помогающая ворам и бандитам процветать -- [боязнь гласности]. Наши газеты
заполнены никому не интересными сообщениями о производственных победах, но
отчётов о судебных процессах, сообщений о преступлениях в них не найдешь.
(Ведь по Передовой Теории преступность порождается только наличием классов,
классов же у нас нет, значит и преступлений нет и потому нельзя писать о них
в печати! не давать же материал америкадским газетам, что мы от них в
преступности не отстали!) Если на Западе совершается убийство -- портретами
преступника облеплены стены домов, они смотрят со стоек баров, из окон
трамваев, преступник чувствует себя загнанной крысой. Совершается наглое
убийство у нас -- пресса безмолвствует, портретов нет, убийца отъезжает за
сто километров в другую область и живёт там спокойно. И министру внутренних
дел не придется оправдываться в парламенте, почему преступник не найден:
ведь о деле никто не знает, кроме жителей того городка. Найдут -- хорошо, не
найдут -- тоже ладно. Убийца -- не нарушитель госграницы, не такой уж он
опасный (для государства), чтоб объявлять всесоюзный розыск.
-- и больше лечить от неё нельзя, и диагноза такого ставить нельзя!
формальности, которая еще больше на руку истинным убийцам и бандитам: в
нераскрытом преступлении обвиняют [кого-нибудь], первого попавшегося, а
особенно охотно -- [довешивают] несколько преступлений тому, за кем уже есть
одно, -- Стоит вспомнить дело Петра Кизилова *(3) -- дважды без всяких улик
приговоренного к расстрелу (!) за НЕсовершенное им убийство, или дело
Алексеенцева *(4) (сходно). Если бы письмо адвоката Попова (по делу
Кизилова) пришло не в "Известия", а в "Таймс", это кончилось бы сменой
королевского суда или правительственным кризисом. А у нас через четыре
месяца собрался обком (почему -- обком? разве суд ему подвластен?) и,
учитывая "молодость, неопытность" следователя (зачем же таким людям доверяют
человеческие судьбы?), "участие в Отечественной войне" (что-то [нам] его не
учитывали в своё время!) -- кому записали выговор в учётную карточку, а кому
погрозили пальцем. Главному же палачу Яковенко за применение пытки (это уже
после XX съезда!) еще через полгода дали будто бы три года, но поскольку он
-- свой человек, действовал по инструкции, выполнял приказ -- неужели же его
заставят отбывать срок на самом деле? За что такая жестокость?.. А вот за
адвоката Попова придется приняться, чтобы выжить его из Белгорода: пусть
знает блатной и всесоюзный принцип: тебя не <дол>бут -- не подмахивай!
раскается, что вступился. Так наказательная система оборачивается для
блатных поощрительной, и они десятилетиями разростались буйной плесенью на
воле, в тюрьме и в лагере.
легковесные литераторы определили, что блатные -- наши союзники по
построению коммунизма. Это изложено в учебниках по советской
исправительно-трудовой политике (были такие, издавались!), в диссертациях и
научных статьях по лагереведению, а деловее всего -- в инструкциях, на
которых и были воспитаны лагерные чины. Это всё вытекает из Единственно
верного Учения, объясняющего всю переливчатую жизнь человечества --
классовой борьбою и ею одною.
быть приравнены к элементам капиталистическим (то есть, инженерам,
студентам, агрономам и монашкам); вторые устойчиво-враждебны диктатуре
пролетариата, первые -- лишь (!) политически неустойчивы. (Профессиональный
убийца [лишь] политически неустойчив!) Люмпен -- не собственник, и поэтому
не может он сойтись с классово-враждебными элементами, а охотнее сойдётся с
пролетариатом (ждите!). Поэтому-то по официальной терминологии ГУЛага и
названы они [социально-близкими]. (С кем породнишься...) Поэтому инструкции
повторяли и повторяли: [оказывать доверие] уголовникам-рецидивистам! Поэтому
через КВЧ положено было настоятельно разъяснять уркачам единство их
классовых интересов со всеми трудящимися, воспитывать в них
"презрительно-враждебное отношение к кулакам и контрреволюционерам"
(помните, у Авербаха: это он подучил тебя украсть! ты сам бы не украл!) и
"[делать ставку] на эти настроения"! (помните: разжигать классовую борьбу в
лагерях?)
*(6): "Я даже гордился, что хоть и вор, но не изменник и предатель. При
каждом удобном случае нам, ворам, старались дать понять, что мы для Родины
всё-таки еще не потерянные, хоть и блудные, но всё-таки сыновья. А вот
"фашистам" нет места на земле."
свойства] блатных. Они любят романтику? -- так "окружить приказы лагерного
начальства ореолом романтики". Они стремятся к героизму? -- дать им героизм
работы! (если возьмут...) Они азартны? -- дать им азарт соревнования!
(Знающим и лагерь и блатных просто трудно поверить, что это всё писали не
слабоумные.) Они самолюбивы? они любят быть заметными? -- удовлетворить же
их самолюбие похвалами, отличиями! выдвигать их на руководящую работу! -- а
особенно [паханов], чтобы использовать для лагеря их уже сложившийся
[авторитет] среди блатных (так и написано в монографии Авербаха: авторитет
паханов!)
