В те времена все Шведское королевство потрясали раздоры между двумя
влиятельными партиями одна из них, недовольная двором, мечтала захватить
власть, другая, во главе с Густавом II, стремилась продлить свое господство
к этой второй партии примыкал двор и все, что было связано с ним. Первую
партию представляли сенат и определенная часть военных. На трон только что
вступил монарх, и недовольные чувствовали, что настал удобный момент
приступить к активным действиям: с нарождающейся властью справиться гораздо
легче, чем с опытным, хорошо окопавшимся властителем. Сенаторы понимали это
и завоевывали все новые сильные позиции они использовали свои преграды в
самых широких пределах и даже злоупотребляли ими, осмеливаясь открыто
бросать вызов королю на своих заседаниях и насмехаться над его указами
постепенно власть законодателей достигла такой степени, что Густав без их
согласия не мог даже назначить чиновников в своем собственном королевстве.
Так обстояли дела в стране, когда я нанес визит сенатору Стено,
вдохновителю сенаторской партии. Молодой политик и его супруга приняли меня
со всем радушием и, осмелюсь думать, с самым живым интересом. Мне попеняли,
что я сразу не взял с собой жену, и я оправдался только тем, что принял
приглашение отобедать у них в доме на следующий же день вместе с ней.
Эмму, которая как нельзя лучше подходила для роли моей жены, сочетая в
себе все качества, так высоко ценимые в свете, приняли с исключительной
сердечностью, и между нею и милой супругой сенатора сразу завязалась самая
горячая дружба {Напомню читателю, что в этих записках изменены имена почти
всех действующих лиц. (Прим. автора)}.
Если молодого шведа, двадцати семи лет от роду, можно было с полным
правом назвать одним из самых обаятельных, богатых и мудрых представителей
своего поколения, то можно было без преувеличения сказать, что его супруга
Эрнестина была, конечно же, самым очаровательным созданием во всей
Скандинавии. Прекрасная девятнадцатилетняя блондинка с роскошными волосами,
с величественной фигурой... красивые карие глаза, безупречные, благородные
черты лица - Природа в избытке одарила эту счастливицу, которая помимо
всевозможных физических совершенств обладала глубоким умом, твердым
характером и здоровой философией.
При нашей четвертой встрече Стено поинтересовался, кому адресованы
остальные рекомендательные письма, которые у меня были. Вместо ответа У.
показал их ему, и когда он прочитал на конвертах имена придворных, лицо его
потемнело.
- Знаете, любезнейший и дорогой наш гость, - сказал он, возвращая мне
письма, - нам доставляет удовольствие принимать любого, прибывающего с
такими теплыми рекомендациями, но должен заметить, что у меня непримиримые
политические разногласия с этими лицами, которых вы намерены посетить. Мои
коллеги, мои друзья и родственники, будучи заклятыми врагами двора, даже не
разговаривают с теми, кто служит или способствует деспотизму.
- Ах, сударь, - заговорил я, - ваши взгляды совершенно совпадают с
моими, я не допускал даже мысли связать себя с партией ваших противников я
так же, как и вы, ненавижу монархов и их тиранию. Я всегда удивлялся, как
Природа могла вложить в такие руки власть над людьми. И я прошу вас,
мужественных сенаторов, поскорее вернуть шведскому народу подлинную свободу,
которую Густав стремится отобрать у него по примеру своих предков пусть все
старания , вашего молодого принца усилить свою власть постигнет та же
бесславная участь, какую испытал недавно Адольф. Однако, добрый мой
господин, чтобы впредь у вас не было никаких сомнений в моем искреннем
желании присоединиться к вашей партии и в моем уважении к вашим взглядам,
давайте вместе с вами разорвем на клочки вот эти самые письма, которые
адресованы сторонникам Густава и их прихлебателям. Да, да, уничтожим их все,
и я доверяю вам самому выбирать друзей, с которыми я мог бы иметь дело в
вашем городе.
Стено с чувством пожал мне руку, и его юная жена, присутствовавшая при
нашем разговоре, не могла сдержаться, чтобы не выразить живейшую радость от
того, что к их партии присоединился столь достойный человек.
- Боршан, - торжественно заявил Стено, - после таких слов, которые
наверняка идут из самого сердца, я больше не сомневаюсь в образе ваших
мыслей. Но скажите, вы действительно готовы отстаивать наши интересы, как
свои собственные, и принять на себя все обязательства, требующие верной
дружбы и строгой конспирации?
- Сенатор, - живо ответил я, - клянусь жизнью, что буду с вами до тех
пор, пока последний тиран не исчезнет с лица земли, если вы вложите в мои
руки необходимое оружие.
После чего я рассказал супругам о случае с принцессой Голландии,
который убедительно свидетельствовал о моем отвращении к тирании и к ее
носителям.
- А ваша супруга, друг мой, - спросил меня сенатор, - она разделяет
ваши взгляды?
- На ваш вопрос отвечу честно: наши взгляды настолько схожи, что она
оставила Софию, которая осыпала ее всевозможными милостями.
- Отлично, - сказал Стено, - завтра в моем доме соберутся друзья я
приглашаю вас обоих присоединиться к нам и обещаю, что вы услышите очень
интересные вещи.
Я передал этот разговор Эмме.
