давно и что Софи, с разрешения родителей, готова выйти замуж... - тут
открытое лицо Трэдлса озарилось знакомой чистосердечной улыбкой, - за меня,
каков я есть... короче говоря... с ложечками из британского металла.
Превосходно! 3атем я попросил его преподобие Хореса, - какой это
замечательный пастырь, дорогой Копперфилд, ему бы быть епископом или по
крайней мере не жить в такой нужде! - попросил согласиться на наш брак, если
я заработаю за год двести пятьдесят фунтов и смогу рассчитывать на такую же
сумму в следующем году, а может быть, и на большую, а также если я смогу
скромно обмеблировать квартирку вроде вот этой... Я взял на себя смелость
сказать, что мы терпеливо ждали много лет и что такие любящие родители не
должны препятствовать ей устроить свою жизнь только потому, что она крайне
им нужна дома. Вы меня понимаете?
подобных случаях, - я не хочу ни в чем порицать его преподобие Хореса! -
родители, братья и прочие родственники бывают иногда слишком эгоистичны.
Превосходно! Я сказал также, что от всей души хочу быть полезным его
семейству и, если я пробью себе дорогу, а с ним что-нибудь случится... Я
имею в виду его преподобие Хореса...
дочерям. Он отвечал в самых лестных для меня выражениях и обещал испросить
согласие миссис Крулер. Но с ней им пришлось повозиться!.. Это перебросилось
у нее с ног на грудь, а затем и на голову...
Я уже как-то говорил, что она превосходнейшая женщина, но не может двигать
ни руками, ни ногами. Любое волнение бросается ей на ноги. Но на этот раз
оно бросилось и на грудь и на голову и, короче говоря, потрясло весь ее
организм самым ужасным образом. Однако благодаря тщательному уходу они со
всем этим справились, и вчера минуло полтора месяца, как мы поженились. Ох,
Копперфилд! Вы не можете себе представить, каким я чувствовал себя
чудовищем, когда все семейство рыдало и все падали в обморок! А миссис
Крулер - та не могла даже видеть меня перед нашим отъездом... Не могла,
знаете ли, мне простить, что я отнял у нее ее ребенка. Но она доброе
существо и теперь уже может меня видеть. Сегодня утром, например, я получил
от нее славное письмецо.
- вставил я.
мне можно позавидовать. Я работаю не покладая рук и без устали изучаю право.
Встаю я каждый день в пять часов утра, но мне это нипочем. Днем я прячу
девушек, а вечером мы веселимся. И, право же, меня огорчает, что во вторник
накануне Михайлова дня они поедут домой. А вот и девушки! - Трэдлс заговорил
громко. - Знакомьтесь: мистер Копперфилд, мисс Крулер... мисс Сара... мисс
Луиза... Маргарет и Люси!
были хорошенькие, а мисс Кэрелайн - та была очень красива; но лицо у Софи
было такое милое, доброе и заботливое, что, по моему мнению, мой друг сделал
хороший выбор. Все мы уселись вокруг камина, а тем временем смышленый на вид
подросток, - который, по-видимому, запыхался перед моим появлением оттого,
что спешно доставал груду бумаг и устилал ими стол, - теперь убрал эти
бумаги и поставил на стол чайную посуду. Потом он удалился, с шумом закрыв
входную дверь. Миссис Трэдлс, спокойная и веселая, приготовила чай и, присев
в уголке у камина, стала поджаривать на вилке гренки.
свадебного путешествия "Том" выбрал Кент и повез ее туда, и там она
увиделась также и с бабушкой; обе они - и бабушка и Агнес - были вполне
здоровы и говорили только обо мне. А что касается до "Тома", то он - она в
этом уверена - думал обо мне все время, пока меня не было. "Том" был для нее
авторитетом решительно во всех вопросах. "Том" явно был ее кумиром, и
никакая сила не могла сбросить его с пьедестала; она верила в него
нелоколебимо и всей душой, она перед ним благоговела.
понравилась. Не знаю, было ли это разумно, но, во всяком случае, это было
очаровательно и соответствовало их натуре. Если Трэдлс и сожалел временами о
том, что у них еще нет серебряных чайных ложек, то, несомненно, в те
мгновения, когда он передавал Красавице чашку с чаем. Что же касается до его
милой и скромной жены, если она чем-нибудь и гордилась, то только тем, что
сестра у нее - красавица. А та была чуть-чуть капризна и избалована, но и
Трэдлс и его жена бесспорно признавали эти качества неотъемлемым ее даром.
