Чтение 20–й страницы книги ~Волк прыгнул~

Глава 1

ПАСТОРАЛЬ

"Пастораль", как известно, происходит от слова "пастухи". Вот никаких стад тут как раз и не было, но все равно вокруг раскинулась самая настоящая пастораль, уже в значении тишайшего уютного уголка. Тишина стояла невероятная, в воздухе не ощущалось ни малейшей примеси цивилизации, ни бензином не воняло, ни промышленной гарью. Данил расслабленно стоял на пригорочке и смотрел на поле, где давно уже возвели, хоть и на скорую руку, но старательно, четыре ряда далеко отстоящих друг от друга дощатых прилавков. Ярмарка, приуроченная к послезавтрашнему празднику, народ съедется километров за сто - настоящий "кирмаш", как в давние времена, пресса обещала и скоморохов, и песняров, и конские ряды, намекали, мимоходом заглянет и Батька, что вполне походило на правду. Пока что обустроенное поле, где не маячило ни одной живой души, выглядело чуточку странновато, как покинутый жителями город.

Взглянув на часы, Данил решил, что пора потихоньку и выдвигаться к месту.

Свернул в коротенькую улочку из десятка домиков, не по-сибирски субтильных, казавшихся почти игрушечными - ни бревен, ни кирпича, лишь тоненькие доски, благо мягкий европейский климат позволяет, - свернул направо, спустился в крохотный овражек, образовавшийся от высыхающего ручья. Первый раз Данил тут побывал десять лет назад, с тех пор ручей мелел, словно бы истаивал, становился все уже, зарастал зеленой травкой, подергивался густой тиной.

Сейчас он уже и не струился - неподвижно стояла унылая зеленая вода, шириной в полшага. Очень похоже, к следующему году исчезнет окончательно...

Поднялся на крутой пригорочек. Справа был темный сосновый лесок, неотличимый от иных шантарских окрестностей, а прямо перед ним - множество вросших в землю серых плит, накренившихся, поваленных. Старинное еврейское кладбище - нынешняя деревушка в полсотни дворов, Граков был некогда городом, основанным лет семьсот назад, процветал и мог похвастаться многими, ныне позабытыми, памятными событиями: именно здесь королевский подскарбий Ян Гевелло настиг бежавшую с любовником юную супругу и сгоряча порубал обоих заодно с возницей; именно здесь перед Березиной ночевал у костра кто-то из наполеоновских маршалов; именно здесь подносили хлеб-соль Пилсудскому в двадцатом.

Ни единой буквы на памятниках уже нельзя было разобрать - очень уж старое кладбище, настолько, что никаких родственников не осталось. Напрямик вела давным-давно протоптанная дорожка, полоса плотно убитой желтоватой земли среди жесткой низкой травы, и Данил пошел по ней, сгараясь не наступать на осколки серого камня. Наглядная иллюстрация к Екклезиасту: и возвратится прах в землю, чем он и был, суета сует, все - суета...

В высоком заборе меж двумя небольшими магазинчиками был неширокий проем издали его не видно, если не знаешь, и не поймешь заранее, что он тут есть.

Пройдя в него, Данил нос к носу столкнулся с двумя крепкими парнями, подпиравшими стенку. Молча посторонились, пропустили.

Он оказался на небольшом дворике, куда выходили крылечки четырех магазинов - здешний торговый центр. Все они были закрыты на обед, но и в другое время народу здесь ходило мало, так что конфиденциальность гарантирована.

В дальнем конце, у широкого проезда меж двумя крохотными складами, торчал еще один детинушка. А за маленьким крытым прилавочком, где по воскресеньям приторговывали дарами огородов особенно оптимистичные местные землеробы, сидел четвертый, примерно ровесник Данила, неторопливо покуривал. Забреди сюда сторонний зритель, все было бы ясно издали: перед сидящим стояла на расстеленной газетке бутылка портвейна с нехитрой закуской; забрался подальше от жены дядько, чтобы без помех засосать отравы, а остальные, надо полагать, ждут открытия которого-то магазина, примитивно, но действенно абсолютно привычная картина, не способная вызвать ни малейших подозрений у аборигенов, пусть неопытная молодежь, напялив темные очки и килограммовые цепи, картинно сходится у сверкающих джипов...

