Чтение 187–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

окна с белыми занавесями.

В окне с красными занавесями свет почти совсем померк. Очевидно, г-жа
де Вильфор потушила лампу, и в окне виден был лишь свет ночника.

Зато в другом конце дома открылось одно из окон с белыми занавесями.
В ночной тьме мерцал тусклый свет стоящей на камине свечи, и какая-то
тень появилась на балконе. Моррель вздрогнул: ему послышалось, что ктото
рыдает.

Не удивительно, что этот сильный, мужественный человек, взволнованный
и возбужденный двумя самыми мощными человеческими страстями - любовью и
страхом, - настолько ослабел, что поддался суеверным галлюцинациям.

Хоть он и находился в таком скрытом месте, что Валентина никак не
могла бы его увидеть, ему показалось, что тень у окна зовет его; это
подсказывал ему взволнованный ум и подтверждало его пылкое сердце. Этот
обман чувств обратился для него в бесспорную реальность, и, повинуясь
необузданному юношескому порыву, он выскочил из своего тайника. Не думая
о том, что его могут заметить, что Валентина может испугаться, невольно
вскрикнуть, и тогда поднимется тревога, он в два прыжка миновал цветник,
казавшийся в лунном свете белым и широким, как озеро, добежал до кадок с
померанцевыми деревьями, расставленных перед домом, быстро взбежал по
ступеням крыльца и толкнул легко поддавшуюся дверь.

Валентина его не видела; ее поднятые к небу глаза следили за серебря-
ным облаком, плывущим в лазури; своими очертаниями оно напоминало тень,
возносящуюся на небо, и взволнованной девушке казалось, что это душа ее
бабушки.

Между тем Моррель пересек прихожую и нащупал перила лестницы; ковер,
покрывавший ступени, заглушал его шаги; впрочем, Моррель был до того
возбужден, что не испугался бы самого Вильфора. Если бы перед ним предс-
тал Вильфор, он знал, что делать: он подойдет к нему и во всем признает-
ся, умоляя его понять и одобрить ту любовь, которая связывает его с Ва-
лентиной; словом, Моррель совершенно обезумел.

К счастью, он никого не встретил.

Вот когда ему особенно пригодились сведения, сообщенные ему Валенти-
ной о внутреннем устройстве дома; он беспрепятственно добрался до верх-
ней площадки лестницы, и, когда он остановился, осматриваясь, рыдание,
которое он сразу узнал, указало ему, куда идти. Он обернулся: из-за по-
луоткрытой двери пробивался луч света и слышался плач. Он толкнул дверь
и вошел.

В глубине алькова, покрытая простыней, под которой угадывались очер-
тания тела, лежала покойница; она показалась Моррелю особенно страшной
из-за тайны, которую ему довелось узнать.

Около кровати, зарывшись головой в подушки широкого кресла, стояла на
коленях Валентина, сотрясаясь от рыданий и заломив над головой стисну-
тые, окаменевшие руки.

Она отошла от окна и молилась вслух голосом, который тронул бы самое
бесчувственное сердце; слова слетали с ее губ, торопливые, бессвязные,
невнятные, - такая жгучая боль сжимала ей горло.

Лунный свет, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, заставил померкнуть
пламя свечи и обливал печальной синевой эту горестную картину.

Моррель не выдержал; он не отличался особой набожностью, не легко
поддавался впечатлениям, но видеть Валентину страдающей, плачущей, лома-
ющей руки - это было больше, чем он мог вынести молча. Он вздохнул, про-
шептал ее имя, и лицо, залитое слезами, с отпечатками от бархатной обив-
ки кресла, лицо Магдалины Кореджо обратилось к нему.

Валентина не удивилась, увидев его. Для сердца, переполненного беско-
нечным отчаянием, не существует более волнений.

Моррель протянул возлюбленной руку.

Валентина вместо всякого объяснения, почему она не вышла к нему, по-
казала ему на труп, простертый под погребальным покровом, и снова зары-
дала.

Оба они не решались заговорить в этой комнате. Каждый боялся нарушить
это безмолвно, словно где-то в углу стояла сама смерть, повелительно
приложив палец к губам.

Валентина решилась первая.

- Как вы сюда вошли, мой друг? - сказала она. - Увы! я бы сказала
вам: добро пожаловать! - если бы не смерть отворила вам двери этого до-
ма.

- Валентина, - сказал Моррель дрожащим голосом, сжимая руки, - я ждал
с половины девятого; вас все не было, я встревожился, перелез через ог-
раду, проник в сад; и вот разговор об этом несчастье...

- Какой разговор?

