Чтение 20–й страницы книги ~Трехглавый орел~

- Пустое, - отмахнулся я. - Мы с Лисом довезем вас до Казани, там находятся ваши слуги и карета. А пока мы постараемся вас устроить как можно удобнее в повозке пугачевского обоза, и, я надеюсь, вы не выдадите своего инкогнито.

- Пугачевского обоза? - недоуменно переспросила Элен Фиц-Урс.

- Да. Моя миссия прошла успешно. Пугачев согласился на переговоры с Екатериной...

- Я не сомневалась в вас. Вы всегда добиваетесь своего.

Я грустно улыбнулся - знать бы, что здесь свое.

***

Мы приближались все ближе и ближе к Волге. Уже носились над нашими головами прожорливые чайки, готовые отвлечься от рыбной ловли ради охоты за объедками, и кое-где в ложбинах, там, где во время разливов река стояла особо долго, вокруг невзрачных, а порой и вовсе высохших луж высились целые поля засушенного камыша.

- Сегодня до вечера в Казани будем; - произнес Пугачев, обращаясь к "енералу" Закревскому.

- Казань - город славный, - отозвался Лис. - Это ж сколько его царь Иван долбил, покуда не одолел.

- Твоя правда, атаман, - согласился Пугачев. - Сам ведь знаешь, татары - народ отважный. С "алла" на пики лезут.

- А вот тебе, государь, верные люди говорят, губернатор хотел Казань без боя сдать.

- Похвально. Надо будет отметить его верность, - кивнул "император".

- Золотые слова. Верность в наши дни вещь не частая. Ее, для примера другим, поощрять нужно, - проникновенно произнес мой напарник. - Да только, - он выдержал паузу, - и измену примерно карать надо, коли уж о верности печемся.

- Ты это о чем, Закревский?

- Как же ж о чем? Губернатор-то, чай, у Катьки на службе состоит, а она его не для того туда сажала, чтобы он губернские города без боя сдавал.

- Ты о чем говоришь, енерал! - возмутился Пугачев. - Он ведь не татарам каким, а мне, государю своему, ключи отдать собирался!

- Конечно, тебе, надежа. Ты бы вон послал Тимир-батыра с его отрядом к казанским стенам на разведку, а губернатор ему как раз и ключи на подушке в руки: "Нате, - мол, - пользуйтесь!" - вот бы и получилось как раз, что крепость русскую он татарам сдал. А то негоже.

- Да к чему ты ведешь-то, хитрые твои глаза?

- Какая уж тут хитрость. Губернатор-то город тебе собирался передать, еще не зная, что ты и в самом деле государь-надежа. Он же тебя разбойным атаманом почитает, а стало быть, то как раз не верность царю своему, а форменная, как есть, измена Отечеству. А за измену злую и тыщу батогов мало будет.

- Толково говоришь, енерал, толково. Ну, дак приедем в Казань, разберемся, батогами али крестом губернатора жаловать. - Пугачев замолчал, обдумывая сказанное советником, а тот отъехал чуть в сторону, чтобы не мешать "государю" в столь нелегком деле, и запел печально-распевно:

Ой, не вечер, да не вечер.

Мне малым-мало спалось.

Мне малым-мало спалось,

Ой, да во сне привиделось.

Внезапно песня Лиса прервалась на полуслове. Он приложил ладонь к глазам, заслоняясь от солнца, и крикнул:

- Ну-ка, батька, глянь. Верховые скачут. Никак, то наша передовая сторожа. Уж не случилось ли чего?

Пугачев поднял вверх правую руку, и колонна остановилась. Затем, словно по команде, крылья ее начали разворачиваться вправо и влево, а шедшие за всадниками возы один за другим стали занимать заранее отведенное место в огромном круге вагенбурга. "Лихо это у них получается, - подумал я, глядя на перестроения обычно бесшабашного казачьего войска. - Без суеты, давки, все четко и естественно". Пугачевцы стояли в степи, полностью готовые к бою менее чем через пять минут после начала перестроения. Оставалось лишь отдать команду, и опустились бы в линию острые казацкие пики первой шеренги. Блеснули бы в воздухе отточенные сабли второй и понесся бы над мчащейся галопом удалой казацкой лавой многоголосый клич: "Сарынь на кичку!"