- Здорово, Крук, - сказал Данил, обстоятельно устраиваясь на потемневшей скамье.

- Здорово, Петрович, - сказал сидящий, по внешности неотличимый от любого окрестного колхозника.

Он и в самом деле происходил из потомственных крестьян глухой северо-западной окраины, где болот больше, чем твердой земли. И на свою невидимую вершинку карабкался по-крестьянски неспешно, семь раз отмеряя, один раз отрезая - потому и остался на прежнем месте в прежней роли, не в пример торопливой городской молодежи, спешившей жить и потому пожить, собственно говоря, и не успевшей... Ах, как зрелищно носились их навороченные тачки, как хрустели баксы, засунутые в трусики стриптизеркам, как сверкало рыжье и млели от зависти недотепистые! И где они теперь? А хитрый Крук, пролетарий от сохи, живехонек - вот только определенно утерял прежний нюх...

- Отраву будешь?

- Я еще умом не поехал, - отмахнулся Данил.

- И правильно. Говорят, им маляры кисти моют. Но реквизитику сейчас нарисуем... - Он взял раскупоренную бутылку, плеснул немного в стаканы, так что образовалась классическая картина славянского заугольного застолья: выпили по первой мужички, задымили, начали про жизнь...

- Давненько не виделись, - сказал Крук ради вежливого вступления, приличествующего светской прелюдии.

- Давненько, - сказал Данил. - Тихо тут у вас, душа радуется. А какие мы были моторные, Крук, лет несколько назад, как мы по этим краям носились с пропеллером в заднице, какие дела крутили. Сейчас и не поверят, пожалуй.

- Это точно. А главное-все обошлось и все живы, а кто не жив, того и не жалко - был бы человеком, был бы и дальше жив...

- Золотые слова, - сказал Данил. - Интересно, Крук, я для тебя человеком остался?

- Обижаешь, Петрович.

- А если вникнуть?

- Если вникнуть... - Крук взял оба стакана, легонько звякнул ими друг о друга, поставил на место. - Если вникнуть, то извини меня, Петрович, на сто кругов, но получается шероховатость... Парнишки жалуются, ты шумел в Брацлаве. Бил там всех направо и налево, огнестрельным оружием пугал, налетевши с бандой ляхов, да и ляхи-то у тебя твердые, против них особо не повоюешь... Сначала решили, что какая-то гнида под тебя работала и твоим честным имечком называлась, потом уточнили детальки, и вышло, что никакой это не самозванец, а Данил Петрович Черский своей собственной персоной... Ты пойми, я не говорю "нехорошо", я пока что говорю, что это мне насквозь непонятно. С чего бы вдруг и почему? Ты ж не юный пионер, чтобы за людьми с пушкой гоняться... Коли уж сам меня вызвал и сам пришел, объясни, где я тебе мозоль отдавил. Как полагается. Опять же Мишу Ракуту нашли без признаков жизни организма. Упаси боже, я на тебя не грешу, но находятся такие, что грешат... Молодые, конечно, резкие в мыслях и поспешные в выводах. Но мне ж надо объяснять людям не на эмоциях, а на понятиях...

- Изволь, - сказал Данил. - Только должен сразу предупредить, что и мне может в голову прийти черт-те что... я, конечно, такие глупости и не обсуждаю всерьез, но общая картинка, Крук, не из приятных... Едет, понимаешь ли, чистенькая девочка из хорошей семьи на выходные в Брацлав, проведать знакомых и съесть там польскую мороженка, а ее твои парнишки силком венчают в шлюхи, отбирают паспорт, бритвой пугают, запирают в борделе... Моя девочка, между прочим, в смысле - из моего филиальчика. И дело тут не в моих обидах, а в том, что твои ребятки так обычно не поступают. Рискованно сторонних этак вот затягивать, к чему, если и доброволочок полно? Прекрасно знают, для каких таких кордебалетов их туда подряжают... Так-то, Крук. Я тебе не буду ее называть, и фотографии у меня с собой нет. К чему? Ты ее в любом случае в глаза не видел... а вот Миша Ракута видел, и без его санкции ребятки в самодеятельность бы ни за что не ударились. Значит, варианты? Либо Миша твой оборзел вдали от присмотра, либо дали ему конкретный заказ, либо... ну, третий вариант я и обсчитывать не хочу, я ж тебя до сих пор уважаю...

