наконец-то предстала подлинная реальность, зрение его помутилось. Под
прикрытием теней женщина казалась мешаниной неопределенных форм: лицо ее
расплывалось, очертания тела были нечеткими, радужные волны, теперь
замедлившие свой бег, проходили от кончиков пальцев к голове. Единственным
отчетливо различимым элементом в этом потоке были ее глаза, безжалостно
уставившиеся прямо на него. Он провел рукой по лицу, надеясь отогнать
видение, и за эти мгновения она распахнула дверь, за которой открывался путь
к бегству. Он вскочил с кровати, по-прежнему стремясь добраться до
скрывающейся за миражами голой правды, с которой он только что совокупился,
но она уже почти выбежала за дверь, и, чтобы остановить ее, ему оставалось
только схватить ее за руку.
он дотронулся до нее, действие этой силы прекратилось. Смутные черты ее лица
распались, как детская составная картинка, и, закружившись в хороводе,
вернулись на свои места, скрывая бесчисленное количество других комбинаций -
неоконченных, неудачных, звероподобных, ошеломляющих, - под скорлупой
реальности. Теперь, когда эти черты остановились, он узнал их. Вот они, эти
кудри, обрамляющие удивительно симметричное лицо. Вот они, эти шрамы,
которые прошли с такой неестественной быстротой. Вот эти губы, которые
несколько часов назад назвали своего владельца никем и ничем. Но это была
наглая ложь! Это ничто обладало по крайней мере двумя ипостасями - убийцы и
бляди. У этого ничто было имя.
возникшая перед ним фигура больше не меняла своих очертаний, чему Миляга был
рад лишь отчасти. Как ни противны ему были бредовые галлюцинации,
скрывавшаяся за ними реальность показалась ему еще более отвратительной. Все
сексуальные фантазии, которые возникли перед ним в темноте, - лицо Юдит, ее
груди, живот, половые органы, - все это оказалось иллюзией. Существо, с
которым он трахался и в котором чуть было не осталась часть его семени,
отличалось от нее даже полом.
осудить какое-нибудь проявление полового влечения, и хотя он обычно отвергал
гомосексуальные ухаживания, объектом которых ему доводилось стать, причиной
этого было не отвращение, а скорее безразличие. Так что переживаемое им
сейчас потрясение было вызвано не столько полом обманщика, сколько силой и
полнотой обмана.
со мной?
является его лучшей защитой.
мелодично.
взгляд на свои руки, а потом вновь поднял его на сильное, стройное тело Пая.
- Я ощущал ее, а не тебя, - снова пожаловался он. - Что ты со мной сделал?
возразить. По-своему, Пай был прав. Нахмурившись, Миляга понюхал свои
ладони, рассчитывая учуять в поте следы какого-то наркотика. Но от них
исходил лишь запах похоти, запах жаркой постели, которая осталась у него за
спиной.
к Юдит, то я клянусь... я клянусь... тебе не поздоровится.
горло. Одежда выпала из рук убийцы, и тело его обнажилось. Он не пытался
сопротивляться: он просто поднял руки и положил их на плечи Миляге. Этот
жест взбесил его еще сильнее. Он начал изрыгать поток ругательств, но
безмятежное лицо Пая с одинаковым спокойствием принимало слюну и злобу.
Миляга стал трясти его и плотнее обхватил его горло, чтобы прекратить доступ
воздуха. Пай по-прежнему не оказывал никакого сопротивления, но и не терял
сознания, продолжая стоять напротив Миляги, словно святой в ожидании своей
мученической доли.
отшвырнул Пая прочь, опасливо отступая подальше от этой гнусной твари.
Почему парень не дал ему отпор и как он умудрился не упасть? Какая
тошнотворная податливость!
мягко, и мученик ответил.
рук одежду. Завтра, - подумал он, - в голове у него немного прояснится. Ему
надо хорошенько очистить организм от этого бреда, и тогда все происшедшее -
Юдит, погоня и половой акт с убийцей - превратится в забавную сказку,
которой он, вернувшись в Лондон, поделится с Клейном и Клемом. То-то им
будет развлечение. Вспомнив о том, что теперь он более наг, чем Пай, он
вернулся к кровати и стащил с нее простыню, чтобы прикрыть ею свое тело.
