Чтение 20–й страницы книги ~Корона Солнца~

беззаботными, здесь ценят шутку, но не могут терпеть слабодушия, мы бываем
суровы, но нам чужды жестокость и злоба, мы мечтаем о дивных, далеких
мирах, но и знаем тоску по Земле.

"Обогащайся опытом!" Милый, наивный учитель! Произнося эти слова, ты не
мог себе даже представить, насколько мал их размер, чтобы вместить
действительное содержание. Наш опыт - это миллионы километров межпланетных
трасс и миллионы метров магнитной пленки с ценнейшими астрофизическими
данными, это колкие, холодные лучики звезд и всепожирающий пламень
огромного Солнца, надежные плечи друзей и мертвые тела погибших товарищей.
Наш опыт - это не отступать там, где, казалось бы, идти вперед невозможно,
проходить там, где до нас не проходил никто, распутывать сложные тайны
пространства и уметь постигать то, что кажется непостижимым...

- Хороший режим, - сказал командир. - Акопяновский...

- Вы это о чем? - не понял я.

- Об электронном лоцмане. Каждые десять минут увеличивает мощность
пространственных двигателей на пять тысячных. Можно подумать, что за
пультом сидит Акопян... Вот что, Алеша: сходи в салон и посмотри, что там
поделывает Веншин. Про Акопяна - ни слова, нечего расстраивать его раньше
времени.

Шаров тяжело поднялся и вышел. Несмотря ни на что, он старается
казаться спокойным. Идол чугунный...

Я привел в действие движущий механизм щита. Пока нагнетался воздух,
отнес закованное в панцирь тело Акопяна ближе к стене. Глотаю застрявший в
горле комок.

Откинув крышку люка, я шагнул в салон... и остолбенел.

"Мало вам космических девушек".

В кресле пилота сидел Акопян.

Веншин, как ни в чем не бывало, копошится у приборного стенда.

Акопян поворачивает голову в мою сторону.

- Ты, Алешка?.. Командир не пришел?

Не помню, как я вернулся в переходную камеру. Помню только, что с силой
захлопнул за собой крышку люка. С недоумением и страхом гляжу на скафандр,
лежащий у стены, на громадную вмятину. Меня колотит озноб.

"Мало вам космических девушек..."

Шарова я нашел в десятом секторе. Увидев меня, он опустил сварочный
пистолет и с тревогой в голосе спросил:

- Что-нибудь... случилось?

- Да...

- Говори.

Но я не мог говорить.

Шаров встряхнул меня за плечо:

- Говори же!

- Вы... вы не поверите мне.

- Веншин?.. Он жив?

- Нет, - верчу я головой в скафандре. - То есть да, но не в этом
дело!.. Не трясите меня, я скажу. Там, в кресле пилота, сидит Акопян.

Шаров выключил пистолет и швырнул в сторону.

- Повтори.

Я повторил.

- Тебе померещилось...

- Не знаю. В переходной камере лежит скафандр...

Я стою и жду, что скажет командир. Озноб не проходит.

- Так-так... - произносит командир. - Так-так...

В переходной камере Шаров заставляет меня вскрыть скафандр. Огромная
вмятина мешает откинуть замки.

На нас смотрело мертвое лицо Акопяна. Бледное, горбоносое, такое
знакомое...

В салон командир не вошел. Он только приоткрыл крышку люка и заглянул в
образовавшуюся щель. Молча захлопнул люк.

- Ну и что ты обо всем этом думаешь, Алеша?

Могу ли я о чем-нибудь думать сейчас? Я в изнеможении прислонился к
стене. Потом, собравшись с духом, сказал:

- Алитора.

- Чушь! - говорит командир. - Впрочем... Ну а Веншин?

- Веншин тот же. Я заметил на его левой щеке кровоподтек, который он
имел до нашего ухода.

- И он никак не реагирует на появление второго Акопяна?

- Он поглощен работой и, верно, даже не заметил, что Акопян вообще
уходил из салона.

- Н-да...

Шаров долго ходит вокруг распростертого тела пилота. Наконец он
останавливается и спрашивает:

- Она утверждала, что алиторы абсолютно неразличимы между собой?

- Да, так она говорила. Люди двойных алитор обретают различие только со
временем. Это легко проверить - тот, второй, Акопян не должен знать о нас
ничего, начиная с того самого вечера, когда рассказывал про джед-джедаков.

- Я видел ее, - вдруг признался Шаров.

