человека, я повиновался необходимости, но необходимость - чудовище старого
мира; там необходимость называлась Роком. Закон же прогресса в том, что
чудовища рассеиваются перед лицом ангелов и Рок исчезает перед лицом
Братства. Сейчас не время для слова "любовь". И все же я его произношу, и я
прославляю его. Любовь! За тобой - будущее! Смерть! Я прибегнул к тебе, но я
тебя ненавижу. Граждане! В будущем не будет ни мрака, ни неожиданных
потрясений, ни свирепого невежества, ни кровавого возмездия. Не будет больше
ни Сатаны, ни Михаила Архангела. В будущем никто не станет убивать, земля
будет сиять, род человеческий - любить. Граждане! Он придет, этот день,
когда все будет являть собой согласие, гармонию, свет, радость и жизнь, он
придет! И вот, для того чтобы он пришел, мы идем на смерть.
мраморное изваяние, стоял он на том самом месте, где пролил кровь. Его
застывший взгляд принуждал окружавших говорить вполголоса.
один к другому в углу баррикады, с восторгом, к которому примешивалось
сострадание, смотрели на строгое лицо этого юноши, палача и жреца, светлого,
как кристалл, и твердого, как скала.
обысканы, у Кабюка нашли карточку полицейского агента. Автор этой книги
располагал в 1848 году особым рапортом, представленным по этому поводу
префекту полиции в 1832 году.
полицейскому преданию, Кабюк был не кто иной, как Звенигрош. Во всяком
случае, после смерти Кабюка больше никто не слышал о Звенигроше. Исчезнув,
Звенигрош не оставил за собой никакого следа, казалось, он слился с
невидимым. Его жизнь была мраком, его конец - тьмою.
судебного дела, столь быстро расследованного и быстро законченного, когда
Курфейрак снова увидел на баррикаде невысокого молодого человека, который
утром спрашивал у него про Мариуса.
чтобы вновь присоединиться к повстанцам.
Книга тринадцатая. МАРИУС СКРЫВАЕТСЯ ВО МРАКЕ
Глава первая. ОТ УЛИЦЫ ПЛЮМЕ ДО КВАРТАЛА СЕН ДЕНИ
показался ему голосом рока. Он хотел умереть, и ему представился к этому
случай, он стучался в ворота гробницы, и рука во тьме протягивала ему ключ
от них. Зловещий выход, открывающийся во мраке отчаянью, всегда полон
соблазна. Мариус раздвинул прутья решетки, столько раз пропускавшей его,
вышел из сада и сказал себе. "Пойдем!".
неспособный согласиться ни с чем, что предложила бы ему судьба после двух
месяцев упоения молодостью и любовью, одолеваемый самыми мрачными мыслями,
какие только может внушить отчаяние, он хотел одного - скорее покончить с
жизнью.
вооружен.
повороте.
Инвалидов, Елисейские поля, площадь Людовика XV и очутился на улице Риволи.
Здесь магазины были открыты, под аркадами горел газ, женщины что-то покупали
в лавках; в кафе "Летер" ели мороженое, в английской кондитерской - пирожки.
Несколько почтовых карет пронеслись галопом, выехав из гостиниц "Пренс" и
"Мерис".
заперты, торговцы переговаривались у полуотворенных дверей, по тротуарам
сновали прохожие, фонари были зажжены, все окна, начиная со второго этажа,
были освещены, как обычно. На площади Пале -Рояль стояла кавалерия.
площади Пале -Рояль, освещенных окон попадалось все меньше, лавки были
наглухо закрыты, на порогах домов никто не переговаривался, улица
становилась все темнее, а толпа все гуще, ибо прохожие теперь собирались
толпой. В толпе никто как будто не произносил ни слова, и, однако, оттуда
доносилось глухое гудение.
мрачные группы людей, которые среди прохожих напоминали камни в потоке воды.