- Прежде чем влезть в это дело, дорогой, надо подумать хорошенько, во
что оно может вылиться. Не забывай, что когда ты отказался служить Софии, ты
действовал скорее, как мне кажется, из отвращения к политическим интригам, а
не из духа свободолюбия.
- Нет, - возразил я, - ты ошибаешься с тех пор я много передумал и
пришел к выводу, что только мой извечный ужас перед деспотизмом отдельной
личности заставил меня отказаться от предложения супруги градоправителя:
будь ее цели несколько иными, я, возможно, согласился бы на все...
- Извини, Боршан, - не унималась Эмма, - но я не вижу никакой логики и
последовательности в твоих принципах: ты сам тиран, и ты же ненавидишь
тиранию деспотизм сквозит во всех твоих вкусах, глубоко гнездится в твоем
сердце, твоя душа пропитана им, и вдруг ты восстаешь против него. Объясни
мне эти противоречия, или можешь больше не рассчитывать на меня.
- Эмма, - начал я, глядя прямо в глаза своей спутнице, - послушай
внимательно, что я тебе скажу и хорошенько запомни мои слова. Если сенат
собирается выступить с оружием в руках против шведского монарха, им движет
не ненависть к тирании, а зависть, оттого что деспотом является кто-то
другой, но не сами сенаторы как только они получат власть, ты увидишь, как
в их взглядах произойдет внезапная метаморфоза, и те, кто сегодня ненавидят
деспотизм, завтра будут сами осуществлять его для своего блага. Приняв
предложение Стено, я играю ту же роль, что и он и ему подобные я не
стремлюсь сокрушить трон, но хочу обратить его свойства в свою пользу. Еще
вот что запомни: я. разорву с этим обществом, как только увижу, что оно
вдохновляется другими принципами или идет в другом направлении, поэтому,
Эмма, не обвиняй меня в непоследовательности, как не осуждай тех, кто
заменяет тиранию деспотизмом: трон люб всякому человеку, и не трон он
ненавидит, а того, кто сидит на нем. Я чувствую в себе прямо-таки
потребность вмешаться в мировые дела, для этого нужны не предрассудки и не
добродетели, но страсть, порочное сердце и несгибаемый характер - то есть
как раз то, чем я обладаю фортуна благоволит ко мне, и я принимаю вызов
судьбы. Оденься завтра шикарнее, Эмма, будь гордой, умной и соблазнительной
- я хочу сказать, стервозной, - именно эти качества уважают в доме Стено
покажи его гостям, что они в тебе есть, и ничего не бойся.
Мы пришли к назначенному часу и были встречены лакеем, который коротко
бросил швейцару: "Это последние, никого больше не пускать".
Позади большого дома, похожего на настоящий дворец, был сад, в самом
конце которого, в уединенном павильоне, собрались гости. Павильон был
окружен высокими густыми деревьями и напоминал собою храм, воздвигнутый в
честь бога молчания. Дворецкий молча указал нам дорогу, но провожать не
стал.
Не считая нас, собрание состояло из восьми человек. Стено и его жена, с
которыми я вас уже познакомил, поднялись приветствовать нас и представить
остальным, которых я сейчас опишу. Это были три сенатора с супругами. Самому
старшему было около пятидесяти, его звали Эрикссон величественным видом он
напоминал государственного мужа, но было что-то неприятное в его взгляде и в
его манере говорить.
Его жену звали Фрезегунда, ей было тридцать пять лет, она отличалась
скорее красотой, нежели женственной грациозностью, в лице ее было что-то
мужское, но от этого она выглядела еще более величественной, словом, она
была тем, что обыкновенно называют красивой и роскошной женщиной. Второму
сенатору Вольфу было лет сорок, он поражал с первого взгляда необыкновенной
живостью, в том числе и в смысле ума, но в каждой черточке его лица сквозила
порочность. Амелии, его супруге, было от силы двадцать три года очень
пикантное лицо, удивительная точеная фигурка, свежайший ротик, плутоватые
глазки, нежная кожа при всем этом она обладала острым умом и пылким
воображением - трудно представить себе более распутное и более
обольстительное существо. Амелия покорила меня - именно покорила, иным
словом я не могу выразить свои чувства. Имя третьего сенатора было Браге, он
был моложе тридцати, стройный, худощавой, с быстрым взглядом, весь какой-то
нервный в движениях, но явно превосходил своих коллег силой, цинизмом и
жестокостью. Его жена Ульрика считалась одной из самых обворожительных
женщин в Стокгольме и одновременно одной из самых коварных и порочных, одной
из самых преданных сторонниц сенаторской партии, способной привести ее к
победе она была на два года моложе своего супруга.
- Друзья, - начал Стено, как только закрыли на засов двери и опустили
шторы, - я уверен, что этот французский господин и его супруга достойны нас,
и предлагаю немедленно принять их в наше общество.
- Сударь, - обратился ко мне Браге тоном несколько высокомерным, -
рекомендация господина Стено вдохновляет и внушает доверие к вам, однако
будет лучше, если мы услышим ваши честные ответы на наши прямые вопросы. -
Немного помедлив, он спросил: - Каковы ваши мотивы ненависти к деспотизму
королей?
Березин Федор
Трубников Александр
Курылев Олег
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Володихин Дмитрий