писать к вам; а чтобы дядя не лишил его наследства и ваш ребенок не остался
нищим, вы дадите клятву никогда не искать встречи ни с отцом, ни с сыном. Вы
также откажетесь от той денежной помощи, которую вам сейчас оказывает мой
муж. На этих условиях я возьму на себя заботу о вас. Вы можете переехать
куда-либо, но так, чтобы никто, кроме меня, не знал, куда именно, и там, на
новом месте, пользоваться репутацией порядочной женщины; я обещаю вам не
разоблачать эту ложь". Вот и все. Ей только пришлось пожертвовать своими
грешными и позорными привязанностями, ничего больше. А затем она вольна была
нести втайне бремя своей вины и втайне горевать о свершившемся; и этими
временными страданиями (не столь уж тяжкими для нее, я полагаю!) заслужить
спасение от вечных мук. Стало быть, наказывая ее в этой жизни, я открывала
ей путь в жизнь иную и лучшую. Если она чувствовала себя опаленной
неукротимым пламенем ненависти и мести, я ли разожгла это пламя? Если я
постоянно держала ее под угрозой заслуженной ею кары, в моей ли власти было
карать ее?
выражением взглянула на вышитые буквы.
Артура постоянно бередило совесть его отца, отсутствие Артура постоянно
терзало сердце его матери - так судил Иегова. Я ли виновата, если муки
запоздалого раскаяния помутили ее разум, а провидению угодно было, чтобы она
жила еще долгие годы после того? Я посвятила себя спасению ребенка, с
колыбели обреченного на погибель: дала ему незапятнанное имя, воспитала его
в страхе и трепете, как и надлежит тому, кто всю жизнь должен искупать
проклятье греха, тяготевшее над ним еще до его появления на этот погрязший в
пороках свет. Разве это - жестокость? Разве мне самой не пришлось страдать
за грех, в котором я была не повинна? Когда половина земного шара легла
между мной и отцом Артура, мы не стали дальше друг от друга, чем были, живя
под одной крышей. Умирая, он послал мне эти часы с девизом "Не забывай". Я
не забыла и никогда не забуду, хотя вижу в этих словах не то, что видел он.
Я вижу в них свое предназначение, данное мне свыше. Таков для меня смысл
букв Н. З. сейчас, когда они у меня перед глазами, таков был он и тогда,
когда тысячи миль отделяли их от меня.
обстоятельства, что к ней вдруг вернулась способность владеть руками, и
устремила на них пристальный, вызывающий взгляд. Но Риго, презрительно
щелкнув пальцами, воскликнул:
разговоров! Все это мне известно и без вас. Рассказывайте об украденных
деньгах, не то я расскажу сам. Громы и молнии, мне надоело слушать всякую
чепуху. Украденные деньги - вот о чем я хочу услышать!
понять, какая ошибка, какое роковое упущение Иеремии (ведь он один был моим
помощником и доверенным в этом деле) отдало в ваши руки сожженную и, должно
быть, чудом восстановленную бумагу. Я не могу понять, как это произошло...
эта бумага находится у меня и припрятана в надежном месте. Мы с вами оба
знаем, что это за бумага: приписка к завещанию мистера Гилберта Кленнэма,
сделанная рукой присутствующей здесь дамы и засвидетельствованная подписями
той же дамы и некоего старого каверзника! А, старый каверзник, марионетка со
свернутой шеей! Но будем продолжать, сударыня. Время идет! Кто доскажет
остальное, вы или я?
видеть себя и не желаю, чтобы другие меня видели в кривом зеркале вашего
рассказа! Ведь вы, растленный питомец тюрьмы и каторги, представите дело
так, будто я сделала это ради денег. А я о деньгах и не думала!
сказать вам: ложь, ложь, ложь! Вы отлично знаете, что утаили бумагу и
прибрали деньги к рукам.
порываясь встать на свои немощные ноги, и такова была сила ее исступления,
что казалось, еще немного, и это ей удастся. - Если Гилберт Кленнэм, впав в
детство перед смертью, вообразил себя обязанным загладить обиду, будто бы
причиненную девушке, которою был увлечен когда-то его племянник и которая
зачахла от тоски и одиночества после того, как этому преступному увлечению
был положен конец; и если он в своем старческом слабоумии продиктовал мне -
мне, чья жизнь была отравлена ее грехом, в котором по воле провидения она
сама мне призналась, - приписку к завещанию, имевшую целью вознаградить ее
за якобы незаслуженные страдания, что же, по-вашему, нет никакой разницы
между исправлением этой заведомой несправедливости и обыкновенной кражей,
какими занимаетесь вы и ваши тюремные дружки?
она, - я погибну в пламени, но не допущу, чтобы мои благочестивые побуждения
смешивали с жадностью и корыстью убийц!
