решил проявить норов: силою захватил стада скота у местного населения.
Вмешался церковный голова Михаил, проклявший Гнезно и прекративший
богослужение, Ядвига уговорила мужа вернуть награбленное, мир был кое-как
водворен. Оттуда королевский двор выступил в Познань, где королю пришлось
впервые праздновать Пасху. В церкви, во время богослужения, он спрашивал о
Христе, изображение которого подымали на веревке к церковным сводам.
<низвергнутый с небес>, король потребовал:
пояснил: - Говорят: молись Богу и черта не гневи!
в замке, иногда в Доминиканском монастыре, или в ратуше. Король примирил
Наленчей с Гржималитами, вернул церковные поместья Бодзанте. Каштеляна
познанского Домарата не допустили к дальнейшему управлению. С Бартошем
Вишембургским король помирился, впрочем, только месяца через два, сделав
его познанским воеводою. А <кровавого черта> судили, конфисковали добро, в
цепях заточили в темницу, приговоры его были отменены, захваченные им
поместья возвращены законным владельцам, родичи отступились от него и даже
самого Яна объявили жителем Венеции, итальянцем, уже не принадлежащим к
польской шляхте.
из-за которых два года шла междоусобная война! И опять спросим: почему?
Конечно, та же незримая сила, что возвела Ягайлу на престол Польши,
вмешалась и тут. О великих дипломатических способностях и уме нового
короля говорить не приходится. Но у каждого из неустрашимых польских
рыцарей был свой капеллан из францисканцев, свой канцлер - из них же, и,
опираясь на такую могучую организацию, нетрудно было уговорить и <свести в
любовь> разодравшихся великопольских панов. Решает судьбы народов всегда
сравнительно узкая кучка власть имущих, иногда всего два-три лица. Но вот
успешливость исполнения их замыслов зависит уже от множества. Решение,
принятое вопреки интересам большинства, <не проходит> или трансформируется
так, что даже его творцы пугаются получившегося результата. Напротив,
хорошо угаданные замыслы тотчас как бы намагничивают, собирают вокруг себя
до того разрозненные и мешавшие друг другу силы. Так произошло и теперь.
Интересы церкви сошлись с интересами польской шляхты, с ее стремлением
овладеть Червонною Русью, наконец, с интересами всей Польши в ее борьбе с
Орденом, с интересами Ягайлы, жаждавшего освободиться от Витовта, с
интересами Витовта, мыслившего удалить Ягайлу из Литвы, а ежели повезет, и
занять его место на польском престоле... Но всегда, во всяком решении,
есть и потерпевшие. Об интересах самой Литвы не думал никто. Литва была
принесена в жертву всем этим грандиозным замыслам и жила потом, как
подрубленное дерево, постепенно хирея и распадаясь, пока из великого
государства, которым была и могла бы стать, не превратилась в маленькое
реликтовое образование, съежившееся опять едва не до пределов одной
Жемайтии.
раньше произошли события, вновь перевернувшие судьбу и королевства, и
Витовта. Тевтонские рыцари никак не хотели примириться с объединением
Литвы с Польшею. Крещение Ягайлы объявили лживым, поскольку <этот бешеный
пес не освободил захваченных рыцарей>. Жалобы были посланы самому папе
Урбану, после чего магистр Ордена заключил союз с Андреем Полоцким,
который с помощью немцев надеялся вернуть себе утерянный стол, а быть
может, добиться и большего. Одновременно с Андреем выступил смоленский
князь Святослав Иванович, рассчитывая вернуть себе утраченные в прежних
кампаниях земли, в частности, город Мстиславль. Немцы тем часом взяли
Лукомлю, Андрей занял Полоцк, и война возгорелась. Со своими претензиями
выступил и австрийский двор. Вильгельм считал себя кровно изобиженным
<изменою> Ядвиги. Не было возможности уехать сразу из Познани, и
Ягайло-Владислав заметался. Теперь он уже не издевался над двоюродным
братом. Витовт со Скиргайлой были срочно освобождены из залогового плена и
посланы собирать войска.
Витовт забирал семью с собой). Меж поцелуев и объятий молодые обещались
хранить верность друг другу, и торжественно поклялись, как только станет
возможно, заключить брачный союз. Теплый ветер, помешавший немцам начать
общее наступление, отвеивал знамена и гривы коней, колыхал штандарты
дружин. Витовт проехал важный, обретший вновь и стать, и поваду
полководца. Чуть склоняя шелом, украшенный перьями, кивком попрощался с
Василием. Соня, уже вскочившая в седло, с коня, оборачиваясь, махала ему
рукой. Василий долго смотрел ей вслед. И уже когда кавалькада скрылась за
извивом дороги, повернул мокрое от слез лицо к Даниле Феофанычу.