Всадники приближались наметом, явно не жалея ни себя, ни коней, спеша сообщить государю новости. Как видно, не самые приятные.

- Государь, - задыхаясь от быстрой скачки, выдавил из себя первый из всадников, приближаясь к Пугачеву, - Михельсон в степи, прямо перед нами. Вся армия.

Разбойный атаман глянул на меня недобро и поудобнее перехватил витую плеть.

- Ну что, флигель, в засаду завел?

- Вальдар, что бы это значило? - послышался в голове голос Лиса.

- Не имею представления, - честно признался я. - Видимо, губернатор таки вытолкал Михелъсона в степь. Если это так, то Иван Иванович, должно быть, искренне считает, что на него движется все пугачевское войско. И этот отряд для него лишь авангард.

- Ага, авангард с обозом. Это ты хорошо придумал.

- В любом случае он не знает, что Екатерина посылала меня склонить Пугачева к переговорам, и ему надо отвезти подписанный императрицей пропуск, иначе сечи не избежать. Михельсон готовится дорого продать свою голову.

- А ты не думаешь, что твой переводчик из тайной канцелярии привез Михельсону совсем другой приказ? Ежели Пугачев пойдет на переговоры, перехватить его в степи и провести, как это говорится, первый тур.

- Об этом мы сейчас узнаем, - заверил я. - Во всяком случае, попробовать стоит.

В руке у Пугачева блеснула кривая персидская сабля с витиеватыми золотыми арабесками на клинке.

- Государя своего предал! - Он начал наезжать на меня, явно собираясь получше рассмотреть мое внутреннее устройство.

- Погодь, отец родной! - Лис развернул своего коня на месте, вклинился между нами. - Дай флигелю слово молвить. Чай, Михельсон еще не в уши дышит. Если что, успеем его в куски порубать.

Я мысленно поблагодарил Лиса за заступничество.

- Ладно, говори, - смилостивился Пугачев, как-то враз теряя лютость. Похоже, он окончательно свыкся с мыслью о предательстве и теперь готов был спокойно и размеренно принимать решения: драться, отступать или же обманным маневром пытаться оставить за собой войска императрицы и устремиться к беззащитной Казани.

- Ну что, Вальдар, пан или пропал, - обратился ко мне Лис, вновь беря на себя роль толмача. - Где там твой пропуск?

Я начал расстегивать рубаху, под которой в заветном нагруднике хранился подписанный государыней документ.

- Лис, постарайся объяснить Пугачеву, что сегодняшняя встреча ему ничем не грозит. Что войска еще не знают о заключении перемирия. Скажи, что твой, с позволения сказать, государь мог не согласиться на переговоры, и тогда бы война продолжалась. И объясни, что это разумная предосторожность, но не более того.

- Попробую, - пожал плечами Лис. - Ладно, давай свой мандат. - Он протянул руку за пропуском. - Быть может, бройлер-мутант на печати его в чем-то убедит.

Пугачев принял из рук своего советника документ, недоверчиво осмотрел его со всех сторон, разве что не попробовал на вкус, затем вернул его и произнес задумчиво, обращаясь к Лису:

- Ну что ж, если то, что ты мне перевел, - правда, то сей листкрип до Михельсона довести надо. Ты, Лис, возьми с собой десяток всадников половчее да этого флигеля. Мы покамест вас тут подождем. А за вами сторожа проследит. Коли живы вернетесь, слава вам будет великая. Ну а уж коли в землю ляжете, будьте покойны, кровушка ваша сегодня же сторицей отомстится.

- Слушаюсь, государь, - склонил голову мой напарник. - Эй, Макар, - он обернулся к ближайшему казаку своего полка, - ну-ка мухой сгоняй в обоз, сыщи чистую нательную рубаху да привяжи на пику, парламентерами пойдем.