Пожалуй, они были бы очень довольны, родись они трудовыми пчелами, а она -
пчелиной маткой.
уважения к ним, чем готовность исполнять любые прихоти этих девушек,
которыми они явно гордились. Раз десять в течение вечера свояченицы
обращались к Трэдлсу, называя его "любовь моя"; то он должен был что-то
принести, то что-то отнести, то что-то показать, то что-то найти... А без
Софи они решительно ничего не могли делать. У одной растрепалась прическа, и
только Софи могла привести ее в должный вид. Другая забыла какой-то мотив, и
только Софи могла напеть его правильно. Третья пыталась вспомнить название
какого-то местечка в Девоншире, и только Софи звала это название. Когда надо
было писать письмо домой, это поручалось сделать Софи перед завтраком. Когда
они вязали и у кого-то из них спустилась петля, только Софи могла исправить
ошибку. Хозяйками квартиры были они, а Софи с Трэдлсом только и делали, что
им угождали. Не знаю, много ли детей в свое время было на попечении Софи, но
казалось, что нет на английском языке такой детской песенки, которую не
знала бы Софи, и она пела их чистым, звонким голоском без конца, одну за
другой (каждая сестра, не исключая и Красавицы, требовала пропеть свою
любимую песенку), пела так, что совсем меня очаровала. А особенно приятно
было видеть с какой нежностью и уважением, невзирая на свою
требовательность, относились все сестры к Софи и Трэдлсу. Когда настало
время мне уходить и Трэдлс собрался проводить меня до кофейни, право же, я
никогда не видел, что еще на какую-нибудь упрямую шевелюру - да и вообще на
какую бы то ни было шевелюру - пролился бы такой ливень поцелуев.
того, как возвратился к себе, пожелав Трэдлсу спокойной ночи. Если бы в этой
квартирке под самой крышей увядшего Грейс-Инна выросли тысячи роз, они не
могли бы ее так украсить, как это семейство. Девушки из Девоншира,
очутившиеся в гуще адвокатских контор и лавок с сухими юридическими книгами,
чай с гренками и детские песенки и тут же это мрачное царство - пергаменты,
красная тесьма, пыльные облатки для запечатывания писем, сандарак, бутылки
чернил, судебные дела, векселя, сборники законов, прошения, заявления,
счета; все это показалось мне почти таким же неправдоподобным, как если бы
мне приснилось, что прославленное семейство султана попало в список
адвокатов и появилось в Грейс-Инн-Холле вместе с говорящей птицей, поющим
деревом и золотой водой. И тем не менее, распростившись с Трэдлсом и
вернувшись к себе в кофейню, я перестал бояться за его будущее. Все пойдет
на лад, думал я, вопреки всем старшим слугам в гостиницах Англии.
но мало-помалу перешел от размышлений о его счастье к созерцанию горящих
углей и, следя за бесконечными их превращениями, стал думать о превратностях
и утратах моей жизни. За эти три года, что я не был в Англии, мне не
приходилось видеть уголь в камине, но дров в камине я видел немало, и
сколько раз седой пепел, в который они рассыпались, и неровные кучки золы
напоминали мне о моих несбывшихся надеждах!
бодрости, я мог теперь думать и о будущем. Домашнего очага у меня не было.
Той, кто могла бы меня полюбить, я внушил, что она мне сестра. Когда-нибудь
она выйдет замуж, и кто-то другой станет притязать на ее нежность, а она
даже не узнает о том, что я люблю ее. За свое безрассудство я должен нести
расплату, и это справедливо. Что посеешь, то и пожнешь.
покорным, смогу ли вынести испытание и довольствоваться тем местом у ее
домашнего очага, какое она занимала у моего... И вдруг передо мной возникло
одно лицо, оно возникло, казалось, прямо из пламени и связано было с ранними
моими воспоминаниями.
маленький доктор Чиллип, который оказал мне такую услугу в первой главе
этого повествования. Теперь он был уже изрядно стар, но на этом робком,
кротком, тихом человечке годы мало отразились, и я подумал, что точь-в-точь
таким он мог казаться и тогда, когда сидел у нас в гостиной и ждал моего
появления на свет.
я его не видел. Склонив голову набок, он мирно читал газету, а рядом с ним
стояла рюмка подогретого хереса с пряностями. Он держал себя так застенчиво,
что, казалось, читая газету, просил ее простить ему эту дерзость.
всегда, медленно:
всматриваясь в меня. - Ваше лицо кажется мне знакомым, сэр, но я
действительно не могу припомнить вашей фамилии.
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Грабб Джеф
Свержин Владимир
Орловский Гай Юлий