- Умеешь ты, Черский, языком кружева плести... Сразу видно человека с образованием.

- Так как?

- Ты в большой обиде?

- В большой, - сказал Данил. - Девочку ведь не просто так припутали к борделю, не из вредности - у меня в филиале пошли непонятки, вот ее и спровадили, чтобы подольше не рассказала. Это усугубляет... Потому что получается неприглядно: тот, кто утворил такое с девочкой, определенно из тех, кто под меня копает... Одна и та же рожа. Я ведь, Крук, сам по себе простой карандаш, но деньги-то мне платят за цепную работенку... золотые "Паркеры". Оно тебе надо?

- Дожили, - вздохнул Крук. - Друг на друга с кольями, как те старорежимные холопы на меже...

- Жизнь заставляет, - сказал Данил. - Мне ж теперь расхлебывать надо, с меня спросят...

- Ракуту вы... покритиковали?

- Ничего подобного, - сказал Данил. - Уж извини, не буду долго распинаться, тебе что-то доказывая, - либо верь, либо нет. Но если бы Мишу твоего положил я, так и сказал бы. Ни я тебя не боюсь, Крук, ни ты меня, вилять тут нечего.

Мишу положили, чтобы он мне ненароком не рассказал то, что я у него узнать хотел. А узнать я у него хотел одно: что за сука дала такой заказ... Ходи, Крук, твои ход, однако. Тронул пешку - ходи...

- Я ему такого заказа не давал, - помолчав, сказал Крук. - Тоже, знаешь ли, не буду распинаться... Либо-либо.

- Верю, - сказал Данил. - Что же, со стороны взял заказ твой Мишаня?

- Как ни горько мне, Петрович, но должен честно сказать, что так оно, судя по всему, и было.

- Концы нашел?

- Нет, - угрюмо сказал Крук. - Ты ж сам знаешь: стопроцентная верность бывает только у собак. А людишки, хоть и едят у тебя с руки, хвостом повиливая, порой свинью подкладывают...

- Верю.

- Что я тебе должен, Петрович? Извини - что тут скажешь... За накладку один черт отвечать следует.

- Ничего ты мне не должен, - великодушно сказал Данил. - А вот дослушаешь до конца - пожалуй что, сам признаешь, что стал ты нежданно-негаданно ба-альшим моим должником... Твои мальчики давно конвоируют иные грузовички?

Ты только не делай глупых глаз. Прекрасно понимаешь, о чем я. Есть такие грузовички, что идут под негласной охраной твоих ребят. А это, если разобраться, вроде бы и бессмысленно - ты ж и так трассу держишь, отморозков там давно не паслось. Значит, варианты? Кто-то тебя попросил особо присматривать за некоторыми фурами... Тебя лично. Такие дела молодежь вроде покойного Ракуты или Стаха сами не решают... - Он достал небольшую фотографию и продемонстрировал собеседнику в ладони. - У тебя с ним роман, Крук?

- Я же тебя не спрашиваю про твои романчики...

- Так и потребности у тебя такой не возникало, - с ухмылкой сказал Данил. - А у меня, знаешь ли, возникла...

- Не по правилам все это, Петрович. Мои дела - мои, а твои, соответственно, твои. Не вижу я пока что пересечения...

- Сейчас объясню, - сказал Данил с расстановкой. - Что бы за тобой ни числилось, Крук, тяги к самоубийству ты вроде бы и не испытывал никогда.

Чего ж сам в петлю полез?

- Короче?

- Короче - это ты решил, что его прикормил. Что он, начитавшись романчиков и насмотревшись на российских коллег, захотел жить красиво и потому тебе отдался... А это он тебя пользует, как... сказал бы я, как кого, да за базаром следить приходится... Сказать тебе, во что ты влип?

- Ну, скажи, - усмехнулся Крук.

И Данил сказал - конечно, выложив не более половины, а то и меньше половины, если судить пристрастно. Но и того должно было хватить с лихвой.