Казак развернул коня и помчался к сомкнутым в кольцо возам.

- Ну что, Вальдар, нам остается надеяться, что их величество императрица Екатерина не решила использовать одного знакомого нам заезжего англичанина в качестве червячка на крючке.

Полковые каре с развевающимися знаменами и полевыми орудиями в углах построений были выстроены посреди степи и прикрывались с флангов колоннами драгун и завесой туземной легкой конницы, которую даже святой Петр вряд ли смог бы отличить от пугачевской. Заметив несущихся к боевым порядкам всадников с импровизированным белым флагом, первые линии стрелков опустили поднятые было ружья к ноге, ожидая надлежащей команды. Навстречу нам из драгунской колонны вылетел отряд не больше нашего и помчался наперерез, стараясь, чтобы встреча произошла на дистанции ружейного выстрела от михельсоновских каре. Вот наконец мы встретились.

- С кем имею честь? - с подозрением глядя на нас, осведомился юноша в форме драгунского поручика.

- Флигель-адъютант императрицы, премьер-майор Камдил, - отрекомендовался я.

- Миргородского казачьего полка сотник Сергей Лис, - вслед за мной небрежно бросил Сережа.

- О, простите, господа, я принял вас за пугачевцев, - извинился офицер. - Разрешите представиться: адъютант полковника графа Меллина поручик Сеславин.

- Поручик, - уточнил я, - я действительно флигель-адъютант императрицы, но все мое сопровождение - пугачевцы.

- Как так? - недоуменно смерил меня взглядом поручик. - Вы пленены?

- Нет. - Я достал выданный мне Безбородко пропуск, предписывающий военным и гражданским начальникам не чинить препятствий в движении яицкого казачьего атамана Емельяна Ивановича Пугачева с войсковой старшиной, коий по велению ее величества государыни императрицы направляется к Москве.

- Этого не может быть, - не веря своим глазам, прошептал поручик. - Как же так?

- И тем не менее сие правда. - Я взял пропуск из рук ошеломленного драгуна. - Будьте любезны, проводите меня и мой эскорт к полковнику Михельсону.

Ровно через десять минут ситуация повторилась с разницей лишь в звании недоумевающего офицера.

- Вальдар Реймондович, возможно ли это? Что бы сие должно означать?

- Большой политик, - развел руками я. - Не нам его обсуждать. Наше дело - неукоснительно выполнять свой долг.

- Вы правы, друг мой, совершенно правы. Но все же это какое-то, какой-то... - Он не нашелся, что сказать, и, махнув рукой, отъехал, чтобы скрыть внезапно подступившие к глазам слезы.

Казань встречала войска. Они возвращались без победы, но в глазах провинциальных мадам и мамзелей окутанные военной славой с ног до головы, подобно танцовщице, исполняющей танец семи покрывал. "Ура!" - кричало местное население, встречая зелено-красные мундиры стрелков, марширующих по центральной улице с примкнутыми к ружьям штыками. "Ура!" - встречали они синие кафтаны драгун. "Ура! - неслось над флюгерками пугачевских пик. - Да здравствует государь император! Да здравствует императрица Екатерина!"

- Эк встречают. - Пугачев склонился к верному "енералу Закревскому", как обычно, скакавшему по леву руку от него. - Любит меня народ. Вишь, как любит!

- Так об чем речь, - ухмылялся Лис. - Этому народу только дай кого полюбить. Эт-то ты, ваш личество, еще с губернатором не беседовал. Тот просто аж на дерьмо изошел из любви к тебе.

- Эх, голова ты, Лис, а слова говоришь нехорошие. Все "дерьмо", "дерьмо". Вон народ-то как ликует. А о губернаторе не напоминай, я и сам помню. Н-но, поехали!

"Ура! Ура!" - не стихало вокруг.

- Ты что ж, сучий сын, - кулак Пугачева врезался в губернаторское ухо, - города сдаешь?! Царевых полковников в тычки выгоняешь?! - Могучая атаманская рука подхватила увесистую тушку сановника и приподняла ее над полом. - Я ж тебя, лиходея, в железа закую, своей собственной рукой кнутом запорю!