У меня перехватило дыхание.

- Я видел ее в тот момент, когда она уходила, - продолжал командир. - Я
думал, это померещилось мне...

- Нет, не померещилось, - подтверждаю я.

- Что же нам делать? Тот, в салоне, должно быть, и не подозревает о
существовании своего мертвого двойника...

- Должно быть, - соглашаюсь я.

- В таком случае я предлагаю устроить погибшему почетные похороны. Но
второй ничего не должен знать об этом.

- Не должен. А чем мы докажем там, на Земле?

Шаров махнул рукой:

- Зачем нам доказывать? Мне, например, наплевать.

Мы уносим тело к шахте подъемника. Командир склоняется над скафандром и
долго смотрит в темную щель перископа.

- Ладно, давай... - говорит он дрогнувшим голосом и нажимает сигнал
общей тревоги.

Пронзительный крик сирены разносится по всему кораблю. И снова мне
чудится в этом крике жалоба и прощание. Я закладываю блещущее броней тело
пилота в пневматическую камеру и нажимаю рычаг.

Мы поднимаем правые руки - прощальный салют космонавтов...

Рядом с нами появляется фигура в скафандре. Она отключает сирену и
голосом Акопяна спрашивает:

- По какому случаю вы устроили здесь шумный праздник? Что-нибудь
произошло?

- Заткнись, - строго говорит Шаров. - Помолчи немного.

- С какой стати? Я хочу знать, что случилось?

- Случилось то, чего уже не поправишь. - В голосе Шарова скрытая
неприязнь. - Пришлось выбросить в космос твой скафандр.

- Это еще зачем?! - удивляется голос Акопяна.

- Так, ерунда... Заражен радиоактивностью.

- Ха! А я-то ломаю голову: куда мог деваться мой персональный
скафандр?! Что ж, буду пользоваться скафандром Веншина. Тесноват, правда,
но ничего, терпимо. А что это у тебя с рукой, дорогой?

И столько неподдельной тревоги слышится в этом вопросе, что мне
становится не по себе. Не по себе и Шарову - я чувствую, он смущен.

- Да так... ничего особенного, - буркнул он.

- Хитришь, командир!.. Работа есть? Зачем вызывали?

- Иди заканчивай. В девятом секторе.

Некоторое время мы с командиром внимательно следим, как двойник Акопяна
ловко орудует сварочным пистолетом. Накладывая ровные швы на поврежденные
части теплоприемника, он не перестает удивляться:

- Эй, ребята, и когда вы успели развести здесь такое свинство? Стоило
мне проспать свою вахту, и вот, пожалуйста!.. Кстати, всю ночь сегодня мне
снились джед-джедаки. К письму, наверное.

- Пойдем, Алеша... Все в порядке.

Мы с Шаровым отправились в переходную камеру. За всю дорогу командир не
произнес ни слова. Я тоже молчал. Но думали мы об одном и том же...

С рукой Шарова я провозился около часа. Фаланги указательного и
среднего пальцев были раздроблены. Удивляюсь, как он мог терпеть такую
боль!.. Я извлек осколки костей и сделал все, что мог, чтобы кисть в
дальнейшем не потеряла гибкости движений. Хирург из меня, прямо скажу,
никудышный, но рентгеновский снимок показал, что операция прошла довольно
удачно.

- Будет работать? - коротко спросил командир.

- Лучше, чем прежде, - поспешил я его успокоить. Я знал, что значит
рука для такого человека, как Шаров. - Впрочем, теперь все зависит от вас.
Покой и отдых.

- Покой и отдых... - задумчиво проговорил командир, поглаживая
подбородок здоровой рукой.

Только теперь я заметил на его подбородке розовый шрам. Шаров
перехватил мой взгляд и усмехнулся бледными губами:

- Это память о Марсе, Алеша. Поиски экспедиции Снайра проходили не так
весело, как об этом рассказывал Акопян...

Командир направился к пульту навигационной машины. Я хотел было
протестовать, но подошел Веншин и тронул меня за плечо:

- Оставьте, доктор, это все равно ни к чему не приведет. Такие, как он,
покидают свой пост только мертвыми. Простите меня.

- Не понимаю, за что?!

- Гелиана... Я вам не поверил тогда.

Значит, он тоже пережил внезапность появления второго Акопяна... А
может быть, даже он видел ее?..

Звякнула крышка люка переходной камеры.

- Ни слова при нем! - умоляюще прошептал я. - Ведь он такой же?