Кому-кому, а Круку хватит...

- Вот так, - сказал Данил, закуривая. - Сколько клятв есть на белом свете считай, я их все произнес. Не работаю я по мелочи, Крук, сам знаешь. И ошибиться не могу. Хорошо, если он тебя просто пользует втемную... только не такой он дурак. Он из тебя, ручаться можно, давно изобразил отличнейшего козла отпущения... как из меня давненько уж пытается изобразить. А мне на старости лет отчего-то не хочется в козлы, да еще по такому делу... Думай, Крук, думай...

Он отвернулся и, пуская дым, рассеянно смотрел на белый обшарпанный магазинчик, возле которого стоял зеленый автомобильный прицеп.

- Ручаешься? - спросил наконец Крук.

- Ручаюсь, - сказал Данил. - Тебя не просто пользуют, тебя в козлы готовят черт-те сколько времени...

Минут через десять он остался один. Не глядя вслед уходящим, достал фотографию майора Пацея, поднес к ней огонек зажигалки и старательно сжег.

Растер пепел подошвой, встал и направился обратной дорогой.

Вскоре он обосновался в пивной, которую знал десять лет, с первого приезда. Как и "Приют охотника", она ничуть не изменилась - простецкое темноватое помещение с двумя рядами столов, в углу раковина с облупившейся эмалью, у стены - короткая стойка с двумя кранами, где пиво разливали и в банки, и в кружки, да и вообще во все, с чем придешь. Наполнив купленную в соседнем магазинчике трехлитровую банку и, взяв в свободную руку бумажку с двумя толстенными копчеными скумбриями, прошел к столику у окна. За окном как раз проехала военная машина, при виде которой Данил, хорошо рассмотревший и номера, и марку, и назначение, удивленно приподнял брови.

Интересная мозаика...

И попивал прохладное пивко, отрешенно глядя на узенькую улочку за окном.

Восемнадцатого августа девяносто первого года он проехал по этой самой улочке в столицу в половине седьмого утра, когда все радиостанции Советского Союза уже объявили, что товарищ Горбачев некстати занемог, а посему создан совершенно новый госкомитет, избравший своим гимном бессмертную музыку Чайковского.

Как и все прочие волки "дня Д", Данил точно знал, что ему делать и куда первым делом направиться.

Первый неприятный укол в сердце он ощутил, когда его "жигуль" проехал мимо солидного кирпичного зданьица - поста ГАИ на въезде в столицу. В обычное время здесь всегда дежурили милиционеры с автоматами, логично было предположить, что уж теперь посты даже усилят. Однако пост был закрыт вообще! Чего никогда прежде не случалось. Через десять минут, проезжая мимо городского аэропорта, Данил увидел, как оттуда взлетает гражданский самолет.

И это - чрезвычайное положение?! Возле железнодорожного вокзала - никаких признаков чрезвычайной охраны, разве что у пригородных касс приткнулся небольшой цивильный "пазик" с полудюжиной парней в штатском...

И на улицах - ни следа усиленных патрулей.

На душе становилось все тревожнее, и, когда он приехал туда, где должен был находиться согласно штатному расписанию, то вошел внутрь, уже явственно ощущая волчьим чутьем сосущее предчувствие краха, скольжения в бездну.

Так оно и оказалось. О тех днях он старался вспоминать как можно реже, но когда бы ни вспоминал, осадок в душе был самый пакостный. Все было готово, все были готовы, замерла в предчувствии броска великолепная армада, умевшая сокрушать и пресекать в мгновение ока, недоставало лишь хриплого рева охотничьего рога, - а вот его-то и не последовало. Совсем. Сутки спустя Данил сидел в комнате, где усатый подполковник, вопреки строжайшим инструкциям успевший опрокинуть стакан, стучал кулаком по столу и орал:

- Блядь, мы ж профессионалы! Мы ювелиры! Только моторы завести! Вы что, не видите, как все проседает? Дайте команду! Что они в Москве, жопой думают?

Но Басенок, который должен был дать команду ему, а заодно и Данилу, сидел, уставясь в стол, с мертвым лицом - потому что не получил команды и сам. Никто не получил команды, до самого конца так и не последовало команды.

