Чтение 190–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

уля.

- Эка придумал! Теперь уже поздно, - ответила Монтале.

- Почему?

- Эти слова Лавальер...

- Да.

- Эти слова...

- Ну?

- Дошли до короля.

- Король знает их? Они были переданы королю?

- Король слышал их.

- Ohime [21], как говорил господин кардинал.

- Король находился в то время недалеко от королевского дуба.

- Следовательно, - заключил Маликорн, - теперь у короля и принцессы
все пойдет как по маслу, а козлом отпущения явится бедный Бражелон.

- Вы совершенно правы.

- Это ужасно!

- Ничего не поделаешь.

- Да, пожалуй, лучше не становиться между королевским дубом и коро-
лем, не то такой маленький человек, как я, мигом будет раздавлен, - про-
молвил Маликорн после минутного размышления.

- Сущая правда.

- Подумаем теперь о себе.

- Как раз то самое, чего и я хотела.

- Откройте же свои прелестные глазки.

- А вы давайте сюда ваши большие уши.

- Приблизьте ваш крошечный ротик, чтобы я мог крепче поцеловать вас.

- Вот он, - сказала Монтале и тотчас сама ответила звонким поцелуем.

- Разберемся во всем как следует. Господин де Гит любит принцессу,
Лавальер любит короля; король любит принцессу и Лавальер; принц не любит
никого, кроме себя. Посреди всех этих любовных историй даже дурак сделал
бы себе карьеру, а тем более такие рассудительные люди, как мы.

- Вы все носитесь со своими мечтами.

- Вернее, со своими фактами. Позвольте мне быть вашим путеводителем,
моя дорогая; кажется, до сих пор вы не могли пожаловаться на мои советы,
не правда ли?

- Не могла.

- В таком случае пусть прошлое служит вам порукой за будущее. Так как
здесь каждый думает о себе, подумаем о себе и мы.

- Вы совершенно правы.

- Но только исключительно о себе.

- Идет!

- Союз наступательный и оборонительный!

- Клянусь, что буду свято исполнять его.

- Протяните руку; вот так: все для Маликорна!

- Все для Маликорна!

- Все для Монтале! - отвечал Маликорн, протягивая руку, в свою оче-
редь.

- А теперь что же делать?

- Держать постоянно глаза открытыми, насторожить уши, собирать улики
против других, не давать никаких улик против себя.

- По рукам!

- Идет!

- Решено. А теперь, когда договор заключен, прощайте.

- Как прощайте?

- Да так. Возвращайтесь в свою харчевню.

- В свою харчевню?

- Да; ведь вы же остановились в харчевне "Красивый павлин"?

- Монтале, Монтале, вы сами выдали себя! Вы отлично знали о моем пре-
бывании в Фонтенбло.

- Что же это доказывает? Что вами занимаются больше, чем вы заслужи-
ваете, неблагодарный!

- Гм...

- Возвращайтесь же в "Красивый павлин"!

- Ах, какая незадача!

- Почему?

- Это совершенно невозможно.

- Разве не там ваша комната?

- Была, а теперь нет.

- Нет? Кто же у вас отнял ее?

- А вот послушайте... Как-то раз, набегавшись за вами, я пришел, едва
переводя дух, в гостиницу, как вдруг вижу носилки, на которых четверо
крестьян несут больного монаха.

- Монаха?

- Да. Старика францисканца с седой бородой. Смотрю, несут этого
больного монаха в гостиницу. Я поднимаюсь за ним по лестнице и вижу, что
его вносят в мою комнату.

- В вашу комнату?

- Да, в мою собственную комнату. Думая, что произошла ошибка, зову
хозяина; хозяин заявляет мне, что комната была снята мной на неделю,
срок истек, и теперь ее занял этот францисканец.

- Вот как!