послал Ивана Федорова с литовским полком. Пущай под Мстиславлем отстанет
от Витовта и скачет в Русь. Авось и даст вести батюшке! Не то, чаю,
Ягайло, Тохтамышевым побытом, задержит нас тута незнамо на сколь годин!
расставания.
руку на плечо. - Встретитесь. Не сомневайся! Мы Витовту теперь надобнее,
чем он нам!
сторону. Сократились кормы, из замковой палаты пришлось перебраться в
тесную горенку, примыкавшую к службам. А теперь окончились и столь
любезные сердцу Василия встречи с Соней, и подарки Витовта, то и дело
присылавшего порядком-таки обносившимся русичам то новую сряду, то сапоги
или корзины со снедью. Оставалось ждать. И ждать становило все трудней и
трудней.
было поспевать за неутомимыми литвинами. Но постепенно он втянулся и на
каком-то привале, на какой-то очередной ночевке в дымной избе вдруг понял,
что счастлив, что устал от пиров и празднеств, пышного и какого-то
невзаправдашнего Кракова, устал от медленно разъезжающихся и тяжело
скачущих навстречу друг другу рыцарей в пышных плюмажах из каких-то
необычайно дорогих, привозимых не то из Аравии, не то из Магриба перьев, -
не самой ли Строфилат-птицы? Устал от развевающихся дорогих тряпок с
гербами, делающих неправдоподобными эти сражения напоказ, устал от
каменных теремов чужих и потому неуютных, от немецкой рубленой речи и
шипящей, трудно понимаемой польской, от улыбающихся лукавых паненок, к
которым не знаешь, как подойти, от выставленных богатств, которые все одно
не на что купить, от заносчивой спеси вельмож, от мышиной возни дворцовой
челяди...
своих (не совсем-то и на своих, на смоленского князя!), было радостно
сознавать, что ты в строю, что эти грубые, пахнущие лошадью люди - воины,
идущие на кровавое тяжкое дело войны, и потому тут нет мелочной грызни,
нет спеси, ты сидишь у общего котла и спишь в куче храпящих тел с седлом
под головой, и приходит ощущение легкой отстраненности от мирного бытия,
проходящего и уходящего прочь и мимо, которое сопутствует всякому воину,
идущему на бой и на смерть. Впрочем, ему не придет рубиться со смольнянами
(и к лучшему!), но и без того путь домой будет далеко не прост...
собраннее и жестче. Исчез его пышный наряд, эта круглая шляпа, и
рудо-желтый, в золоте и каменьях, зипун. Теперь на нем была затянутая
ремнем узкая кожаная рубаха, из тех, что надевают под кольчугу, да
дорожный плащ, в который он и завертывался на ночлегах. Приметил Иван и
то, как беспрекословно слушались Витовта литовские воины, хотя он редко
повышал голос. Его злой породистый жеребец неутомимо мелькал там и тут,
князь, казалось, издали чуял каждую непорядь и тотчас оказывался рядом.
на дорогу, мотая страшною головой, перегородил путь всадникам. Никто не
поспел ничего сообразить, как подскакал Витовт. Ощерясь, вырвав короткий
охотничий меч, подомчал вплоть к быку. Тот только раз успел взмахнуть
огромною головою, намерясь поднять всадника на рога, как тут же и начал с
хорканьем заваливать в сторону. Вот лесной великан дернулся, у него
подогнулись передние ноги, и он рухнул с протяжным жалобным мычанием.
Витовт, привстав в стременах и успокаивая коня, обтирал кровь с меча.
Воины попрыгали с седел, и в несколько минут ободрали и разделали
великана. Вечером, на ночлеге, жарили на костре свежатину, показавшуюся
после ежеденной сухомятины необычайно вкусной.
литовскую речь (да и те тоже толмачили немного по-русски).
ответ. - Единожды целое стадо зубров забил! Он может на походе один все
войско кормить!
подобной удали! Уважения к литвину после того у него заметно прибавилось.
борам. Дотаивал снег. Озера, полные воды, стояли вровень с берегами,
усеянными снулою рыбой, видно, задохшейся подо льдом. Через реки
перебирались плывом, не слезая с седел. Витовт отчаянно торопил воинов.
Когда выходили на чистые места, видно было, как густеет и густеет, по мере
подхода иных дружин, войско, превращаясь в грозную силу. Иван уже знал,
Березин Федор
Лукин Евгений
Маркеев Олег
Березин Федор
Суворов Виктор
Вронский Константин