Двадцать первого, когда все рухнуло окончательно, Данил улетал отсюда - и, глядя в иллюминатор медленно катившего к взлетной полосе самолета, видел, как идет к армейскому "ИЛ-76" длинная колонна десантников. Очень возможно, это были ребята того подполковника. Все рухнуло. Не нашлось молодого корсиканца, способного без оглядки рявкнуть: "Вперед!" - ведь известно, что перевороты, затеянные молодыми военными вундеркиндами, проваливаются раз в десять реже, чем путчи, задуманные старыми интриганами...

...Понемногу, несмотря на рабочее время, в пивнушку стали стекаться аборигены, и вскоре за одним столиком с Данилом их оказалось четверо, а там и пятый прибавился. Данила это ничуть не раздражало, наоборот - выпала возможность беззаботно отдохнуть, проведя время в неторопливой пустой беседе за кружкой не самого скверного пива, обсуждая знакомые насквозь темы: жизнь на грешной земле. Батька и его супротивника, нехитрые сенсации старинного Кракова, космос и земля... Благо в таких вот местах все моментально становятся друг другу желанными собеседниками и чуть ли не кумовьями.

И через каких-то четверть часа, сидя за мокрым столиком с разодранной на бумажке копченой рыбой, в табачном дыму и мирном гомоне, он услышал от новых знакомых такое, от чего перехватило дыхание. Нечто, касавшееся той самой военной машины - и, надо сказать, идеально с ее видом и номерами сочетавшееся...

Умело задавая наводящие вопросы, он быстро убедился, что ошибки тут нет.

Это был даже не шок - ослепительное озарение, недостающий кусочек, после которого головоломка мгновенно преображалась в лишенную всяких неясностей картинку. Конечно же, С-300, даже по описанию селянина ясно... Вот оно!

Средоточие и узел!

Нервы звенели так, что он не на шутку испугался умереть здесь, за столиком, от неведомо откуда взявшегося инфаркта, - ведь все умерло бы тогда вместе с ним. Как все укладывалось, господи боже! Как все становилось просто!

В первую минуту потянуло сломя голову бежать куда-то - то ли на автобусную остановку, то ли на местную почту, к телефону. Он в конце концов переборол себя, остался сидеть, прихлебывая потеплевшее пивко. С-300, полигонные учения в рамках совместной военной доктрины...

Маленькая "Ока" вишневого цвета остановилась там, где и было условлено, ловко развернулась, задом отъехала к зеленому забору. Данил сидел на прежнем месте, разделывая вторую скумбрию. Все внутри пело и ликовало после озарения.

Оксана старательно заперла машину, постояла немного, чуть нетерпеливо постукивая каблучком. Данил смотрел на нее, тут же припомнив из классики:

"Вы такой звездой, такой этуалью слетели к нам..." От ее красоты вновь стало тоскливо: брючный костюм из вишневого бархата, прямо-таки в тон машине, бриллиантовый посверк в ушах и на шее, волна распущенных черных волос, синие глазищи, гордая стать... Редкие прохожие на нее оборачивались. Душевное ликование медленно уступало место пустоте.

Потом она появилась в пивнушке, огляделась и уверенно направилась к его столику, остановилась над ним, дыша духами, очарованием и иронией, призрак той жизни, кою местные знают лишь понаслышке и никогда не смогут ею жить.

Столкновение двух миров.

- Привет, - сказал Данил непринужденно. - Я ж говорил, что брошу тут якорь.

Садись, я тебе сейчас газетку подстелю...

Сидевший рядом с ним абориген, сохраняя на лице выражение полной обалделости, приподнялся, подхватил свои две кружки и молча, оглядываясь, убрался за другой столик, остальные притихли.

Бровью не поведя, Оксана опустилась на застеленный газеткой стул, одним взглядом оценила количество оставшегося в банке пива и констатировала:

- Неплохо. Успел приятно провести время...

