ления Яна Жижки еще не вполне искуплены, и одна ты, сестра моя Ванда,
можешь очистить меня в этой фазе моей жизни. Мы - брат и сестра, а лю-
бовниками мы можем стать только после того, как смерть еще раз пройдет
между нами. Но мы должны поклясться друг другу быть мужем и женой. Сог-
ласись произнести эту клятву, и я смогу возродиться спокойным, сильным и
свободным, как другие люди, и избавиться от воспоминаний о моих прежних
существованиях, составляющих мою пытку, мое наказание в течение уже
стольких веков. Такая клятва не свяжет тебя со мной в этой жизни, кото-
рую я покидаю через час, но она соединит нас в вечности. Это будет как
бы печатью, которая поможет нам узнать друг друга, когда тень смерти ос-
лабит ясность наших воспоминаний. Соглашайся! Будет совершен католичес-
кий обряд, и я иду на это, так как он один может узаконить в представле-
нии людей наше обладание друг другом. Мне необходимо унести в могилу эту
санкцию. Брак без одобрения родителей, на мой взгляд, - брак несовершен-
ный. А сам обряд имеет мало значения для меня. Наш союз будет так же не-
разрывен в наших сердцах, как он священен в наших мыслях. Соглашайся же!
бескровному челу своего жениха.
лана, который тут же позвал слуг и немедленно принялся готовить все для
совершения обряда. Граф, несколько оживившись, подошел и сел подле сына
и Консуэло. Добрая канонисса поблагодарила невесту за ее согласие, при-
чем даже стала перед нею на колени и поцеловала ей руки. Барон Фридрих
тихо плакал, казалось, не понимая даже, что происходит вокруг него. В
мгновение ока был сооружен алтарь перед камином гостиной. Слуг отпусти-
ли. Те решили, что дело идет только о соборовании и состояние здоровья
больного требует, чтобы было как можно тише и как можно больше чистого
воздуха. Порпора с Сюпервилем были свидетелями. Альберт вдруг почувство-
вал такой прилив сил, что смог произнести ясным и звучным голосом реши-
тельное "да" и брачную формулу. Семья стала горячо надеяться на выздо-
ровление.
литву, как Альберт поднялся, бросился в объятия отца; так же стреми-
тельно и с необычайной силой обнял он тетку, дядю и Порпору. Затем снова
опустился в кресло, прижал к своей груди Консуэло и воскликнул:
вульсии, - сказал, обращаясь к Порпоре, Сюпервиль, который несколько раз
во время венчания щупал пульс умирающего и вглядывался в его лицо.
ни. Старый Цинабр, в продолжение всей болезни спавший у ног своего хозя-
ина, поднял голову и три раза отчаянно взвыл. Взгляд Альберта был уст-
ремлен на Консуэло, рот его оставался полуоткрытым - как бы для того,
чтобы говорить с ней; легкий румянец появился на его щеках, затем тот
особый оттенок, та невыразимая, неописуемая тень, что медленно сползает
от лба к губам, покрыла его белой пеленой. В течение минуты лицо его
принимало различные выражения все более и более суровой сосредоточеннос-
ти и покорности, пока не застыло в величавом спокойствии и строгой не-
подвижности.
сом доктора, произнесшим с унылой торжественностью слова, на которые нет
ответа:
рически зарыдала и бросилась к Альберту, точно надеялась своими ласками
оживить его. Барон Фридрих пробормотал несколько бессвязных и бессмыс-
ленных слов, словно человек, впавший в тихое помешательство. Сюпервиль
подошел к Консуэло, чья напряженная неподвижность пугала больше, чем
бурное отчаяние других.
- убеждала она Порпору, обратившего в первую минуту все свое внимание на
нее. - Лучше уведите несчастных родственников. Займитесь ими, думайте
только о них, а я останусь здесь. Мертвым нужны лишь почтение и молитва.
су, холодную и неподвижную как труп, унесли в ее комнату, куда за ней
для оказания помощи пошел Сюпервиль. Порпора, не зная сам, что с ним
творится, спустился в сад и зашагал там как сумасшедший. Он задыхался.
Его чувствительность была как бы заключена в броню сухости, скорее внеш-
нюю, но с которой он уже свыкся как с привычкой. Сцены смерти и ужаса
поразили его впечатлительное воображение, и он долго бродил при лунном
свете, преследуемый зловещими голосами, певшими над самым его ухом
страшное погребальное песнопение "Dies irae" [54].
пить к молитве за усопших, как свалился без чувств, и его также пришлось
унести. Бедняга во время болезни Альберта упорно просиживал с канониссой
подле него все ночи напролет и окончательно выбился из сил.