- Да я ведь... - пытался оправдываться истязаемый.

- Я что тебе, псу зазорному, велел слово молвить?! Молчи, боров смердящий! В Урал-камень с кайлом пойдешь, душа твоя каторжная!

- Пойдемте, Иван Иванович, пойдемте. - Я начал тихо подталкивать полковника Михельсона к двери. - Пугачев тут сам управится. А когда их превосходительство очухается, негоже им помнить, что вы неподалеку были, когда ему "Петр III" свое высочайшее неудовольствие выражал. Обязательно ведь в тайную канцелярию донос настрочит.

Мы вышли из кабинета.

***

- ...И вот тогда Наташа спрашивает: "Поручик, где вы пропадали?" - слышался из зала восхищенный голос Лиса. - А вы ей в ответ: "Мадемуазель, я спешил обнять своего старого друга, с которым сегодня же вечером надеюсь познакомить и вас".

- Да ну что вы, сотник, все было совершенно не так! Никакой Наташи Ростовой там и в помине не было. Как сейчас помню, девушку звали Татьяна Ларина. Ни по какой нужде я не выходил. А друг... Да, действительно, поутру с депешей прискакал мой старый друг князь Лобанов-Ростовский. Днем он должен был находиться в штабе, а ввечеру пожаловать ко мне в гости. Не пойму, что тут смешного? Вот лучше послушайте, что я вам расскажу...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Дипломатия - искусство поглаживать пса, пока не нацепишь на него ошейник.

Флетчер Кнебель

Уж и не знаю, как себе представляла императрица секретную доставку Пугачева со старшиной к месту переговоров. Даже если не учитывать природных дарований Лиса, в котором талант шоумена бодрствовал двадцать четыре часа в сутки и который превращал однообразно унылые дорожные будни в весьма живописное времяпрепровождение, даже не учитывая этого, тяжело не заметить кортеж, растянувшийся вместе с обозом едва ли не на полторы версты.

Несшиеся перед нами фельдъегеря, доставлявшие эстафетой государыне мое донесение об успешном окончании миссии, упреждали градоначальников, что с Пугачевым заключен мир и что идущее на них войско вовсе не собирается брать города на копье. В честь чего те выкатывали на площадь бочки с вином и вырезали стада баранов и потчевали вчерашних извергов и супостатов по-русски до отвала. Не встречая помех, Пугачев двигался к Москве, и над колонной его развевалось золотое ораниенбаумское знамя Петра III, уж неведомо как попавшее в руки самозванца. Два тарча, расположенных в груди российского орла, склонившего головы под непропорционально большой короной, несли гербы российский и голштинский, причем их грамотность не оставляла сомнений, что в руках у "императорского" знаменщика не дешевая подделка, а безусловный оригинал. Мы двигались по России, повсеместно встречаемые возбужденными толпами, демонстрировавшими свою любовь, хотя скорее не к Пугачеву, а к зрелищам вообще. И с каждым днем заветная Москва становилась все ближе и ближе.

Я проводил свои дни, чередуя занятия языком с Ислентьевым с фехтовальными упражнениями, обреченно отгонял стаи мух и слепней, сожалея, что Господь не сподобился снабдить человека хвостом для этих целей, и мрачно принимал приветы от Элен Фиц-Урс, привозимые изредка Лисом.

- Что такой грустный, господин офицер? - Широкобедрая цыганка в пестром одеянии, расцветкой напоминающем клумбы персидского сераля, остановилась рядом со мной во время одного из привалов. Посмотрев пристально жгучими черными глазами, она усмехнулась одними губами:

- Отчего голову повесил?

- Устал, - кратко кинул я первое, что пришло на ум.

- Веру обмануть хочешь? - продолжала улыбаться цыганка. - Скажи я тебе сейчас слово сокровенное, еще сто верст без устали проскачешь.

