мысли, словно в голове действовал закон обратной пропорциональности, были
маленькие, жалкие, мелкие.
Крымову 200 рублей.
ты, кажется, срок пропустила.
это, подумав, что небрежность Людмилы может ускорить Женин приезд в
Москву. Женя, находясь в Москве, начнет писать заявления, письма, звонить
по телефону, превратит квартиру Штрума в базу для тюремно-прокурорских
хлопот.
Стыдясь их, он торопливо сказал:
нужно быть в Москве, а ехать без приглашения неловко. Слышишь, Люда?
Немедленно напиши ей!
это для самоуспокоения... Странно все же. Сидел в своей комнате, выгнанный
отовсюду, и боялся управдома и девицы из карточного бюро, а голова была
занята мыслями о жизни, о правде, о свободе, о Боге... И никому он не был
нужен, и телефон молчал неделями, и знакомые предпочитали не здороваться с
ним, встречаясь на улице. А теперь, когда десятки людей ждут его, звонят
ему, пишут ему, когда ЗИС-101 деликатно сигналит под окном, - он не может
освободиться от пустых, как подсолнечная шелуха, мыслей, жалкой досады,
ничтожных опасений. То не так сказал, то неосторожно усмехнулся, какие-то
микроскопические житейские соображения сопутствуют ему.
полностью ушел из его жизни. Но оказалось, страх все же продолжался, он
только стал иным, не плебейским, а барским, - страх ездил в машине, звонил
по кремлевской вертушке, но он остался.
чужим научным решениям и достижениям, стало естественно. Он тревожился, не
обскачут, не обштопают ли?
для долгого, трудного разговора. Они все же слишком просто представляли
себе зависимость науки от государства. Ведь он действительно свободен. Его
теоретические построения теперь никому не кажутся талмудической
бессмыслицей. Никто теперь не покушается на них. Государству нужна
физическая теория. Теперь это ясно и Шишакову, и Бадьину. Для того, чтобы
Марков проявил свою силу в эксперименте, Кочкуров в практике, нужны
халдеи-теоретики. Все вдруг поняли это после сталинского звонка. Как
объяснить Дмитрию Петровичу, что звонок этот принес Штруму свободу в
работе? Но почему он стал нетерпим к недостаткам Людмилы Николаевны? Но
почему он так добродушен к Алексею Алексеевичу?
полутайные обстоятельства, невинные хитрости и нешуточное коварство, обиды
и уязвления, связанные с приглашениями и отсутствием приглашений на
президиумы, попадание в какие-то особые списки и роковые слова: "Вас в
списке нет", - все это стало ему интересно, действительно занимало его.
Марковым, нежели рассуждать с Мадьяровым на казанских ассамблеях. Марков
удивительно точно подмечал все смешное в людях, беззлобно и в то же время
ядовито осмеивал человеческие слабости. Он обладал изящным умом, да к тому
же Марков был первоклассным ученым. Быть может, самый талантливый
физик-экспериментатор в стране.
звонил, кажется, Ковченко. В общем, она, как всегда, волнуется за тебя,
боится, что ты навредишь себе опять.
двери.
ее укоризненно и печально смотрят на него.
Машеньку ты всегда готов... даже вернулся, а уже опоздал.
Людмила и жалко улыбнулась, добавила: - С той самой, которая не может
отличить Бальзака от Флобера.
дрожали. Он беспомощно развел руками, в дверях оглянулся.
если расстанется с Людмилой и никогда не встретится с ней, это выражение
ее лица - беспомощное, трогательное, измученное, стыдящееся за него и за
себя, - никогда, до последнего дня жизни не уйдет из его памяти. Он
понимал, что в эти минуты произошло очень важное: жена дала понять ему,
что видит его любовь к Марье Ивановне, а он подтвердил это...
что не увидит ее больше, - ему нечем было дышать.
Шишакова, и оба автомобиля почти одновременно остановились у подъезда.
Алексей Алексеевич взял Штрума под руку, спросил:
государь, - шутливо сказал Алексей Алексеевич.
влюбляться в чужую жену?"
часика в два?
подошел к Штруму, оживленно сказал:
Есть интересный разговор, каляк.
Мне тоже хочется вам кое-что рассказать.
задумался. - Кажется, догадываюсь, о чем будут вас просить.
55
нарядный костюм, с массивной серебряной головой. Но Штруму глаза Алексея
Алексеевича теперь не казались холодными и надменными, это были глаза
мальчика, начитавшегося Дюма и Майн Рида.
улыбаясь, Алексей Алексеевич и, взяв Штрума под руку, повел его к креслу.
- Дело серьезное, не очень приятное.
огромного академика. - Давайте займемся делом.
поднята подлая кампания. Мы несем на себе главную тяжесть войны, а
английские ученые, вместо того чтобы требовать скорейшего открытия второго
фронта, открыли более чем странную кампанию, разжигают враждебные
настроения к нашему государству.
честный взгляд, каким смотрят люди, совершая плохие дела.
расстрелянных у нас ученых и писателей, говорится о каких-то
фантастических количествах репрессированных за политические преступления.
С непонятной, я бы даже сказал, подозрительной горячностью они опровергают
установленные следствием и судом преступления врачей Плетнева и Левина,
убивших Алексея Максимовича Горького. Все это публикуется в газете,