котором были деньги.
Очень мало, Уолтер! Но ты не думай, - и она положила свою маленькую руку ему
на плечо и заглянула ему в глаза, - не думай, будто я жалею о том, что стала
для тебя бременем. Нет, дорогой, я этому рада. Для меня это счастье. Я бы ни
за что на свете не хотела, чтобы случилось иначе!
горжусь тобой! Для меня такое наслаждение сознавать, что все, кто знает
тебя, будут говорить о том, как ты женился на бедной, всеми отвергнутой
девушке, которая нашла здесь приют, у которой не было ни дома, ни друзей, не
было ничего - ничего! О Уолтер, если бы я могла принести тебе миллионы, я не
была бы так счастлива за тебя, как теперь!
его шеи, и голос зазвучал совсем близко. - Все, что у меня есть, - это ты.
Все мои надежды связаны с тобой. Кроме тебя, нет у меня ничего дорогого!
маленькое общество и дважды ходить проверять свои часы по часам Королевской
биржи, один раз отправиться на свидание с банкиром, о котором он вдруг
вспомнил, и один раз пройтись до Олдгетской водокачки и обратно.
прихода, когда еще не зажигали свечей, Уолтер сказал:
как раз в день нашей свадьбы он спустится к устью реки. Не уехать ли нам в
то утро и не пожить ли в Кенте, а через неделю мы сядем на корабль в
Грейвзенде?
по платью никто не узнает в нас жениха с невестой. Так как мы в тот же день
уедем, не проводишь ли ты меня в одно место, Уолтер... рано утром... прежде
чем идти в церковь?
любимый - и скрепил свое обещание поцелуем, быть может не одним, а двумя,
тремя, пятью или шестью. И в этот спокойный, безмятежный, торжественный
вечер Флоренс была очень счастлива.
за нею чай, капитан и непоседливый мистер Тутс, который, как упомянуто выше,
частенько отлучался и провел довольно беспокойный вечер. Впрочем, это отнюдь
не соответствовало его привычкам: обычно он чувствовал себя прекрасно, играя
с капитаном в криббедж под руководством мисс Нипер и занимаясь вычислениями,
связанными с игрой, которая оказалась превосходным средством для того, чтобы
довести его до полного отупения.
чувства. Его природная деликатность и рыцарское отношение к Флоренс
подсказали ему, что сейчас не время для шумного веселья и бурных проявлений
радости. Но, с другой стороны, воспоминания о "Красотке Пэг" все время
готовы были вырваться на волю и побуждали капитана осрамить себя
каким-нибудь недопустимым излиянием. Иной раз восхищение Флоренс и Уолтером,
сидевшими поодаль (это была действительно прекрасная пара, пленявшая своей
юностью, любовью и красотой), до такой степени овладевало капитаном, что он
клал на стол карты и взирал на них с лучезарной улыбкой, вытирая голову
носовым платком, пока стремительное бегство мистера Тутса не возвещало ему,
что он неумышленно усугубляет страдания этого джентльмена. Такая мысль
вызывала у капитана глубокую меланхолию, рассеивавшуюся с возвращением
мистера Тутса; тогда он снова брался за карты и, исподтишка подмигивая,
кивая головой и учтиво помахивая крючком, давал понять мисс Нипер, что
больше это не повторится. В таких случаях физиономия капитана представляла,
быть может, наибольший интерес: стараясь сохранить невозмутимый вид, он
сидел тараща глаза, а на лице его отражались все чувства одновременно и
боролись друг с другом. Восхищение Флоренс и Уолтером всегда одерживало верх
над остальными и открыто праздновало победу до тех пор, пока мистер Тутс не
выбегал снова на улицу, а тогда капитан сидел с видом кающегося грешника
вплоть до нового его возвращения, тихим, укоризненным голосом приказывая
самому себе "держаться крепче" или ворчливо упрекая "Эдуарда Катля,
приятеля" в неосмотрительности, отличавшей его поведение.
собственному желанию. Накануне того воскресенья, когда в церкви должна была
происходить последняя "огласка", о которой говорил капитан, мистер Тутс в
следующих выражениях высказал свои чувства Сьюзен Нипер.
навеки отторгающие меня от мисс Домби, прозвучат, знаете ли, в моих ушах,
как похоронный звон, но, клянусь честью, я чувствую, что должен их услышать.
Поэтому, - сказал мистер Тутс, - не согласитесь ли вы пойти со мной завтра в
это священное здание?
мистеру Тутсу, но упрашивала его отказаться от своей затеи.
моих усов не замечал никто, кроме меня, я обожал мисс Домби. Еще в те
времена, когда я был в рабстве у Блимбера, я обожал мисс Домби. Когда меня
по закону уже нельзя было долее отстранять от владения моим имуществом и...