Моррель вздрогнул; он вспомнил все, о чем говорили доктор и Вильфор,
и ему почудилось, что он видит под простыней эти сведенные руки, окоче-
нелую шню, синие губы.

- Разговор ваших слуг, - сказал он, - объяснил мне все.

- Но ведь прийти сюда - значило погубить нас, мой друг, - сказала Ва-
лентина без ужаса и без гнева.

- Простите меня, - сказал тем же тоном Моррель, - я сейчас уйду.

- Пет, - сказала Валентина, - вас могут встретить, останьтесь здесь.

- По если сюда придут?

Валентина покачала головой.

- Никто по придет, - сказала она, - будьте спокойны, вот паша защита.

И она указала на очертания тола под простыней.

- А что д'Эпине? Скажите, умоляю вас, - продолжал Моррель.

- Он явился, чтобы подписать договор, в ту самую минуту, когда бабуш-
ка испускала последний вздох.

- Ужасно! - сказал Моррель с чувством эгоистической радости, так как
подумал, что из-за этой смерти свадьба будет отложена на неопределенное
время. Но он был тотчас же наказан за свое себялюбие.

- И что вдвойне тяжело, - продолжала Валентина, - моя бедная, милая
бабушка приказала, умирая, чтобы эта свадьба состоялась как можно ско-
рее; господи, она думала меня защитить, и она тоже действовала против
меня!

- Слышите? - вдруг проговорил Моррель.

Они замолчали.

Слышно было, как открылась дверь, и паркет коридора и ступени лестни-
цы заскрипели под чьими-то шагами.

- Это мой отец вышел из кабинета, - сказала Валентина.

- И провожает доктора, - прибавил Моррель.

- Откуда вы знаете, что это доктор? - спросила с удивлением Валенти-
на.

- Просто догадываюсь, - сказал Моррель.

Валентина взглянула на пего.

Между тем слышно было, как закрылась парадная дверь. Затем Вильфор
пошел запереть на ключ дверь в сад, после чего вновь поднялся по лестни-
це.

Дойдя до передней, он на секунду остановился, по-видимому, не зная,
идти ли к себе или в комнату госпожи де Сен-Меран. Моррель поспешно
спрятался за портьеру. Валентина даже не шевельнулась, словно ее великое
горе вознесло ее выше обыденных страхов.

Вильфор прошел к себе.

- Теперь, - сказала Валентина, - вам уже не выйти ни через парадную
дверь, не через ту, которая ведет в сад.

Моррель растерянно посмотрел на нее.

- Теперь есть только одна возможность и верный выход, - продолжала
она, - через комнаты дедушки.

Она поднялась.

- Идем, - сказала она.

- Куда? - спросил Максимилиан.

- К дедушке.

- Мне идти к господину Нуартье?

- Да.

- Подумайте, Валентина!

- Я думала об этом уже давно. У меня на всем свете остался только
один друг, и мы оба нуждаемся в нем... Идем же.

- Будьте осторожны, Валентина, - сказал Моррель, не решаясь повино-
ваться, - будьте осторожны; теперь я вижу, какое безумие, что я пришел
сюда. А вы уверены, дорогая, что вы сейчас рассуждаете здраво?

- Вполне, - сказала Валентина, - мне совестно только оставить бедную
бабушку, я обещала охранять ее.

- Смерть для каждого священна, Валентина, - сказал Моррель.

- Да, - ответила молодая девушка, - к тому же это не надолго. Пойдем.

Валентина прошла коридор и спустилась по маленькой лестнице, ведущей
к Нуартье, Моррель на цыпочках следовал за ней. На площадке около комна-
ты они встретили старого слугу.

- Барруа, - сказала Валентина, - закройте за нами дверь и никого не
впускайте.

И она вошла первая.

Нуартье все еще сидел в кресле, прислушиваясь к малейшему шуму; от
Барруа он знал обо всем, что произошло, и жадным взором смотрел на
дверь; он увидел Валентину, и глаза его блеснули.

В походке девушки и в ее манере держаться было что-то серьезное и
торжественное. Это поразило старика. В его глазах появилось вопроси-
тельное выражение.

- Милый дедушка, - заговорила она отрывисто, - выслушай меня внима-
тельно. Ты знаешь, бабушка СенМеран час назад скончалась. Теперь, кроме
тебя, нет никого на свете, кто любил бы меня.

Выражение бесконечной нежности мелькнуло в глазах старика.

- Ведь правда, тебе одному я могу доверить свое горе и свои надежды?

Паралитик сделал знак, что да.

Валентина взяла Максимилиана за руку.