- Тебе налить? - светски спросил Данил. - Ежели посуда без миазмов... Он сходил к стойке за кружкой, старательно промыл ее под краном в горячей воде, наполнил. Оксана, не жеманясь, отпила. Ошалевшие соседи по столу таращились на нее, забыв о своем пиве. Дело было не только в нежданном явлении ослепительной красотки. Поведение у нее было не правильное - не в смысле морали, а в смысле тех нехитрых взаимоотношений меж мужчиной и женщиной, к коим здесь привыкли испокон веков. Обнаружив своего "дядька" в пивной, супруга, или кто она там, просто обязана была, взявши загулявшего спутника жизни за шиворот, со скандалом выбить его отсюда, как предписывали сложившиеся за пару-тройку столетий стереотипы. Меж тем дядько продолжал благоденствовать, нахально цедя пивко, и ничуть не боялся, что его отсюда поволокут под шумные напоминания о семейном долге. Поистине столкновение миров, можно преисполниться черной зависти, что соседи по столу и делали, судя по их завистливо-опасливым взглядам.

- Ну как? - с любопытством спросил Данил.

- Бывает хуже, - невозмутимо ответила Оксана, отпив еще. - Не пытайтесь меня шокировать, пан Черский, по большому счету, не из графьев происходим, до шести лет в уличный сортир бегали-с...

Окружающие таращились на нее восхищенно и уважительно. Тут бы самое время ощутить приятное чувство собственника, вспомнив, что не так давно вытворял с этой гордой красоткой и какой покорной она станет совсем скоро, - но Данил никак не мог избавиться от пустоты в душе. Он словно бы и не видел ладного солдатика, вошедшего в заведение с пластмассовой канистрой, - к чему обращать внимание на столь будничное зрелище, когда рядом сидит поразившая окружающих женщина?

- Тебе еще налить? - спросил он.

- Нет, хватит. От пива, ходят слухи, полнеют. Ты пей, не торопись, времени у нас предостаточно...

Сосед напротив расхрабрился настолько, что с самым живейшим интересом спросил:

- А вот что вы, к примеру, пани дорогая, думаете насчет жизни на планетах Солнечной системы?

Оксана оглядела его вполне доброжелательно и сообщила:

- Я так думаю, что если там есть мужики, то самогонку они и там обязательно изобретут...

- Золотые слова! - восхитился сосед.

- Пусть даже у них три ноги, два хвоста и шкура зеленая...

- От верно!

Солдат прошел в обратном направлении, бережно неся перед собой полнехонькую канистру - из тех хватких служивых, что в два счета сварят суп из топора, а уж смотаться в самоволку за пивком в близлежащую деревеньку и вовсе ухитрятся так, что ни один отец-командир не заподозрит. Данил вновь не проявил к военному никакого интереса, всецело поглощенный рыбой.

- Ну, пошли? - сказала Оксана, видя, что банка опустела. - Всего наилучшего, Панове, приятно было посидеть...

И первой направилась к двери, идущий следом Данил услышал за спиной:

- От дядьке везет, я б на свою холеру сменялся не глядя...

- Так он тебе и сменяет. Ты б сменял?

- Да ни в жизнь...

- А ты бы сменял? - осведомилась Оксана уже на улице.

- Тебя? - фыркнул Данил. - На холеру? Да ни в жисть, ясная пани. Какая вы сегодня, право...

- Ой! - она отпрянула с неподдельным ужасом. - Новый костюм же! А ты рыбу терзал...

- Да вымыл я руки, - сказал Данил. - С мылом, на три раза. И даже рот пастой прополоскал, пока ты наряд осматривала, не понес ли он урона от здешних кресел. У меня как раз был в кармане тюбик, крошка, из гостиничных, с Польши осталось...

- Это намек?

- Откровенный, - сказал Данил. - Руки мытые, зубы чищены... Пойдем погуляем под сосенками? - и взял ее за руку.

- Влияние окружающей идиллии?

- А почему бы нам и не прогуляться идиллически, держась за руки? - пожал он плечами. - Можно же ненадолго стать нормальными людьми...

- Это из какого-то романа?

- Из головы.

- Как в Польше? Ты так и не удосужился рассказать, зачем ездил...

- Да пустяки, рутина, - отмахнулся Данил, увлекая ее в прохладную тень сосен. - Посмотри лучше, как вокруг красиво...