Я со вздохом полез в карман за монетой, очевидно, отделаться от орловской солистки пустыми фразами было невозможно. Годы, проведенные близ сановных особ, приучили эту веселую братию рассматривать всякого дворянина, а уж тем паче офицера, как свою законную добычу.

- Возьми. - Целковый на моей ладони был достаточной платой за молчание бесцеремонной вымогательницы.

- Ха, нужен мне твой рубль! - Цыганка смела монету с руки. - Вот видишь, он есть. А вот, - она накрыла монету краешком своего платка, - и нет его. Забудь про деньги. Захочешь отдать, сам отдашь, я у тебя просить не буду.

- Слушай лучше, что скажу. - Она вцепилась в мою руку и начала водить по ней отточенным ногтем. - Дорога тебе лежит дальняя, да интерес казенный. Но это ты, чай, и без меня знаешь. А вот на сердце у тебя девица-красавица. Любит она тебя шибко, да на душе у нее еще один молодец. Оттого и у самой покоя нет, и тебе не будет. А хочешь, скажу, чем все разрешится?

- Нет, - отрезал я, мрачнея. - Оставь меня, ступай своей дорогой.

- Как знаешь, как знаешь, - змеисто улыбаясь, произнесла гадалка, не спуская с меня пристального взгляда. - Ты сам судьбе своей хозяин.

Я вновь сунул руку в карман, надеясь очередным безвозмездным воздаянием оградить себя от дальнейших откровений. Карман был пуст. Когда я лез за первым целковым, там, по минимуму, был еще десяток. Каким образом исчезли монеты, так и осталось для меня загадкой.

- Запомни, бриллиантовый мой, - разворачиваясь на ходу, кинула цыганка, - девица твоя от тебя никуда не уйдет, а вот ты от нее...

И снова были походные будни, снова слепни, фехтование и цыганские песни на привалах.

- Здравствуй, дорогой племянничек. - На канале закрытой связи послышался голос лорда Баренса. - Как там у вас дела?

- Мы шествуем, - отозвался я, ответив на приветствие.

В последние дни мой дядюшка не баловал меня своими беседами, лишь изредка возникая на канале закрытой связи, чтобы уточнить то численность яицкого казачьего войска, то качество конного состава, то наличие артиллерийского парка и множество тому подобных нюансов, которые могли пригодиться ему для пояснительной записки о боеспособности армии вероятного союзника, предназначенной для его величества короля Георга III.

Особенно он напирал на необходимость уточнения количества стычек с "дикарями" с подробным изложением численности сторон, хода боев и их результатов. Спору нет, лорд Баренс должен был выглядеть в глазах своего мнительного сюзерена виртуозным дипломатом, доставляющим исчерпывающую информацию, но я в результате его скрупулезности мог уже спокойно читать лекции по истории яицкого казачьего войска начиная от 9 июля 1591 года, когда впервые упоминались в летописях яицкие казаки в количестве пятисот сабель, и вверх: о схватках с ногайцами и каракалпаками на реке Утве, об усмирении башкирских бунтов, о похождениях яицких казаков на Кавказе и в сибирской линии. Думаю, Георг III, проводивший большую часть времени среди своих садов, молочных ферм и огородов, был бы весьма удивлен, узнав, что, кроме мифических диких, казаков в России имеются еще более дикие и уж совсем мифические народы, с которыми казаки сражаются. Впрочем, для него это все обозначалось ничего не значащим словом "орда", которая представлялась, вероятно, чем-то стихийным, вроде градобития или урагана.

Привыкнув за последнее время к интересу моего дядюшки к нюансам истории, нравов и быта вольного казачества, я уже приготовился услышать от него что-либо вроде: сколько мяса и хлеба в среднем съедает один пугачевец, причем желательно с раскладкой по должностям, но вместо этого на канале раздалось:

- Я в общем-то собираюсь с тобой попрощаться.

- Как это, - не понял я, - попрощаться? А я? Вы что же, собираетесь оставить меня здесь?

- Несомненно, А что тебя, собственно, смущает?

