Чтение 20–й страницы книги ~Малайсийский гобелен~

- Я буду там, если это необходимо. Вы о многом наболтали ему?

Он вдруг сбавил тон и стал говорить доверительно, как тогда, когда
впервые показывал мне свой заноскоп.

- Послушай, в юности за революционные взгляды и речи меня вышвырнули из
Толкхорна. С тех пор, заверяю тебя, я не увлекаюсь болтовней. Я держу язык
за зубами в Малайсии.

- Появление "черного сюртука" из Совета вчера вечером убедило меня, что
назревают серьезные дела. Не считай меня дурачком. Что ему надо было в
галерее Гойтолы?

- Я уже сказал тебе - это не твое дело,- быстро ответил Бентсон.- Этот
человек - дьявол. Я могу только сказать, что присутствие османской армии у
нашего порога улучшило положение моего господина в несколько раз, настолько
Совет обеспокоен турками. Короче - задача тебе поставлена. Теперь надо
действовать.

- Бездействие всегда было самым главным оружием Малайсии - ив мирное, и
в военное время. Именно бездействие помогло Малайсии выжить за два миллиона
лет своего существования.

Подошел Бонихатч с закатанными рукавами и ухмылкой на лице. Он легко и
бесцеремонно вмешался в разговор.

- Так оно и будет. Совет опять постарается положиться на естественный
ход событий, Отто. На их стороне - чума, уже не первый раз в истории.
Собачья звезда - Сириус - находится в одном доме с Солнцем, и чума снова
стала набирать силу.

- На этой неделе на кладбище св. Брагата было похоронено десять
человек, умерших от одной только чумы,- заметил я.- Но это не защитит нас от
турок.

Бонихатч со знанием дела ответил:

- Да, но вы только подумайте, как ускорится ее распространение среди
сыновей Сулеймана, употребляющих в своих лагерях загрязненную воду.

- Верно,- согласился Отто.- Это только бабушкины сказки, что турок не
берет чума. Она пожирает их точно так же, как и нас. Кроме того, есть
сведения, что наши враги не истинные турки, а последователи короля Боснии
Стефана Твртко. Они все богомилы. Их легко одолеет чума.

Бонихатч, протестуя, помотал бакенбардами:

- Наш вонючий Совет надеется отсидеться, думает, что смерть сделает за
них свое дело. Да только чума и нас самих может обложить не хуже армии
Твртко. Мы послали обращение за помощью в Игару, Севилию и Вамонал, но в
ответ получили лишь извинения, правда написанные на богатейшем пергаменте.
Вся система насквозь прогнила!

- Войска прислал только Тускади, остальные знают о скудности нашей
государственной казны,- сказал я.

- Нам следовало бы впустить турок для очищения Малайсии, затем мы бы
снова начали, но уже без грязи, без коррупции,- в сердцах выпалил Бонихатч.

- Нет, нет, Бони. Такое лекарство лишь ухудшит болезнь и не принесет
облегчения. Мы должны победить турок, тогда у нас начнется революция.

- И что ж нам делать? Мне кажется, у тебя есть кой-какие мысли,-
проговорил я.

Опять из-под нависших бровей он впился в меня взглядом.

- Замыслы довольно коварные. Так бы их назвал Совет. Но их поддерживает
молодой герцог Ренардо. Ты увидишь все. В полдень ты должен быть у Гойтолы.-
Голос его изменился, и он добавил: - Переворот. Вот что необходимо сделать в
Малайсии.- Голос его стал еще ниже: - Прогресс.

Я знал студентов в университете, которые открыто признавали учение
прогрессистов, поскольку им нравилось, как те одеваются. Но произнесенное
стареющим северянином слово прозвучало так же странно, как и вчера, в устах
Летиции.

- Ладно, Отто, давай приготовим диван и установим зано-скоп.

Когда работа с заноскопом завершилась, Армида предложила подвезти меня
к ее отцу. Бедалар и Гай отправились смотреть подготовку Кайлуса к бою
быков, так что я остался с Армидой наедине. С чувством собственного
достоинства она повела меня в одну из конюшен Чабриззи. Здесь находился
подарок к ее дню рождения - ладная небольшая карета и кобылка Бетси, которая
смирно дожидалась в оглоблях.

Меня переполняло восхищение и зависть, когда Армида натянула вожжи.
Карета легко покатилась по дороге. Корпус был отделан со вкусом. Панели
сияли, как шелк, а позолота так и сверкала на солнце. Я страстно желал
обладать мужской версией такого экипажа, чтобы сломя голову пронестись мимо
удивленных друзей. Мы катили в этой очаровательной повозке вдвоем - я и
Армида.

- Что твой отец хочет от меня?

- Он сам должен объяснить. Что-то связано с турками.

Я замолчал. Я уже знал со слов Отто, что турецкими войсками командовал
босниец Стефан Твртко. Его имя облетело весь город. Говорили, что это
человек огромного роста, смуглый и жестокий, что он ничем не отличается от
разбойника, что для достижения собственных целей он связал свою судьбу с
турками. Ходили слухи, что его королевство не превышает заурядной долины в
балканских горах, и что он удавил своего сына Себастьяна. Какое отношение
мог иметь подобный негодяй к такому человеку, как Эндрюс Гойтола? Для меня
это была загадка.

