его Миляге. Перипетерии окружили его льстивой толпой, но
Миляга не собирался дожидаться, пока Сартори натравит их на него. Его
Двойник не стал менее опасным, выплеснув перед ним все свое отчаяние;
напротив, он, похоже, отбросил последнюю надежду на примирение между ними.
Отбросил ее и Миляга. Настало время положить всему этому конец, а иначе
Дьявол, в которого Сартори решил окончательно перевоплотиться, вновь
разрушит Великий Замысел. Миляга набрал в легкие воздуха. Как только его
брат повернется, пневма вылетит и сделает свое дело.
оборачиваясь. - Папаша Бог в Первом Доминионе, мамаша издыхает в подвале Ты
один. Все, что у тебя есть, это твое дыхание.
стоял к Миляге спиной.
Может быть, убивая меня, ты убьешь и себя?
целые сутки напролет. Ремесло взращивания новых возможностей на благодатной
почве было дополнением к его собственному дару соблазнителя Но его такими
штучками не остановишь. С пневмой наготове он двинулся на Сартори, на
мгновение помедлив лишь для того, чтобы пропустить качающийся труп. Оставив
Годольфина у себя за спиной, он остановился. Сартори по-прежнему не
оборачивался, и Миляге не оставалось ничего другого, как потратить часть
убийственного дыхания на слова.
возникло его лицо, за спиной у него раздался какой-то звук. Обернувшись,
Миляга увидел третье действующее лицо - Годольфина, труп которого сорвался с
виселицы. Он успел заметить угнездившихся в нем Овиатов, а потом тело
навалилось на него. Казалось бы, увернуться было легко, но твари не просто
угнездились в трупе - они внедрились в прогнившую мускулатуру Годольфина,
осуществив воскрешение, о котором умолял Милягу Сартори. Труп вцепился в
него мертвой хваткой и своим весом, к которому прибавился вес вселившихся в
него Овиатов, увлек Милягу на колени. Пневма вышла из него в виде
безвредного выдоха, и прежде чем он успел выхватить изо рта следующую, руки
его были заломлены за спину.
свое лицо.
победного ликования в его голосе не слышалось. Он обратил свой скорбный
взгляд к облаку перипетерий, которое служило Годольфину виселицей, и большим
пальцем левой руки описал в воздухе крошечный круг. Они немедленно поняли
намек.
себя стул и швырнув его вперед. Упав, он не остался лежать на месте, а
покатился по комнате, словно движение в воздухе должно было найти себе
какое-то соответствие внизу. - Я и пальцем до тебя не дотронусь, - продолжал
он. - На тот случай, если человека, убившего своего двойника, действительно
ожидают какие-нибудь неблагоприятные последствия. - Он поднял ладони кверху.
- Посмотри, на мне нет вины, - сказал он, отступая к занавешенным окнам. -
Ты умрешь потому, что мир распадается.
По отдельности каждая тварь выглядела ничтожно, но вместе они представляли
значительную силу. Когда скорость их движения увеличилась, внутри круга
возник воздушный поток, достаточно мощный, чтобы поднять в воздух брошенный
Сартори стул. Прикрепленные к стенам мелкие предметы - полочки, выключатели,
бра - были вырваны вместе с пластами штукатурки; из дверей вылетели ручки;
остальные стулья также присоединились к этой тарантелле, круша друг друга в
щепки. Даже огромный стол пришел в движение. При виде этого шторма Миляга
попытался высвободиться из холодных объятий Годольфина. Будь у него хоть
немного времени, он справился бы с этой задачей, но груженный обломками
смерч смыкался вокруг него слишком быстро. Все, что он мог сделать, - это
склонить голову под градом кусков дерева, штукатурки и стекла. От ударов у
него перехватило дыхание. Лишь один раз он поднял глаза на Сартори. Его
брат, распластавшись и откинув голову назад, стоял у стены, наблюдая за
казнью. Если на лице его и отражалось какое-то чувство, то его можно было
назвать негодованием. Он выглядел, как невинная овечка, вынужденная
бессильно наблюдать за возмутительной расправой над своим товарищем.
Это был Клем, звавший Маэстро по имени и изо всех сил колотивший в дверь.
Сил на ответный крик у Миляги уже не оставалось. Канонада обломков
усилилась, поражая его голову, грудную клетку и бедра, и тело его обмякло в
руках Годольфина. Но Клему - да возлюбит его Господь! - не нужно было
приглашений. Он начал биться в дверь всем телом. Замок неожиданно хрустнул,
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Лондон Джек
Шилова Юлия
Андреев Николай
Белогорский Евгений