- Но ведь у меня было задание. Я обязан был охранять вас, а по окончании вашей миссии в Петербурге я полагал, что должен вернуться в Институт, - недоуменно проговорил я.

- Так оно и было в самом начале. Но ты же сам приложил усилия, чтобы все изменилось. Теперь у тебя собственное задание. И, надо сказать, ты хорошо с ним справляешься. А мои дела в России завершены, как королевские, так и институтские. Резидентура спасена: вчера один, скажем так, преданный друг за умеренное вознаграждение доставил мне копию списка господ офицеров и чиновников, состоящих в масонских ложах и подлежащих отправке вместе с Пугачевым в Америку, если дело, конечно, сладится; либо увольнению, штрафованию и ссылке в дальние пределы России для прохождения дальнейшей службы, если все пойдет не так, как предполагает Екатерина. Наших там, слава богу, нет. А клуб потихоньку становится на ноги, он уже получил название аглицкого, и патронирует его сам Потемкин. По делам моего посольства тоже все хорошо. Но тут мне как раз самое время уезжать.

- Почему? - не понял я.

- Посуди сам, я добился принципиального согласия Екатерины на посылку казаков, чего прежде никому не удавалось. Я добился посылки российской военной флотилии для охраны транспортного конвоя. Это немаловажный факт, учитывая, сколько людей, лошадей и пушек, я уже не говорю о фураже, провианте, боеприпасах и всем остальном, надлежит перевезти. Подобная экспедиция по своим масштабам вещь неслыханная, а потому возможность, хотя бы частично, разгрузить Гренд Флит - немалая удача.

Остались детали. Правда, в них и кроется вся каверза, задуманная Екатериной. Но подписывать договор с императрицей будет посол. Я же тем временем повезу победные реляции в Лондон, Ну а когда все вскроется, у меня будет готовый виновник провала. Это по его недосмотру государю Георгу поставили некондиционных казаков. Что я мог сделать, находясь в это время в Лондоне?

- А если он вдруг досмотрит?

- Ну что ты, - ласково обнадежил меня мой наставник в вопросах дипломатии и придворной интриги. - Это настолько маловероятно, что почти невозможно. Посол Англии слишком высокого мнения о своем статусе в России, чтобы проверять анкетные данные каких-то там казаков. Тем более что под победной реляцией стоит и его подпись. Стало быть, он не пожелает останавливаться на полпути, доказывая тем самым, что все время до этого попросту бездельничал, забыв о возложенных на него обязанностях. Господину послу остается только надеяться, что где-нибудь посреди Атлантики Пугачева одолеет британский патриотизм, или же весь флот уничтожит внезапный ураган, или же казаки, прибыв в другое полушарие, чудом переменятся и станут агнцами в душе и львами на поле боя. Какой из вариантов тебе кажется наиболее вероятным?

- Увольнение посла без выходного пособия.

- Увы, мне тоже. Но, с одной стороны, может, все еще будет не так фатально, а с другой, - как говорят французы, такова жизнь.

Я вздохнул. Мне было искренне жаль посла. Он был весьма обаятельным вельможей, не слишком подходящим для дипломатических баталий, однако вполне достойно представляющим своего монарха при дворе императрицы Екатерины II. Оставалось надеяться на наличие у бедолаги богатого родового поместья, где бы в тиши аллей "дикого" английского парка он мог, вздыхая, вспоминать, как коварно провел его лорд Джордж Митчел Уэлли барон Баренс. Полагаю, к тому времени он уже поймет, что дядя Джордж его попросту подставил.