ледяные руки в своих, положив голову на переставшее биться сердце, пог-
рузилась в глубокое, сосредоточенное размышление. Она не чувствовала в
эту прощальную минуту того, что принято называть горем. По крайней мере
она не испытывала той безысходной печали, которая неизбежна при потере
существа, нужного нам каждую минуту для нашего счастья. Любовь ее к
Альберту не носила характера такой близости, и смерть его не создавала
осязательной пустоты в ее жизни. К нашему отчаянию при потере тех, кого
мы любим, нередко тайно примешивается любовь к самому себе и малодушие
перед новыми обязанностями, налагаемыми на нас их утратой. Отчасти такое
чувство законно, но только отчасти, и с ним должно бороться, хотя оно и
естественно. Ничто подобное не могло примешаться к торжественной печали
Консуэло. Жизнь Альберта была чужда ее жизни во всех отношениях, кроме
одного - он удовлетворял в ней потребность в восхищении, уважении и сим-
патии. Она примирилась с мыслью жить без него, отрешилась от всякого
проявления любви, которую еще два дня назад считала уже потерянной. В
ней остались только потребность и желание быть верной священной памяти о
нем. Альберт уже раньше умер для нее, и теперь он был не более, а в не-
которых отношениях, пожалуй, даже менее мертв, так как Консуэло, долго
общаясь с такой необыкновенной душой, путем размышлений и мечтаний сама
пришла к поэтическому верованию Альберта в переселение душ. Это верова-
ние ее главным образом зиждилось на отвращении, которое она питала к
идее богамстителя, посылающего человека после смерти в ад, и на христи-
анской вере в вечную жизнь души. Альберт, живой, но предубежденный про-
тив нее обманчивыми внешними признаками, изменивший любви к ней или сне-
даемый подозрениями, представлялся ей точно в тумане, живущим новой
жизнью, такой неполной в сравнении с той, которую он хотел посвятить
возвышенной любви и непоколебимому доверию. А Альберт, в которого она
снова может верить, которым может восторгаться, Альберт, умерший на ее
груди, не умер для нее. Да разве не жил он полной жизнью, пройдя под
триумфальной аркой прекрасной смерти, которая ведет либо к таинственному
временному отдыху, либо к немедленному пробуждению в более чистом и бо-
лее благоприятном окружении? Умереть, борясь со своей собственной сла-
бостью, чтобы возродиться сильным, умереть, прощая злым, чтобы возро-
диться под влиянием и покровительством великодушных сердец, умереть ис-
терзанным искренними угрызениями совести, чтобы возродиться прощенным и
очищенным, с врожденными добродетелями, - да разве все это не является
чудесной наградой?
гуситы старой Чехии и таинственные секты былых веков (а те имели связь с
серьезными толкователями мыслей самого Христа и его предшественников),
Консуэло, уверенная, что душа ее супруга не сразу оторвалась от ее души,
чтобы воспарить в недосягаемых фантастических эмпиреях, примешивала к
новому восприятию мира кое-какие суеверные воспоминания своего отрочест-
ва. Она верила в привидения, как верят в них дети народа. Не раз ей во
сне являлся призрак матери, покровительствовавший ей и охранявший от
опасности. То было своего рода верование в вечный союз умерших душ с ми-
ром живых, ибо суеверие простодушных народов, по-видимому, существовало
всегда как протест против мнения законодателей от религии об оконча-
тельном исчезновении человеческой сущности, либо поднимающейся на небо,
либо спускающейся в ад.
Альберт мертв, и не сознавала всего ужаса этого слова, этого зрелища,
этой идеи. Она не верила, что духовная жизнь могла так скоро исчезнуть и
этот мозг, это сердце, переставшее биться, угасли навсегда.
прежде чем раствориться в лоне бога, который приемлет ее для того, чтобы
отослать в жизнь вселенной под новым обликом. Быть может, существует еще
какая-нибудь таинственная, неведомая жизнь в этой едва остывшей груди.
Да и где бы ни находилась душа Альберта, она видит, она понимает, она
знает, что происходит вокруг его бренных останков. Быть может, в моей
любви он ищет пищи для своей новой деятельности, в моей вере - силы, по-
буждающей искать в боге стремление к воскресению".
открывала ему свою душу, обещала свою преданность, повторяла клятву в
верности, только что данную ему перед богом и его семьей; словом, она
продолжала относиться к нему и мысленно и в сердце своем не как к покой-
нику, которого оплакивают, ибо расстаются с ним, а как к живому, чей сон
охраняют до тех пор, пока не встретят с улыбкой его пробуждение.
Самойлова Елена
Куликов Роман
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Перумов Ник