могилу. Тысяча гиней младшей дочери покровителя этой красотки, если до
пятидесяти лет у него родится дочь, а если не родится, то младшей дочери его
брата по достижении ею совершеннолетия - "в память бескорыстного
покровительства, оказанного им некогда одинокой сироте". Две тысячи гиней!
А? Дойдете вы наконец, до них или нет?
обиняков!
будь его дом, в дни его молодости и достатка, постоянным прибежищем певцов,
музыкантов и других подобных им детей Тьмы, привыкших отворачиваться от
Света, эта девушка осталась бы тем, чем была, и не стремилась бы подняться
на высоту, с которой все равно сорвалась. Так нет же. Тот самый бес, по
наущению которого Фредерик Доррит возомнил себя человеком невинных и благих
побуждений, уверил его, что он сделает доброе дело, если поможет бедной
девушке, которую природа наделила хорошим голосом. Он стал давать ей уроки.
И тут ее встретил отец Артура, который, идя суровой стезей добродетели,
давно уже втайне тянулся к дьявольской приманке, именуемой искусством. Вот
как случилось, что по вине Фредерика Доррита безвестная сирота, будущая
певичка, одержала надо мной победу, и я была обманута и унижена! - то есть,
нет, не я, - спохватилась она, и краска бросилась ей в лицо, - а тот, кто
много выше меня! Не обо мне, грешной, речь!
теперь стоял совсем рядом, скорчил при этих словах особенно противную
гримасу и поочередно поджал обе ноги, как будто от услышанного у него под
гетрами забегали мурашки.
больше ничего ни говорить, ни слушать об этом не намерена (осталось только
оговорить условия сохранения тайны между нами четверыми), - наконец, когда я
утаила эту приписку, что было сделано с ведома отца Артура...
увидев Флинтвинча так близко, и, слегка отстранившись, смерила его
подозрительным взглядом. - Вы столько раз были свидетелем наших споров,
когда отец Артура требовал, чтобы я предъявила приписку, а я не соглашалась,
что, скажи я так, вам бы ничего не стоило уличить меня во лжи. Но, утаив
бумагу, я ее не уничтожила, а много лет хранила здесь, у себя. Поскольку все
состояние Гилберта перешло к отцу Артура, я в любую минуту могла сделать
вид, будто только что нашла ее, и передать эти две тысячи по назначению. Но,
во-первых, это значило бы пойти на прямую ложь (и тем обременить свою
совесть), а во-вторых, за все время, что я томлюсь здесь, мысли мои не
изменились, и я не видела причин для такого поступка. Это была награда за
то, что заслуживало кары, - ошибка старческого слабоумия. Я лишь исполнила
долг, предписанный мне свыше, и с тех пор несу ниспосланный мне свыше крест.
В конце концов бумага была уничтожена у меня на глазах (так по крайней мере
я думала), но в то время мать Артура давно уже лежала в могиле, а ее
покровитель, Фредерик Доррит, по воле провидения стал нищим и полубезумным
стариком. Дочери у него не было. Я разыскала его племянницу, и то, что я
сделала для нее, лучше денег, которые все равно не пошли бы ей впрок. -
Помедлив с минуту, она добавила, как бы обращаясь к часам: - Эта девушка ни
в чем не виновата, и, может быть, я не забыла бы принять меры, чтобы после
моей смерти деньги достались ей. - Затем она умолкла, не сводя с часов
задумчивого взгляда.
Кленнэм, - сказал Риго. - В тот вечер, когда наш милый арестант - мой друг и
собрат - вернулся из чужих краев, эта интересная бумажка еще находилась в
вашем доме. Позвольте напомнить и еще кое-что. Певчая птичка, которой вы
подрезали крылья, долгое время сидела в клетке под присмотром выбранного
вами стража, личности, хорошо известной этому старому каверзнику. Не
попросим ли мы, чтобы старый каверзник рассказал, когда он в последний раз
видел упомянутую личность.
это видела во сне, в самом первом моем сне. Иеремия, если ты сделаешь хоть
шаг, я так закричу, что у собора святого Павла услышат! Личность, о которой
говорит этот человек, - родной брат Иеремии, его близнец; он приходил сюда
после приезда Артура, глубокой ночью, и Иеремия своими руками отдал ему эту
бумагу, вместе с другими, в железной шкатулке, которую он унес с собой... На
помощь! Убивают! Спаси-и-те!
дороге. После короткой борьбы Флинтвинч сдался и мрачно заложил руки в
карманы.
назад. - Нападать на даму, наделенную подобным даром сновидицы! Ха-ха-ха! Да
Херберт Фрэнк
Эриксон Стивен
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Маккарти Кормак