И все же мне было грустно. С одной стороны, я уже потихоньку начал осваиваться на новой работе. Думаю, теперь, прежде чем освободить несчастную девушку, сопровождаемую драгунами, я бы непременно проверил документы, причем не только у нее, у драгун, у кучера, но даже у лошадей. Но я чувствовал, что мне будет не хватать энциклопедических познаний дядюшки во всем, что касалось хитросплетений высокой политики, интриг и прочих аксессуаров подковерной борьбы. Словно почувствовав мое настроение, лорд Джордж произнес:

- Не грусти. Если хочешь, я расскажу тебе одну маленькую восточную притчу. Где-то далеко в пустыне был крошечный оазис: колодец, немного кустарников и огромная пальма, буквально закрывавшая весь оазис своими листьями. Рядом с этой пальмой рос маленький побег нового дерева. Каждое утро он смотрел на пальму и понимал, что это самое большое, самое прекрасное, что суждено увидеть ему в жизни. День за днем продолжалось так, пока однажды к оазису не подошел караван, идущий неведомо откуда и неведомо куда. Вообще караваны редко посещали этот оазис. Он был настолько мал, что не мог предоставить ни воды, ни крова десяткам верблюдов и людям, их сопровождающим. Но этот караван пришел. Быть может, он сбился с пути в песчаную бурю, а может быть, так был проложен его путь, но люди и животные на ночь расположились здесь, чтобы отдохнуть и запастись водой. Ночи в пустыне холодные, людям нужно было согреться и отведать горячей пищи, которой они не ели уже много дней, а потому они срубили красавицу пальму и сожгли ее в кострах. Утром караван ушел, и маленькая пальма едва не почернела от горя, увидав, что сталось с ее великолепной соседкой. Она бы наверняка заплакала, если бы умела плакать. Но пальмы не плачут, хотя и страдают не меньше людей. Маленькая пальма понимала, что теперь неумолимый зной высушит колодец, убьет кустарники, да и самой ей, лишенной влаги, не долго осталось. И она сказала, ведь известно, что и звери, и растения общаются между собой, она сказала: "Не бойтесь, я смогу защитить вас", И потянулась вверх, навстречу солнцу, стараясь как можно шире раскинуть свои листья. Так она и стояла, закрывая своей тенью и колодец, и кустарники вокруг. А путники, изредка проходившие мимо, восклицали: "О аллах! Как быстро выросла эта пальма. Видать, соседка не давала ей расти". А через некоторое время караван возвращался обратно. И когда караван-баши узрел, что оазис прикрывает пальма еще выше, еще краше прежней, он ахнул: "Это чудо!" И только пальма не могла понять, о каком чуде идет речь. Как может она, такая чахлая и невзрачная, сравниться с той красавицей, что когда-то погибла в кострах. Потому что в памяти она все равно оставалась больше и прекрасней ее, хотя все видевшие в один голос утверждали, что в мире больше нет такой высокой, стройной и прекрасной пальмы...

- И что же, караван-баши не срубил ее на дрова для уставшего каравана? - усмехнулся я.

- Об этом притча умалчивает, но резон в твоем вопросе есть. Не стоит быть одиноко стоящим поленом, когда кому-то из сильных мира сего необходимо срочно развести костер. Но притча все же о другом. А потому, дорогой племянничек, расти и помни обо мне. Не думаю, чтобы мы расставались надолго. Быть может, тебе еще суждено поработать под моим началом, но сейчас сосредоточься на выполнении своей миссии. Колесо запущено, императрица, в предчувствии грязного пасквиля, который через несколько лет, очевидно, напишет ее бывший паж господин Радищев, совершает инспекционную поездку из Петербурга в Москву. Все идет именно так, как должно идти. Будь готов действовать активно.

Ну и мой тебе, так сказать, прощальный совет: всегда будь в гуще событий, влезай в проблемы с головой, даже если для этого кое-какие из них тебе придется организовывать самому. Умение добывать и манипулировать информацией в сочетании с умением уходить из-под удара - первейшие добродетели нашей профессии. А пока же прости, если что не так. Возникнут трудности - связывайся. Ну и, конечно, удачи тебе, дорогой племянник.

Связь отключилась. Ехавший рядом штаб-ротмистр Ислентьев пытался растолковать мне, что "делай дело" и "делать дело" это не одно и то же и что глаголы след изменять по определенным правилам. Я согласно кивал, делая вид, будто слушаю его объяснения.

- Капитан, ты там не заснул? - услышал я в голове голос Лиса.