и я вступил во владение, я обожал мисс Домби. Оглашение, которое передает ее
лейтенанту Уолтерсу, а меня предает, знаете ли... предает... отчаянию, -
сказал мистер Тутс, подыскав сильное выражение, - может подействовать ужасно
и подействует ужасно, но я чувствую, что мне бы хотелось его услышать. Мне
хотелось бы знать, что у меня поистине нет почвы под ногами и нет надежды,
которую бы я мог лелеять, и... и, короче говоря, нет ноги, на которой бы я
мог стоять.
Тутса и согласилась его сопровождать, что она и сделала на следующее утро.
церковью, расположенной в лабиринте глухих улиц и дворов; ее окружало
маленькое кладбище, и сама она была словно погребена в своеобразном склепе,
ограниченном стенами соседних домов и вымощенном гулкими камнями. Это было
большое, темное, ветхое здание с высокими старыми дубовыми скамьями, на
которых в воскресенье сиротливо сидели десятка два людей; голос священника
сонно звучал в пустоте, а орган ревел и ворчал, как будто церковь страдала
коликами от ветра и сырости, пробравшимися сюда ввиду малочисленности
паствы. Но эта церковь в Сити отнюдь не могла пожаловаться на отсутствие
компании - шпицы других церквей теснились вокруг нее, как корабельные мачты
на реке. Столько их было, что, взобравшись на колокольню, вряд ли удалось бы
их сосчитать. Чуть ли не в каждом соседнем дворе и тупике стояла церковь. В
то воскресное утро, когда сюда пришли Сьюзен и мистер Тутс, колокола звонили
оглушительно. Двадцать церквей, расположенных бок о бок, зазывали народ.
было еще рано, они сидели и считали прихожан, прислушивались к колоколу,
заунывно гудевшему высоко на колокольне, и смотрели на бедно одетого
старичка, который стоял на паперти за загородкой и, вдев ногу в стремя,
подпрыгивал, словно непомерной величины малиновка, заставляя гудеть
упомянутый колокол, как бык в песенке про Петушка Робина *. Мистер Тутс,
после долгого созерцания больших книг на пюпитре, шепнул мисс Нипер, что ему
хотелось бы знать, где хранятся оглашения, но эта молодая леди только
покачала головой и нахмурилась, уклоняясь от всяких разговоров о вещах
преходящих.
мысли об оглашении, явно искал его глазами, пока шла первая часть службы.
Когда настало время прочесть оглашение, бедный молодой джентльмен обнаружил
признаки величайшей тревоги и смятения, которые ничуть не ослабели при
неожиданном появлении капитана в первом ряду на хорах. Когда клерк подал
священнику список, мистер Тутс, сидевший в ту минуту на скамье, ухватился
руками за сиденье; когда же были громко прочтены имена Уолтера Гэя и Флоренс
Домби, оглашенные в третий и последний раз, мистер Тутс до такой степени
потерял самообладание, что выбежал из церкви без шляпы, а за ним последовали
бидл, прислужница и два джентльмена с медицинским образованием, случайно
здесь присутствовавшие; первый из них вскоре вернулся за шляпой и шепотом
сообщил мисс Нипер, что она может не беспокоиться о джентльмене, так как
джентльмен сказал, что его недомогание не имеет никакого значения.
еженедельно размещалась на скамьях с высокими спинками, устремлены на нее,
была бы в достаточной мере смущена этим инцидентом, даже если бы тем дело и
кончилось; и тем более была она смущена, что капитан в первом ряду на
галерее обнаруживал крайнюю заинтересованность, которая не могла не внушить
собранию мысль, что он имеет какое-то таинственное отношение к происшествию.
Но величайшее беспокойство мистера Тутса мучительно усугубило
затруднительность ее положения. Этот молодой джентльмен, находясь в
описанном состоянии духа, не в силах был оставаться на церковном дворе и в
одиночестве предаваться размышлениям; к тому же он несомненно хотел
засвидетельствовать свое уважение к церковной службе, которой отчасти
помешал. Вот почему он внезапно вернулся, но вместо того, чтобы усесться на
прежнюю скамью, расположился на одном из бесплатных мест в нефе между двумя
пожилыми особами женского пола, имевшими обыкновение еженедельно получать
свою порцию хлеба, разложенного на полке у самого входа в церковь. В этой
компании и оставался мистер Тутс (приводя в смятение прихожан, которые не
могли не смотреть на него), пока волнение не побороло его вновь, после чего
он удалился молча и неожиданно. Не осмеливаясь показаться еще раз в церкви и
тем не менее желая хоть как-нибудь приобщиться к тому, что там происходило,
мистер Тутс с растерянным видом заглядывал то в одно, то в другое окно; а
так как было несколько окон, доступных для него снаружи, и так как
беспокойство его было очень велико, - угадать, в котором окне он появится в