Оксана не упиралась, и они долго целовались под сосной, словно сбежавшая с уроков парочка, вишневый бархат сминался под ладонями, пальцы наткнулись на круглую пуговицу...

Оксана гибко вывернулась:

- Э нет! Мы все-таки не в диких скалах, пан Черский... Нас в километре отсюда целый особняк ждет... Что подумает мирный пейзанин, если ненароком наткнется?

- Позавидует... - Данил снова взял ее за руку. - Ладно, пошли ехать лежать... хорошенький оборот речи? Велик и могуч русский язык...

Они вышли к громадному костелу из серого кирпича, где в фундамент была заделана каменная плита с непонятными знаками, смысла которых никто не знал и не надеялся разгадать, совсем неподалеку размещался самый настоящий сельский клуб и, как гласила рукодельная афиша, сегодня должны были демонстрировать кинофильм "Последние каникулы".

- Давай сходим? - предложил Данил. - Вечерком, пешочком туда и назад...

- Да ну. Название незнакомое, но, чует мое сердце, ерунда какая-нибудь.

Вот "Римские каникулы" я бы с удовольствием посмотрела. Мои любимый фильм. С юношеских лет.

- Купи кассету.

- По телевизору - совсем не то. Вот на большом экране, в большом зале, где эмоции окружающих тебе телепатически передаются - другое дело... - голос у нее стал тихим и мечтательным. - Совсем другое дело...

- А у меня любимый фильм был "Три мушкетера", - признался Данил. - Тот, французский, конечно, классический.

- Ну понятно - драки-поединки...

- Не только, - сказал Данил. - Я, знаешь ли, в пять лет научился читать как раз по "Трем мушкетерам". Серьезно. И долго не мог взять в толк, что же такое означает у д'Артаньяна это самое "д" с запятой? Дед? Или что? Родители помочь не могли, они сами и не представляли. А потом оказалось, что все невыносимо скучно и прозаично, всего-то - "из Артаньяна"... Но я все равно добрых полромана наизусть помню, - он прилежно процитировал:

- "Вдруг она увидела, как на повороте дороги заблестели обшитые галунами шляпы и заколыхались на ветру перья. Она насчитала сначала двух, потом пять и, наконец, восемь всадников; один из них вырвался на два корпуса вперед, миледи издала глухой стон: в скачущем впереди всаднике она узнала д'Артаньяна..." Что?

Оксана остановилась, резко развернулась к нему, в глазах был страх:

- Вон там, возле синей "Волги"...

- Ну и что? - спросил Данил, напрягшись, впрочем, при виде ее мгновенно осунувшегося лица. - Двое...

- Один - тот, что тогда на лестнице... С пистолетом...

- Стой, не дергайся, - тихо приказал Данил. - Они твоего лица не видят, по-моему, и внимания не обратили... И не смотрят в нашу сторону... Ты не ошиблась?

- Я эту рожу где угодно опознаю...

- Медленно уходим, - сказал Данил. - Так, чтобы выглядело как нельзя более естественно. Сейчас я отвернусь тоже... Пошли. Постой-ка тут, у почты, тебя отсюда не видно... или лучше зайди внутрь. А я гляну...

Он вернулся метров на пятнадцать, сел на лавочку с таким видом, словно в этом самом домике и обитал всю жизнь, краем глаза рассматривал двух мужчин у синей "Волги".

Нет, никогда прежде не встречались. Ничего знакомого. Вот они, наконец, сели в машину, и она уехала - в каком направлении, гадать трудно. Чуть подальше, метрах в трехстах, - вокзальчик, где останавливаются междугородные автобусы, оттуда расходятся три дороги, а еще дальше есть вторая развилка, дорог там две. До скончания века можно гадать, куда эти двое направились...

- Ну все, - сказал он, выведя Оксану из крохотной комнатушки местной почты. - Исчезли с глаз долой. Точно, не ошиблась?

- Если бы тебе кто-то ткнул пистолетом вот в это самое место, ты бы его хорошо запомнил?

- Да пожалуй что, - согласился Данил. - Таких я стараюсь запоминать, чтобы потом обязательно пригодилось... Может, вернемся в град-столицу? Ты как, ничего?

Оксана упрямо задрала подбородок: