Чтение 187–й страницы книги ~Имаджика~

его на кухню, просторную и прохладную. Юдит стояла у окна. Рама его
рассыпалась в прах много лет назад, открыв доступ вьюнку, который, изобильно
разросшись внутри, начал гнить в своей собственной тени. Лишь тонкие лучики
солнца проникали сквозь листву, но их было достаточно, чтобы осветить и
женщину, и ее пленника, прижатого каблуком к полу. Это был Отдохни Немного.
Углы его огромного рта были опущены вниз, как у трагической маски, а глаза -
возведены к Юдит.

- Это оно? - спросила она.

- Это оно.

С приближением Миляги Отдохни Немного издал пронзительный, жалобный вой,
который вскоре перешел в слова.

- ... я ничего плохого не сделал! Спроси у нее, пожалуйста, спроси,
спроси у нее, сделал ли я хоть что-нибудь плохое? Нет, не сделал. Просто
сидел, не высовывался, никого не трогал...

- Сартори был не очень-то тобой доволен, - сказал Миляга.

- Но у меня не было никакой надежды на успех! - протестующе заявил
Отдохни Немного. - Как я мог помешать тебе, Примирителю.

- Так ты и это знаешь.

- Знаю, конечно, знаю. Мы должны обрести целостность, - процитировало
существо, идеально копируя Милягин голос. - Мы должны примириться со всем,
чем мы были когда-то...

- Ты подслушивал.

- Ничего не могу с собой поделать, - сказал Отдохни Немного. - Я был
рожден любознательным. Но я ничего не понял, - поспешил он добавить. -
Клянусь, я не шпион.

- Лжец, - сказала Юдит и, обращаясь к Миляге, добавила:

- Как мы его убьем?

- В этом нет нужды, - ответил он. - Ты боишься, Отдохни Немного?

- А ты как думаешь?

- Ты поклянешься в вечной преданности мне, если я сохраню тебе жизнь?

- Где мне расписаться? Только укажи мне место!

- И это ты оставишь в живых? - спросила Юдит.

- Да.

- Зачем? - спросила она, сильнее вдавливая в него свой каблук. - Ты
только посмотри на него!

- Не надо, - взмолился Отдохни Немного.

- Клянись, - сказал Миляга, опускаясь рядом с ним на корточки.

- Клянусь! Клянусь!

Миляга перевел взгляд на Юдит - Отпусти его, - сказал он.

- Ты ему доверяешь?

- Я не хочу запятнать это место смертью, - сказал он. - Пусть даже его
смертью. Отпусти его, Джуд. - Она не шевельнулась. - Я сказал, отпусти его.

С явной неохотой она приподняла ногу на дюйм, и Отдохни Немного
выкарабкался на свободу и немедленно ухватил Милягу за руку.

- Я твой, Освободитель, - сказал он, прикасаясь своим холодным влажным
лбом к ладони Миляги. - Моя голова в твоих руках. Именем Хайо, Эратеи и
Хапексамендиоса я отдаю тебе свое сердце.

- Принимаю, - сказал Миляга и поднялся на ноги.

- Какие будут приказания, Освободитель?

- Наверху рядом с лестницей есть комната. Жди меня там.

- Во веки веков!

- Нескольких минут будет вполне достаточно.

Существо попятилось к двери, не переставая суетливо кланяться, а потом
пустилось бегом.

- Как ты можешь доверять такой твари? - спросила Юдит.

- А я и не доверяю. Пока.

- Но ты пытаешься, ты хочешь этого.

- Человек, не умеющий прощать, проклят, Джуд.

- Так ты можешь простить и Сартори, а? - сказала она.

- Он - это я, он - мой брат, и он - мой ребенок, - ответил Миляга. - Было
бы странно, если б я не мог его простить.

2

Когда опасность была устранена, в дом вошли и все остальные. Понедельник,
которому было не привыкать копаться в мусоре, отправился обходить
окрестности в поисках предметов, которые могли бы обеспечить им минимум
комфорта. Два раза он возвращался с добычей, а на третий пришел звать на
подмогу Клема. Через час они вернулись с двумя матрасами, таща под мышкой
стопки постельного белья, слишком чистого, чтобы можно было поверить, будто
его нашли на свалке.

- Я ошибся в выборе профессии, - сказал Клем с тэйлоровской лукавинкой. -
Кража со взломом гораздо интереснее банковского дела.

Понедельник попросил Юдит разрешить ему съездить на машине на Южный Берег
и забрать оставленные там в спешке пожитки. Она разрешила, но попросила
поскорее вернуться. Хотя на улице было еще светло, им необходимо было
собрать столько сильных рук и воль, сколько возможно, чтобы защитить дом
ночью. Положив на пол тот из двух матрасов, что был побольше, Клем разместил
Целестину в бывшей столовой и сидел у ее ложа до тех пор, пока она не
уснула. Когда он вновь появился, тэйлоровская задиристость отошла куда-то на
второй план, и человек, присевший рядом с Юдит на порог, был само
спокойствие.

- Она спит? - спросила у него Юдит.

- Не знаю: может быть, спит, а может быть, в коме. Где Миляга?

- Наверху. Строит планы.

- Вы с ним поспорили?

- Ничего нового. Все меняется, но наши ссоры как были, так и остаются.

Он открыл бутылку пива и с жадностью начал пить.

- Знаешь, я то и дело ловлю себя на мысли о том, что все это какая-то
галлюцинация. Тебе-то, наверное, легче держать себя в руках - все-таки ты
видела Доминионы, знаешь, что все это на самом деле так, - но когда я
отправился с Понедельником за матрасами, там, буквально в двух шагах отсюда,
на солнце разгуливают люди, как будто это очередной, самый обычный день. А я
подумал, что в доме неподалеку спит женщина, которую заживо похоронили на
двести лет, и ее сын, отец которого - Бог, о котором я никогда даже и не
слышал...

- Значит, он рассказал тебе.

- Да. Так вот, думая обо всем этом, я ощутил желание просто отправиться
домой, запереть дверь и сделать вид, что ничего не произошло.

- И что тебе помешало?

- В основном, Понедельник. Он подбирал все, что попадалось нам по дороге.
Ну, и еще то, что Тэй внутри меня. Хотя сейчас это кажется таким
естественным, словно он всегда был там.

- Может, так оно и есть, - сказала она. - Пиво еще есть?

- Да.

Он вручил ей бутылку, и она, подражая ему, стукнула ее донышком о порог.
Пробка вылетела, пиво вспенилось.

- Так почему же ты захотел сбежать? - спросила она, утолив первую жажду.

- Не знаю, - ответил Клем. - Наверное, страх перед тем, что надвигается.
Но это же глупо, верно? Ведь мы накануне чего-то возвышенного, как Тэй и
обещал. Свет придет на Землю из миров, о существовании которых мы даже и не
подозревали раньше. Ведь это же рождество Непобедимого Сына, верно?

- Ну, с сыновьями все будет в порядке, - сказала Юдит. - С ними обычно
никаких хлопот.

- А насчет дочерей ты не так уверена?

- Нет, - ответила она. - Клем, Хапексамендиос истребил Богинь по всей
Имаджике или, по крайней мере, попытался это сделать, А теперь выясняется,
что Он - отец Миляги. Поэтому мне как-то не по себе, когда я думаю о том,
что участвую в исполнении Его замысла.

- Я могу тебя понять.

- Часть меня думает... - Фраза повисла в воздухе.

- О чем? - спросил он. - Расскажи мне.

- Часть меня думает, что мы делаем страшную глупость, доверяя им -
Хапексамендиосу и Его Примирителю. Если Он такой уж милосердный Бог, то
почему Он сотворил столько зла? Только не говори мне, что пути Его
неисповедимы. Слишком много на них разного дерьма, и мы оба знаем об этом.

- А ты разговаривала об этом с Милягой?

- Пыталась, но у него ведь одно на уме...

- Два, - сказал Клем. - Одно - Примирение, второе - Пай-о-па.

- Ну, да. Пресловутый Пай-о-па.

- Ты знаешь, что он женился на нем?

- Да, он сказал мне.

- Должно быть, удивительное создание.

- Боюсь, я слегка пристрастна в его оценке, - сухо сказала Юдит. - Он
пытался меня убить.

- Миляга сказал, что Пай в этом не виноват. Он стал убийцей не по
природной склонности.

- Вот как?

- Он сказал мне, что сам приказал ему стать убийцей и шлюхой. Говорит,
это было его ошибкой. Он винит во всем только самого себя.

- Он винит себя или просто принимает на себя ответственность? - спросила
она. - Здесь есть существенная разница.

- Не знаю, - сказал Клем, явно не желая вдаваться в подобные тонкости. -
Одно могу сказать: без Пая он чувствует себя совсем потерянным.

Ей хотелось сказать, что она тоже ощущает себя потерянной, что она тоже
тоскует, но она промолчала, не решаясь доверить это признание даже Клему.

- Он сказал мне, что душа Пая все еще жива, как у Тэйлора, - говорил
Клем. - И когда все это будет закончено...

- Много он чего говорит, - отрезала Юдит, устав выслушивать, как другие
повторяют милягины изречения.