мхом не обросла.
душа, тот пропал.
топи! В них увязаешь по самое брюхо. Ты не заметила этого в моей статье?
я вам служила.
дырявом платье. Однако раз я у вас служу, я служу - хорошо ли, плохо ли,
но добросовестно. И я не хочу...
это и делаю! И я этим горжусь! Тратить на тебя красноречие - значит по-
пусту изводить слюну, а то бы я разыграл перед тобой Дантона, который
орет во всю глотку: "Я им показываю голову медузы!.." Но с тобой это
лишнее! Садись, репетиторша, за этот стол и покажи мне мои ученические
ошибки.
ко слушал ее. Потом сказал:
что получи в возмещенье убытков! Я тебе забрызгал платье своими лапами.
Купи себе другое!
ся платья, то для работы оно еще достаточно хорошо. Так даже будет прак-
тичней. При случае сможете повторить!
мона. Ей поставили стол у него в кабинете, в углу. Дверь бывала почти
всегда открыта. Люди постоянно входили и выходили. Тимон ни на минуту не
отрывался от своей машины. Он следил за всеми ее оборотами, все ее сод-
рогания доходили до этого Дионисиева уха. Сутолока не мешала ему, одна-
ко, принимать по пятьдесят посетителей в день, делать двадцать дел од-
новременно, вести разговоры по телефону, отдавать распоряжения, дикто-
вать статьи и болтать о чем придется с секретаршей.
держать ухо востро - подхватывать мяч на лету и сразу отсылать его об-
ратно. Глазу и руке Аннеты можно было довериться: в свое время она была
чемпионкой по теннису, и ее несколько отвердевшие суставы быстро обрели
прежнюю гибкость. Тимон делал ей по этому поводу комплименты, но до-
вольно грубо, "принимая во внимание возраст" (он знал, сколько ей лет:
не такая она была женщина, чтоб это скрывать). Ему самому нужно было это
фехтование, эти быстрые удары. И она не сомневалась, что, если она
сдаст, он в тот же день выбросит ее, как старую клячу. Жизнь у нее была
не слишком спокойная. Тимон держал ее в напряжении с утра до вечера.
Угадывать его мысли, схватывать их на лету, распутывать их, придавать
благопристойный вид его выражениям, отстукивая их на машинке, и постоян-
но быть начеку, постоянно ожидать выпада и быть готовой отразить его...
Рука выпрямляется, как пружина, и здоровый, крепко сжатый кулак наносит
ему прямой удар в подбородок. Тимон в таких случаях смеялся: "Попало!.."
Впрочем, попадало и ей. По вечерам она возвращалась домой без сил... А
завтра опять то же самое? То же самое и завтра. В сущности, это было ей
полезно. Непрерывное умственное напряжение было для нее гимнастикой, ко-
торая не позволяла колесикам покрываться ржавчиной и предохраняла мозг
от засорения, приходящего с возрастом. Опасность положения обостряла у
нее восприятие и вкус к жизни; ее чувства становились живей и уверенней.
Она не жаловалась на трудности.
(он платил хорошо!), но и доверием. Очень скоро дошел он до в высшей
степени откровенных признаний. Впрочем, у нее он тоже вытянул коекакие
признания, на которые она обычно бывала скупа. И вот что удивительно:
она не возражала и даже не обижалась, когда его требования бывали неск-
ромны. Если иметь дело с животным этой породы, ничего не нужно скрывать
(кроме, разумеется, того, что в тебе самом составляет животное начало, -
кроме того, что для Аннеты как раз и являлось самым существенным). Ну, а
все остальное неважно. Стыдливость для Тимона была пустым звуком. Между
Аннетой и Тимоном установилась полная откровенность.
обрывки их разговоров, - Аннета была любовницей хозяина. И сотрудники
бесились и в то же время восторгались этой пройдохой.
именно об этом никто из них и не помышляет. Об этом и речи не было! "И
слава богу!" - думала Аннета. "К черту!.." - думал, вероятно, Тимон. Ни
того, ни другого это не прельщало. Тимон гонялся за более молодой
дичь-ю. Аннете ухаживания надоели... Нет, нет, их сближала молчаливая
уверенность, что животного начала им друг в друге остерегаться нечего.