- Нет, а что?

- Посмотри на обочину дороги.

Я поглядел туда, куда сказал мой напарник. Резная стрелка, красовавшаяся на воткнутом в землю шесте, неумолимо свидетельствовала: "До Москвы 50 верст". Стало быть, согласно высочайшему предписанию, нам надлежало размещаться лагерем в ближайшем селении и ждать фельдъегеря, который и должен был сообщить, где и когда состоится встреча высоких сторон.

Вот уже четвертый час Емельян Пугачев, ходил из утла в угол барской хоромины, в которой разместился его. штаб, нервно постукивая витой нагайкой по голенищу сапога. Фельдъегеря не было. Посланные вперед лазутчики обнаружили в нескольких верстах полки императрицы, но видно было, что и они не собираются пока что двигаться с места. Во всяком случае, в ближайшее время. Над кострами кипели котлы с солдатской кашей, расседланные кони как ни в чем не бывало паслись на лесных лужайках. Словом, ничего не говорило о какой-либо боевой активности.

Хозяин имения, после долгих моих уверений наконец сообразивший, что его не будут вешать над воротами усадьбы, был в меру радушен, однако тщательно фиксировала особой книжечке каждую съеденную пугачевцами курицу, каждый литр пива, каждую кадку квашеной капусты, надеясь впоследствии получить из казны компенсацию по такому тарифу, будто все зарезанные куры залпом несли ему золотые яйца. Солнце уже клонилось к закату, а фельдъегеря все не было. Время от времени Пугачев бросал на меня гневные взгляды, словно подозревая в сокрытии посланца императрицы от его грозных глаз. Долгожданные всадники появились много позже, когда люди, привыкшие сверять свои часы с восходом и закатом, уже дремали, примостившись кто где в самых диковинных позах. Ночь - лучшее время для светских увеселений. Переговоры, по всей видимости, числились в их ряду где-то между плац-парадом и карнавалом. Наш путь лежал в Царицыно, московскую резиденцию государыни.

- А хитра Катька, - хмыкнул Лис, когда мы выезжали со двора. Сопровождавший Пугачева, так сказать, от лица союзников ротмистр Михал Доманский покосился на пугачевского советника, стараясь понять, в чем тот увидел хитрость императрицы. - Ведь нарочно государя здесь томиться заставила, чтобы тот хладность рассудка потерял, сомнениями истерзался да чтоб его с устатку в сон клонило. Видать, не шуточный разговор пойдет, коль на такие уловки пускается.

- Закревский, - гневно прикрикнул на Лиса Пугачев, - государыню тебе повелеваю именовать не охальным прозвищем, но именем почтительным - Екатерина Алексеевна.

- Слушаюсь, государь! - выпалил Лис, и у меня в мозгу прорезалось:

- Запомните, к его святейшеству обращаться не "батя", не "отец" и даже не "пахан", а только "папа".

- Ржевскому расскажешь, - огрызнулся я, удивляясь, как умудряется Лис веселиться в такие моменты.

- Обязательно, - парировал Лис. - Если, конечно, по окончании переговоров нас не пригласят на экскурсию к лобному месту.

- Полагаю, не пригласят, - вздохнул я. - Но кто знает, как оно пойдет.

В Царицынском дворце нас уже ждали. Многочисленная стража безмолвно пропустила конвой во двор, накрепко закрыв ворота, как только последний всадник нашего отряда въехал на территорию дворца. Не знаю, собиралась ли Екатерина напугать Пугачева количеством приведенных с собой войск и слаженностью их движения, или же она всерьез готовилась к возможному штурму, но у меня создалось такое впечатление, что во дворце было расквартировано не менее гвардейской бригады. Прибавить сюда тех, кто ожидал приказов в окрестных лесах, что и говорить, неплохая подготовка к дипломатической встрече на высшем уровне.

У входа в залу дорогу нам преградил Преображенский караул во главе с самим Потемкиным, сменившим мундир Преображенского подполковника на роскошный, шитый золотом генерал-аншефский.