в комнате и наблюдает за ним, и не мог ничего сделать, чтобы ускорить его
уход. Момент этот был странен тем, что напомнил ему о других расставаниях в
спальне: простыни смяты, пот остывает, смущение и угрызения совести не дают
поднять глаза. Ему казалось, что он прождал целую вечность. Наконец он
услышал, как закрылась дверь. Но и тогда он не обернулся. Вместо этого он
стал прислушиваться, чтобы убедиться в том, что в комнате слышно только одно
дыхание - его собственное. Когда он наконец решился обернуться, он увидел,
что Пая нигде нет. Тогда он завернулся в простыню, как в тогу, скрывая свое
тело от заполнившей комнату пустоты, которая смотрела на него пристальным,
исполненным осуждения взглядом. Потом он запер дверь своего номера-люкс и
проковылял обратно к постели, прислушиваясь к тому, как гудит у него в
голове - словно кто-то забыл положить трубку.
Глава 9
1
в Доминионы, Оскар Эсмонд Годольфин произносил краткую молитву во славу
демократии. Какими удивительными ни были эти путешествия и как бы тепло его
ни принимали в различных Кеспаратах Изорддеррекса, воцарившееся там
правление имело такой откровенно тоталитарный характер, что перед ним меркли
все проявления угнетения в стране, которая была его родиной. В особенности в
последнее время. Даже его большой друг и деловой партнер из Второго
Доминиона по имени Герберт Ньютс-Сент-Джордж, известный всем, кто знал его
поближе, под кличкой Греховодник, торговец, получавший немалую прибыль за
счет суеверных и попавших в несчастье обитателей Второго Доминиона,
постоянно повторял, что Изорддеррекс день за днем приближается к катастрофе
и что вскоре он увезет свою семью из города, а еще лучше из Доминиона
вообще, и подыщет новый дом в том месте, где ему не придется вдыхать запах
горелых трупов, открывая по утрам окна. Но пока это были одни разговоры.
Годольфин знал Греховодника достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в том,
что, пока он не исчерпает весь свой запас идолов, реликвий и амулетов из
Пятого Доминиона и не выжмет из них всю возможную выгоду, он никуда не
уедет. А если учесть то обстоятельство, что поставщиком этих товаров был сам
Годольфин (большинство из них были самыми обычными земными мелочами, которые
ценили в Доминионах из-за места их происхождения), и принять во внимание,
что он не оставит это занятие до тех пор, пока сможет удовлетворять свой зуд
коллекционера, обменивая товары на артефакты из Имаджики, то бизнесу
Греховодника можно было с уверенностью предсказать долгое и счастливое
будущее. Этот бизнес заключался в торговле талисманами, и было не похоже,
что он надоест кому-то из компаньонов в ближайшем будущем.
неанглийском из всех городов. Его немедленно можно было узнать среди людей
того небольшого круга, в котором он вращался. Он был большим человеком во
всех смыслах этого слова; обладал высоким ростом и большим животом; легко
впадал в гнев, но в остальное время был сердечен и искренен. В свои
пятьдесят два года он давным-давно уже нашел свой стиль жизни и был вполне
им удовлетворен. Правда, он скрывал свои второй и третий подбородки под
серо-каштановой бородой, которая приобретала свой надлежащий вид только под
руками старшей дочери Греховодника, которую звали Хои-Поллои. Правда, он
пытался придать себе несколько более интеллигентный вид с помощью очков в
серебряной оправе, которые хотя и казались крохотными на его огромном лице,
но, как он полагал, делали его еще более похожим на профессора именно в силу
этого несоответствия. Но это были маленькие хитрости. Благодаря им его облик
становился еще более узнаваемым, а это ему нравилось. Он коротко стриг свои
поредевшие волосы, предпочитал длинные воротники, твидовый костюм и
полосатые рубашки, всегда носил галстук и неизбежный жилет. Таков был его
облик, на который трудно было не обратить внимания, и он был как нельзя
более рад этому. Легче всего вызвать улыбку у него на лице можно было,
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Посняков Андрей
Белогорский Евгений
Володихин Дмитрий
Громыко Ольга