Сила Аннеты была в том, что Тимон не смотрел на нее как на искательницу
приключений, как на одну из тех машинисток, которые постоянно гоняются
за хозяином. Тимон был уверен, что в любую минуту, если только он скажет
лишнее слово, она способна встать из-за стола, заправить пальцами волосы
под шапочку и, вскинув голову, сказать ему: "Прощайте, хозяин!" И нав-
сегда. Ничто ее не удерживало. Именно поэтому он хотел ее удержать. Сот-
рудница, достоинства которой очевидны и которая, зная себе настоящую це-
ну (иначе он бы ее презирал), сочетает добросовестное отношение к делу с
полнейшим безразличием к хозяину (это и есть верх бескорыстия), - такая
сотрудница представляла собой большую редкость, и он был не настолько
глуп, чтобы потерять ее. Но она, - ее-то что удерживало? Только ли место
и жалованье? Сам Тимон тоже. В конце концов он ее все-таки интересовал.
Оми не питали никакого влечения друг к другу, ничто их не связывало, и
все же оба чувствовали, что они люди незаурядные. Они смотрели на вещи
по-разному, но смотрели не так, как все. Каждый сам создал себе "я", и
оно не было взято с чужого плеча: они его выкроили из собственного мате-
риала - выкроили ножницами, которые резали грубо, но верно, - своим лич-
ным опытом. Как бы ни были у них различны и покрой и материал, Аннета и
Тимон чувствовали друг в друге родственные души. Они понимали друг друга
с полуслова. Но они употребляли также и целые слова.
только потому, что боялся его брани, и подставлял зад под его пинок. На-
конец-то он увидел настоящего человека (и это была женщина; по-немецки
оба представителя великой породы определяются одним словом), наконец-то
человек смотрит вам прямо в глаза, говорит вам: "Нет! ", спокойно зас-
тавляет вас выслушать его критику, его обоснованное порицание, и притом
ясно, что он прав... (В этом не принято сознаваться, и этим можно вос-
пользоваться!) Это приятно. Это твердая почва. В ней не вязнешь. На нее
не страшно поставить ноги. Или прислониться головой. Большой головой,
которой иногда так хочется прислониться! Но этого не показывают. До-
вольно и того, что можно посмотреть на эту грудь и подумать: "Она вскор-
мила человека. У нее есть еще молоко для голодного. И на ней можно от-
дохнуть уставшему". С самым небрежным видом, и подчас с циничной усмеш-
кой он рассказывал ей о своих похождениях. Он без стеснения выставлял
Тимона в голом виде и показывал его "красивую душу", которая на самом
деле была довольно-таки противна. Но, как все души, это была душа рож-
денного, и, как все души, она будет когда-нибудь душой умирающего. Нас-
тоящая женщина всегда сумеет понять. И посочувствовать. Но гордецу она
никогда этого не скажет... Мужчина не знает, что ему делать с сострада-
нием, это известно! В сострадании есть всегда нечто обидное. Но бывают
такие обиды (иногда даже оскорбления), за которые в глубине души не сер-
дишься. Наде только причинять обиду умело и вовремя, в такой момент,
когда, несмотря на все протесты воли, тело ждет ее. Тимон легко мирился
с некоторыми еще уловимыми складочками, которые появлялись у Аннеты в
уголках рта, когда она его слушала. В этих складочках была одна десятая
жалости, столько же презрения и восемь десятых умного любопытства, сво-
бодного от предрассудков. В целом из смеси получалась симпатия. Незави-
симая симпатия. И в этом заключалась ее ценность... Девиз Тимона был:
"Бей и получай удары! Но никогда не уступай! Другу ли, недругу никому не
сдавайся!.." Аннета никогда бы не сдалась. Он был в этом уверен, он про-
бовал... (Это не помешало бы ему попробовать еще раз...)
высказанное вслух. Тимон взял Аннету в качестве своего личного секрета-
ря. Он диктовал ей начерно письма и статьи. Она их обрабатывала. Его
стилю она имела право чистить ногти, но не обрезать их. Она имела право
исправлять некоторые ошибки, но не все, - нельзя было трогать те, кото-
рые он делал намеренно. Ведь в борьбе не думают об истине! Думают только
о том, чтобы свалить противника. И он не давал себе труда все объяснять
секретарше: пусть сама угадывает его намерения, да побыстрей! У Тимона
чернила не просыхали. Из печки - прямо на стол! Обжигай себе пальцы! И
берегись, если выронишь! У Аннеты руки не дрожали... Хозяин без утайки
посвящал ее во все свои хитрости, в скрытый смысл этих статей, объяснял
ей свои взгляды на газету и на жизнь. Он знал, что она его не одобряет.
Но она принимала его, как принимают зрелище. И он сам оплачивал ее мес-
то. Она не имела права освистывать его. Так он ей и сказал:
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Андреев Николай