- Я сам воскликнул тогда: вот как! Больше того, я хотел рассердиться.
Я опять поднялся наверх. Я обратился к самому францисканцу. Хотел дока-
зать ему неучтивость его поступка. Но этот монах, несмотря на всю свою
слабость, приподнялся на локте, вперт в меня огненный взгляд и сказал
голосом, который годился бы для командования кавалерийским отрядом "Вы-
киньте этого нахала за дверь!" Это приказание было моментально исполнено
хозяином и четырьмя носильщиками, которые спустили меня с лестницы нем-
ножко скорее, чем я сам спустился бы. Вот почему, дорогая, я оказался
без крова.

- Но кто такой этот францисканец? - спросила Монтале. - Что он, гене-
рал ордена?

- Наверное; мне послышалось, что его величал так вполголоса один из
носильщиков.

- Итак?.. - протянула Монтале.

- Итак, у меня нет больше ни комнаты, ни гостиницы, ни крова, и
все-таки я решил, как и мой друг Маникан, не ночевать под открытым не-
бом.

- Что же делать? - вскричала Монтале.

- Вот именно!

- Ничего не может быть проще, - раздался вдруг чей-то голос.

Монтале и Маликорн разом вскрикнули.

Показался де Сент-Эньян.

- Дорогой Маликорн, - сказал он, - счастливый случай снова приводит
меня сюда, чтобы вывести вас из затруднительного положения. Пойдемте, я
предлагаю вам комнату у себя и ручаюсь вам, что ее не отнимет никакой
францисканец. Что же касается вас, мадемуазель, будьте спокойны: я уже
посвящен в тайну мадемуазель де Лавальер и мадемуазель де Тонне-Шарант;
вы были только что так добры, что посвятили меня в вашу, благодарю: я
буду хранить все три тайны так же свято, как и одну.

Маликорн и Монтале переглянулись, как двое школьников, застигнутых на
месте преступления. Но так как Маликорн не мог не увидеть всех выгод
предложения де Сент-Эньяна, то он сделал Монтале знак, что покоряется, и
та ответила ему тем же.

Затем Маликорн медленно спустился с лестницы, обдумывая, как бы поис-
куснее выведать у г-на де Сент-Эньяна все, что последний мог знать о
пресловутой тайне. А Монтале помчалась как лань, и никакой лабиринт не
мог сбить ее с пути.

Сент-Эньян действительно привел к себе Маликорна, оказывая ему вся-
ческое внимание, - так он был счастлив держать в руках двух человек, ко-
торые могли бы поставлять ему сведения о тайнах фрейлин.

XXXII

ЧТО ЖЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ПРОИЗОШЛО В ХАРЧЕВНЕ "КРАСИВЫЙ ПАВЛИН"

Прежде всего сообщим читателю некоторые подробности о харчевне "Кра-
сивый павлин"; потом перейдем к описанию постояльцев, которые занимали
ее.

Харчевня "Красивый павлин", как и всякая харчевня, обязана была своим
названием вывеске. На этой вывеске изображен был павлин с распущенным
хвостом. Но только, по примеру некоторых художников, придавших змию,
соблазнившему Еву, лицо красивого юноши, творец вывески придал красивому
павлину лицо женщины.

Эта харчевня - живая эпиграмма на ту половину человеческого рода, ко-
торая, по словам Легуве, сообщает прелесть жизни, - стояла в Фонтенбло
на первой боковой улице налево, пересекавшей главную артерию, Парижскую
улицу, которая, в сущности, составляла весь городок.

В те времена боковая улица называлась Лионской, вероятно потому, что
направлялась в сторону этой второй столицы королевства. Лионскую улицу
составляли два дома зажиточных горожан, отделенные друг от друга больши-
ми садами с живой изгородью. Между тем казалось, будто на этой улице три
дома. Объясним, каким образом на самом деле их было только два.

Харчевня "Красивый павлин" выходила главным фасадом на большую улицу;
на Лионскую же улицу выходили два флигеля, разделенные дворами. В них
были просторные помещения для всех путешественников, приходили ли они
пешком, приезжали ли верхом или даже в каретах. Тут путники находили не
только кров и стол; богатые вельможи имели к своим услугам место для уе-
диненных прогулок, когда, подвергшись опале, желали затвориться в одино-
честве, чтобы понемногу примириться с обидами или же обдумать месть.