Особняк Гойтолы находился за Ароматным кварталом и авеню Влюбленных на
глухой улице недалеко от Вамональского канала. Мы въехали на скаковой круг и
увидели главу семейства, который осматривал арабских скакунов. Слуга принял
лошадь, и мы с Армидой подошли к ее отцу.

Прежде всего он поведал мне, что у него восемьдесят лошадей, по большей
части арабские жеребцы. Почти все они находятся в загородном имении Гойтолы
- Джурации.

Эндрюс Гойтола имел высокомерный вид, что, очевидно, было следствием
его аристократического воспитания. Но одет был как деревенщина - на нем был
защитный короткий плащ, бриджи и гетры, какие носят на севере страны.
Прервав разговор с конюхами относительно объездки лошадей, он повернулся и
обратился ко мне довольно сухо:

- Через три дня начало ежегодного праздника Рогокрыла. Необходимо
своевременно подготовиться, чтобы выглядеть наилучшим образом.

Я не нашелся, что ответить на эту глубокую мысль. Да Гойтола и не ждал
ответа. После паузы он опять обратился ко мне.

- Ходят слухи, что у тебя большие успехи в пьесе "Принц Мендикула".
Превосходно. Надо думать, что постановка будет интересной. Бентсон поначалу
хотел, чтобы пьеса была из жизни современного простонародья. Но этого
никогда бы не допустили даже в его родном Толкхорне, где нравы отличаются
еще большей дикостью, чем у нас. Думаю, что пьеса приобретает должное
достоинство, только если она написана несколько тысяч лет назад и в ней
действуют благородные люди.

Он говорил сухо, как будто во рту не хватало слюны, чтобы увлажнить
произносимые им слова.

- Игра в пьесе из низменной жизни сказалась бы на моей карьере,- заявил
я.- Хотя та глуповатая наивность, которую проявляет Мендикула, доверяя своей
жене, скорее пристала лавочнику, а не принцу.

Он воткнул большие пальцы в карман камзола и сказал:

- Ну и шутник ты! Кому нужна пьеса о лавочниках? Публику нисколько не
волнует верность или неверность жены лавочника.

Разговор, кажется, заходил в тупик. Я взглянул на Армиду, призывая
помочь мне, но она рассматривала лошадей, поглаживала их бока.

Стараясь, насколько можно, говорить непринужденно, я ответил ее отцу:

- Я хочу заявить, что считаю трагикомедию о Мендикуле нелепой и глупой.
Уверен, Поззи Кемперер согласился бы со мной.

- В каком смысле глупой?

- Папа, Периан считает эту историю банальной,- вмешалась Армида, одарив
меня взглядом, который я не смог прочесть.- Он хочет сказать, что это
произведение могло быть написано миллион лет назад.

- Существенное замечание. Совершенно верно - пьеса тем и интересна, что
могла бы быть написана миллион лет назад. Есть вечные темы, и они должны
постоянно получать новое выражение. Эти любовные муки, великолепно
воплощенные Бентсоном, сегодня актуальны точно так же, как и вчера.

- Я понимаю,- ответил я вяло.- Но в пьесе нет морали. Действующие лица
глупы. Мендикула - дурак, если он такой доверчивый. Генерал - негодяй, так
как он обманывает своего друга; Патриция ничем не лучше - хм - шлюхи,
несмотря на всю свою королевскую кровь;

Джемима - нерешительна. Хотелось бы иметь хотя бы одного положительного
героя.

- Можно сказать, что мораль и нравственность присущи целому, а не
предписаны какой-то определенной роли.

- Моей роли они точно не приписаны. Мы немного помолчали. Затем Гойтола
снова заговорил, на этот раз более оживленно.

- Приятно сознавать, что имеешь дело с независимо мыслящим молодым
человеком. Моя дочь высказала предположение, что тебя, возможно,
заинтересует участие в одном небольшом приключении. Похоже, она не ошиблась.

Теперь и лошади разглядывали меня. С конюшен доносился резкий запах
соломы. От него у меня щипало в носу. Инстинктивно я чувствовал, что было бы
неприлично чихать в присутствии отца Армиды.

- Что это за небольшое приключение?

- Это приключение могло бы помочь семье Гойтолов, принесло бы пользу
Малайсии, а тебе - славу.

Предложение прозвучало как большое "малое приключение". А когда он
поведал мне о его сути, оно представилось мне еще большим. Но Армида
смотрела на меня расширенными глазами, не меньшими, чем задумчивые глаза
арабских скакунов. И я согласился сделать все, что он скажет. Голос мой
звучал почти уверенно.

Наутро, когда назначено было мое небольшое приключение, я начал
суетливо собираться, как бы подражая суматохе, царившей на улицах. Наступил
первый день одного из древнейших праздников Малайсии. Праздник Рогокрыла,