бесчестия он допустить не мог. Он мерз и кашлял вместе со своим народом.
закончили? Непонятно. До чего-то договорились. Но до чего? Даже если
перечитать стенограмму - а придется, - так и останется ощущение
пережевывания песка. Сидим и жуем песок, глядя друг на друга сияющими от
честности глазками. Тянут время, а сами уже в Будапеште. Ну, ничего...
иначе? - но вот голова готовилась возмутиться. Слабое звено, сказал он
презрительно голове, де-ерьмо. Заменить бы тебя... Он умылся горячей водой,
поскоблил щетину, оделся потеплее - и подбросил себя вверх..
буковые поленья, нога тонула в ковре. С темных панелей стен смотрели
стеклянными глазами охотничьи трофеи. На столе его ждал плотный завтрак:
салат из грибов и ветчины под соусом из сливок и дичи, горячие шпикачки с
брюссельской капустой и горошком, паштет, печеные бананы с коньячным кремом
(к ним он приохотился в давнюю пору на Санто-Доминго), легкое суфле с
миндалем - и к этому маленькая бутылочка "Мерло" урожая двадцать четвертого
года, кофе с пенкой и короткая сигара с золотым ободком от Дювиля, скатанная
вручную на бедре девушкой-мулаткой девятнадцати лет. Барон подоткнул
салфетку и приступил к завтраку...
сорок втором... это называется "тронул - ходи", угрожал - сделай, или тебя
не станут принимать всерьез никогда. А они не уступят, они будут тянуть
время здесь и переть бешеным кабаном там, внизу... а значит, придется
исполнять обещанное, пускать в ход V-3... они в него не верят или думают,
что это очередная ракета, или подводная лодка, или газ, или сверхсамолет...
а может быть, и верят, а может быть, и знают все, гестапо обязалось
организовать достоверную утечку информации - чтобы враги смогли оценить
реальность угрозы.
маятником в виде косы - медно и раскатисто объявили, что уже час дня. Два
молчаливых лакея ждали его в гардеробной. Барон позволил переодеть себя в
деловой костюм, потом поднялся в мансарду, обшитую черным деревом. На месте,
где должно было быть окно, открывался вход в бесконечный, темнеющий с
расстоянием коридор, похожий на те, что возникают между двух зеркал. Две
сверкающие полоски рельсов, проложенные по его полу, сходились в глухой
бесконечности. Барон взялся за кисть шнура, свисающего с потолка, легонько
дернул. Прокатился удар гонга. В стене напротив коридора открылись ворота, и
оттуда медленно выкатилась электроколяска, темно-красная, лаковая, с
блестящими медными ручками и фонарями. Кучер-пилот спрыгнул с козел,
распахнул перед бароном дверцу. В диване под слоем кожи и ватина были
резиновые подушки, налитые теплой водой.
помахал кучеру двумя пальцами. Тот ослепительно улыбнулся в ответ, натянул
на глаза огромные очки, застегнул под подбородком шлем и перекинул через
плечо концы бежевого шелкового шарфа.
Стыков не было, и только рвущийся посвист воздуха проникал снаружи в тишину
салона. Изредка в стенах коридора возникали окна - достаточно длинные, чтобы
рассмотреть кружево крыш, какие-то башни с зубцами, клочковатые облака.
почувствовал, что скулы его каменеют. Он еще раз, проговаривая про себя,
перечитал текст.
отеле "Канопа". Подлинники фотографий, на которых запечатлены встречи Дрозда
с информатором, буду иметь при себе. Необходима немедленная эвакуация в
нейтральную страну, где я передам фотографии известному мне лицу в
присутствии германского консула. Напоминаю о шведском паспорте и гонораре".
звоном - и вдавил клавишу селектора.
подписали...
Кляйнштиммеля... да и Гуго заодно...
Красноватый. А ну, спокойнее, осадил он себя. Так можно ведь и не дожить до
победы...
он испытал вполне понятное удовлетворение: негодяй мучается, хоть и по
другой причине. Каждый переносил издевательские процедуры доктора Ленарда
по-своему, кто-то вообще вставал, заправлял рубашку и шел работать, а
Штурмфогель отключался на два-три дня. Может быть, то, что помогает
предателю проходить контроль лояльности, и требует такой отдачи сил?..
Заключение Ленарда лежало на столе - почти безупречное. Лежало рядом с
текстом телепатемы.
все это значит! Почему твой агент перестал тебе доверять? Сразу после того,
как увидел фотографии предателя? А?
неровным строчкам. Кажется, он перестал разбирать почерк Ноймана. Потом он
посмотрел на шефа, на Гуго, на Кляйнштиммеля...
Осталось получить сами картинки. Ты можешь признаться, это облегчит жизнь и
нам, и тебе.
такая остается, - поднял ладонь Нойман. - Только поэтому ты проживешь еще
несколько дней. Послезавтра полетишь в Загреб, оттуда тебя перебросят в Рим,
там встретишься с Ортвином и заберешь у него фотографии. Все время будешь
под контролем. Любой твой чих, не понятый контролерами, будет твоим
последним чихом. Ясно?
Рима мы его перебросим легко, а потом - если он действительно сдаст нам
предателя - через Германию в Швецию. Паспорт его готов, - Нойман брезгливо
поморщился, - и гонорар тоже. Все это будет у тебя - вручишь...
Ты заработался, шеф.
солнечного сплетения.
на вражеской территории, ты с ним не можешь, раз он тебе не доверяет. И
вывезти его из Рима без тебя не получится. Тупик?
посторонний человек, не имеющий никакого отношения... а потом улучу момент и
подброшу его... Что произойдет с телом? - повернулся он к Штурмфогелю.
в тот раз поставили диагноз: тяжелое отравление парами бензина.
пообщаемся... Может быть, он даже не захочет возвращаться за своим телом. А
если захочет - то вывезем и тело. Хоть в Швецию, хоть на Шпицберген...
Штурмфогеля, - с этой минуты под арестом. В своем кабинете. В сортир - под
охраной. Из здания не выходить. Наверх - запрещаю. Все. Убирайся.
ОДИН
потолком. Действие нитроглицерина, который он сунул под язык перед свиданием
с шефом (для надлежащей бледности, дрожания конечностей и пота на лице),
должно бы давно кончиться - значит, голова болит сама по себе. Еще бы ей не
болеть...
проверки лояльности, Штурмфогель использовал совсем для других целей. Можно
сказать - преступных целей.
Верх. Предают древний Салем, Великий Город, губят его даже не за Германию -
за Гитлера.
процедур Ленарда, он раздел себя, уложил на кровать - и метнулся вверх, пока
еще оставалось немного сил, чтобы совершить этот скачок. У него было в
запасе где-то сорок восемь часов, в течение которых его гарантированно не
побеспокоят.