внушительная, крепкая, плотная, почти непроницаемая глыба из сгрудившихся
людей, которые тихонько переговаривались. Тут почти не было сюртуков или
круглых шляп, -всюду рабочие балахоны, блузы, фуражки, взъерошенные волосы и
землистые лица. Все это скопище смутно колыхалось в ночном тумане. В глухом
говоре толпы был хриплый отзвук закипающих страстей. Хотя никто словно бы не
двигался, слышно было, как переступают ноги в грязи. За этой толщей на
улицах Руль, Прувер и в конце улицы Сент -Оноре не было ни одного окна, в
котором горел бы огонек свечи. Виднелись только убегавшие вдаль и меркнувшие
в глубине улиц цепочки фонарей. Фонари того времени напоминали подвешенные
на веревках большие красные звезды, отбрасывавшие на мостовую тень, похожую
на громадного паука. Улицы не были пустынны. Там можно было различить ружья
в козлах, покачивавшиеся штыки и стоявшие биваком войска. Ни один любопытный
не переходил этот рубеж. Там движение прекращалось. Там кончалась толпа и
начиналась армия.
Его позвали, значит, нужно было идти. Ему удалось пробиться сквозь толпу,
сквозь биваки отрядов, он ускользнул от патрулей и избежал часовых. Сделав
крюк, он вышел на улицу Бетизи и направился к рынку. На углу улицы Бурдоне
фонарей не было.
страшного. Ни одного прохожего, ни одного солдата, ни проблеска света,
никого; безлюдие, молчание, ночь; непонятный, пронизывающий холод. Войти в
такую улицу все равно, что войти в погреб.
Мужчина? Женщина? Было ли их несколько? Он не мог бы на это ответить. Тень
мелькнула и исчезла.
середине улицы он натолкнулся на препятствие. Он протянул руки вперед. То
была опрокинутая тележка; он чувствовал под ногами лужи, выбоины,
разбросанный и наваленный булыжник. Здесь была начата и покинута баррикада.
Перебравшись через кучи булыжника, он очутился по ту сторону заграждения. Он
шел у самых тумб и находил дорогу по стенам домов. Ему показалось, будто
немного поодаль от баррикады промелькнуло что-то белое. Он приблизился, и
это белое приняло определенную форму. То были две белые лошади, - те,
которых Боссюэ утром выпряг из омнибуса. Они брели весь день наугад по
улицам и в конце концов остановились здесь с тупым терпением животных,
которым в такой же мере понятны действия человека, в какой человеку - пути
провидения.
улицей Общественного договора, откуда-то грянул ружейный выстрел, и
просвистевшая совсем близко от него пуля, наугад прорезая мрак, пробила над
его головой медный таз для бритья, висевший над дверью цирюльника. Еще в
1846 году на улице Общественного договора в углу рыночной колоннады можно
было увидеть этот продырявленный таз для бритья.
больше не происходило.
Глава вторая. ПАРИЖ - ГЛАЗАМИ СОВЫ
в это время над Парижем, увидело бы мрачную картину.
Сен-Мартен, образующий как бы город в городе, являющийся местом скрещения
тысячи переулков и превращенный повстанцами в свой оплот и укрепление,
предстал бы перед этим крылатым существом громадной темной ямой, вырытой в
самом сердце Парижа. Здесь взгляд погружался в пропасть. Разбитые фонари,
закрытые окна - это исчезновение всякого света, всякой жизни, всякого шума,
всякого движения. Невидимый дозор мятежа бодрствовал всюду и поддерживал
порядок, то есть ночной мрак. Погрузить малое количество людей во
всеобъемлющую тьму, так сказать, умножить число бойцов с помощью всех
средств, какими она располагает, -вот необходимая тактика восстания. На
исходе дня каждое окно, где зажигали свечу, разбивалось пулей. Свет потухал,
а иногда лишался жизни обитатель. Вот почему все замерло там. В домах царили