что: самым заядлым матёрым блатнякам передавалась безотчетная власть на
островах Архипелага, на лагучастках и лагпунктах -- власть над населением
своей страны, над крестьянами, мещанами и интеллигенцией, власть, которой
они не имели никогда в истории, никогда ни в одном государстве, о которой на
воле они и помыслить не могли -- и теперь отдавали им всех прочих людей как
рабов. Какой же бандит откажется от такой власти? [центровые воры!] верховые
уркачи полностью владели лагучастками, они жили в отдельных "кабинках" или
палатках со своими временными женами. (Или по произволу перебирая гладких
баб из числа всех своих подданных, интеллигентные женщины из Пятьдесят
Восьмой и молоденькие студентки разнообразили их меню. Чавдаров был
свидетелем в НорильЛаге как шпаниха предлагала своему блатному муженьку:
"Колхозничкой шестнадцатилетней хочешь угощу?" То была крестьянская девочка,
попавшая на Север на 10 лет за один килограмм зерна. Девочка вздумала
упираться, шпаниха сломила её быстро: "Зарежу! Я -- что, хуже тебя? Я ж под
него ложусь!") У них были [шестёрки] -- лакеи из работяг, выносившие за ними
горшки. Им отдельно готовили из того немногого мяса и доброго жира, который
отпускался на общий котёл. Уркачи рангом поменьше выполняли [руководящую
работу] нарядчиков, помпобытов, комендантов, утром они становились по двое с
дрынами у выхода из двухместной палатки и командовали: "Вы'-ходи без
последнего!" Шпана помельче использовалась для битья отказчиков -- то есть
тех, кто не имел сил тащиться на работу. (Начальник полуострова Таймыр
подъезжал к разводу на легковой и любовался, как урки бьют Пятьдесят
Восьмую.) Наконец, урки, умевшие [чирикать], мыли шею и назначались
[воспитателями]. Они речи произносили, поучали Пятьдесят Восьмую, как жить,
сами жили на ворованном и получали досрочки. На Беломорканале такая морда --
социально-близкий воспитатель, ничего не понимая в строительном деле, мог
отменять строительные распоряжения социально-чуждого а.
повседневности. Так было лучше для блатных. Так было спокойнее для
начальства: не натруживать рук (о битьё) и глотки, не вникать в подробности
и даже в зону не являться. И для самого угнетения так было гораздо лучше:
блатные осуществляли его более нагло, более зверски и совершенно не боясь
никакой ответственности перед законом.
поблажали довольно. Если блатари выходили за зону -- это была наибольшая
жертва, о которой можно было их просить. На производстве они могли сколько
угодно лежать, курить, рассказывать свои блатные сказки (о победах, о
побегах, о геройстве) и греться летом на солнышке, а зимою у костра. Их
костров конвой никогда не трогал, костры Пятьдесят Восьмой разбрасывал и
затаптывал. А [кубики] (леса, земли, угля) потом приписывались им от
Пятьдесят же Восьмой. *(7) И еще даже возят блатных на слёты ударников и
вообще слёты рецидивистов (ДмитЛаг, Беломорканал).
Она была бичом в каждом домзаке, куда её сажали, хулиганила в каждом
отделении милиции. Если когда по капризу и работала, то всё сделанное
уничтожала. С ожерельем судимостей её прислали в июле 1933 года в ДмитЛаг.
Дальше идет глава легенд: она пошла в [Индию] и с удивлением (только вот это
удивление и достоверно) не услышала там мата и не увидела картежной игры. Ей
будто бы объяснили, что блатные тут увлекаются трудом. И она [сразу же]
пошла на земляные работы и даже стала "хорошо" работать (читай: записывали
ей чужие кубики, посмотрите на это лицо!) Дальше идёт глава истины: в
октябре (когда стало холодно) пошла к врачу и без болезни попросила (с ножом
в рукаве?) несколько дней отгулять. Врач охотно (! у него ж всегда много
мест) согласился. А нарядчицей была старая подружка Береговой -- Полякова, и
уже от себя добавила ей две недели пофилонить, ставя ей ложные выходы (то
есть, кубики на неё вычитывались опять-таки с работяг). И вот тут-то,
заглядевшись на завидную жизнь нарядчицы, Береговая тоже захотела
[ссучиться]. В тот день, когда Полякова разбудила её идти на развод,
Береговая заявила, что не пойдёт копать землю, пока не разоблачит махинации
Поляковой с выходами, выработкой и пайками (чувство благодарности её не
очень тяготило). Добилась вызова к оперу (блатные не боятся оперов, второй
срок им не грозит, а попробовала бы вот так не выйти каэрка!) -- и сразу
стала бригадиром отстающей мужской бригады (видимо взялась зубы дробить этим
доходягам), потом -- нарядчицей вместо Поляковой, потом -- воспитательницей
женского барака (! эта матерщинница, картёжница и воровка!), затем и --
Афанасьев Роман
Куликов Роман
Посняков Андрей
Махров Алексей
Лукин Евгений
Березин Федор