только напортили. Жаль только, что ни одного зверя с Галлины я в том
питалище не увидел.
Просто сделал вид "ах да, ну как же", и всякая охота рассказывать про себя
у меня пропала. Еще про Марту мою ему сообщать. Я сказал ему:
эти дела.
чем он, сразу увел бы разговор в другую сторону. Он словно ждал моего
вопроса.
собрании говорил?
про Федера слушать.
Сам понимаешь, пятно на репутации. А у меня такие обстоятельства были, что
с пятном никак нельзя. Вот я и расследовал.
подозревал, кто это сделал, а тут все подтвердилось.
в Центральной интеллекторной и следа при этом никакого нигде не оставить,
математиком быть мало - надо быть высококвалифицированным математиком.
Надо в системах разбираться отлично, а они сложные, со многими закавыками.
наслаждался моим нетерпением.
личном файле. Он о ней ничего не знал, хотя стереть мог очень просто, даже
случайно. Но не стер.
сказал, он знал, что я на Федера думал. Так что я уже догадывался. Но не
верил. И хотел, чтобы он сказал сам.
в файле. А когда не обнаружил, подумал, что стерлась. Ведь времени очень
много прошло. Всех проверять тогда не стал, не было надобности. А потом
вот понадобилось.
любимчик, малютка Кхолле. Кхолле Кхокк, как я и подозревал.
"кхоллекхокк".
мешал, я в его данных по бовицефалам сомневался и хотел сделать такой
пробор, чтобы оставить им возможность развиваться в сапиенсов. Он убрать
меня хотел, обезвредить. И обезвредил, если ты помнишь.
него не похоже.
уверен. Он специально фальсифицировал данные на бовицефалов, чтобы потом
скандал поднялся, чтобы сразу после скандала предъявить вам всем остальные
счета. Так ведь и получилось, правда?
анонимную жалобу, да пусть даже и не анонимную, тут же Федеру перешлют,
чтобы по-своему разобрался. Правда, все равно должны зарегистрировать, без
этого невозможно. А потом, когда шум поднимется, файлы-то вскроют и
увидят... Очень умно придумано было с той докладной! Как вас тогда давить
начали? Ведь уже и задавили давно, а все равно еще давят. Вот что такое
точно рассчитанный удар. Не туше какое-нибудь.
ходили. Он стекла готовил разоблачительные, я так думаю.
Да что ты знаешь про Кхолле! Отличный товарищ, отличный куафер, и человек
был прекрасный! Он зверей жалел, и не так, как ты, а по-настоящему, не
сю-сю. Он хоть и жалел, а все-таки понимал, что без куаферов - никуда,
потому и сам куафером стал. И не можешь ты про Кхолле так говорить. Он
погиб!
губки, как будто сам никакого отношения к этому не имел. - И он
действительно прекрасным был человеком, потому против вас и шел, ввязался
в такое опасное дело. Ты не можешь этого понять.
улыбался. Меня просто замутило от ярости. Длинноносая черепаха, убиравшая
с нашего стола, испуганно метнулась от меня, хотя я на нее даже не
посмотрел.
по-твоему, всегда ты во всем прав. Только вот нет его, Кхолле, и он тебе
ответить не может. Зато я здесь, и я могу вместо него, так что ты свои
пятна за его счет не замазывай.
умиротворяюще, как ребенку неразумному, сказал дю-А. - Факт абсолютно
неоспоримый.
оставить не мог, кроме него. Он и послал.
приходится верить на слово. С другой стороны, хорошо: когда очень не
хочется, можно и не поверить, и никто тебе ничего не докажет. Потому что
неграмотность. А где вы в наше время грамотных сыщете?
ведмедях, которые убили наших ребят. Не понимаю, почему я не мог говорить
о них. Получается не очень красиво: мол, раз он меня пригласил, то я
(вроде бы из благодарности за редкий обед) решил поберечь его бедную
совесть и его бедные нервы. Это я уже потом понял. Я вообще мастер
понимать потом, когда поздно.
приписываю. Он все правильно делал. Он так свой долг понимал.
скорее всего в личном файле держал, шифровал под безобидные тексты. Сейчас
разве скажешь?
стало неинтересно. И противно. И звери противны, и еда экзотическая
(блинчики какие-то, пеллмень, трубочки из белого мяса, квазиживые
хлебцы...). И дю-А противен мне стал. И очень захотелось уйти. Я
потихонечку начал соображать (еще не окончательно, а так, на уровне
подсознания), что сидит вместе со мной за этим филигранной работы столом
человек, предавший моих друзей, человек, которого я был обязан казнить и
которого не казнил, человек, с которым и разговаривать-то позорно, а не то
что принимать его угощение. Чужой, враждебный мне человек, хотя и похожий
на меня очень. Что человек этот не просто меня угощает, а гадости про моих
друзей, из-за его трусости погибших, мне говорит. А я слушаю. Последнее
время я то и дело поступаю неправильно. И с Мартой тоже, хотя и она
хороша. Все время не то что-то делаю. Я сказал:
забывший недавнее благодушие, поднял голову:
не прав. Ты не можешь быть прав, с самого начала не по той программе
работал. И все ваше куаферство - дикая глупость была. Если не
преступление.
бесполезно, ты в этом своем куаферстве закостенел. Хотя в принципе я тебя
понимаю. Когда-то ты мне нравился даже. Мы ведь почти друзьями стали
тогда. Ты был очень неплохим парнем. И честным, и все такое.
наверное, по сию пору начальник, очень уж командовать любит.) Сбил меня...
Ты сейчас уйдешь, но ты должен знать одно: я тебе никогда не прощу, что бы
там после ни случилось, кто бы из нас правым ни оказался. А прав-то
все-таки я! Все-таки я! Ни-ког-да не прощу тебе, что ты меня тогда трусом
назвал. И подлецом.