Чтение 20–й страницы книги ~Жалобная книга~

Невольно улыбаюсь, вообразив себя в его кладовке: руки заломлены за спину, морда в картофельных очистках. Этакая Жюстина* из Бабушкина, о да. История Вэ**. Высокий класс.

* Отсылка к названию повести де Сада "Жюстина".

** И еще одна отсылка к садо-мазохистской литературе. На сей раз пародируется название романа Полин Реаж "История О".

- Вот видишь! - торжествует. - Стоило только предложить, и тебе уже весело.

- Спасибо, - говорю вежливо. - Но знаешь, пожалуй, все-таки не нужно. Не моя это стезя. Я бы сама тебя с наслаждением связала и где-нибудь заперла, дай мне волю... К тому же в кладовке у меня будет масса возможностей подумать. О тебе, о себе и о нас. Представляешь, какой ужас?

- Не представляю. Почему - "ужас"? Все ведь хорошо, было и есть, а что будет - неведомо, но чертовски интересно, разве не так?

И тут я пала так низко, ниже не бывает. Разревелась ни с того ни с сего, практически на пустом месте, во время распрекрасного завтрака в постели, о каком и мечтать не смела - вот еще вчера утром, между прочим, не смела, а сегодня получила на свою голову, господи, да что же это?!

Он, слава богу, молчит. Гладит меня по голове, как ребенка. Да, снова - как ребенка. Любимых женщин гладят по голове совсем иначе, уж я-то знаю, но, ладно, сойдет, и на том спасибо, нельзя быть такой мелочной, в конце-то концов...

- Ничего, - говорю, - ничего. Все действительно хорошо, но не так, как мне хочется, а как-то иначе хорошо. Ты лучше всех в мире, правда, просто все не так. Но это нормально, в порядке вещей, этот закон природы я знаю, это мы проходили...

- Какой закон?

Ишь вытаращился. Интересно ему. Действительно интересно. Мое небо обрушивается на мою же землю со скоростью сто двадцать катастроф в минуту, а ему, видите ли, интересно послушать, что я теперь скажу о законах природы. Фантастическая все же тварь. Ангел бессмысленный. И, как водится, беспощадный. Своими руками убила бы, если бы не...

Если бы не.

Но все же он молодец, поговорить - дело хорошее. Все лучше, чем носом шмыгать бездарно. Он у меня от слез распухает и краснеет с катастрофической скоростью, между прочим. Красота нечеловеческая, да уж...

- Одни люди, - объясняю, - от рождения пригодны для того, чтобы любить, а другие только и могут, что быть любимыми. Они - вы! - не виноваты, знаю. Никто не виноват. Всякому чужая участь кажется лакомым куском. Но тут уж ничего не поделаешь, каким родился, таким и живи.

Мотает головой.

- Господи, Варенька... Да нет же. Все не так. А если даже и так, значит, мы с тобой путешествовали по этому морю в одной лодке, а не в разных. Просто я в какой-то момент оказался за бортом. Хочется верить, вполне добровольно. А ты все не спешишь нырять. Имеешь право. Но на твоем месте я бы в этой лодке не задерживался. Худая, в сущности, посудина.

- Ну, значит, увидимся на дне, - бурчу. - Рано или поздно.

- Что я, собственно, все это время стараюсь сделать, так это утянуть тебя в пучину, - улыбается он. - А ты брыкаешься зачем-то. Да еще и меня обратно, в лодку тянешь. И я бы, в общем, с радостью рядышком посидел, веслом бы помахал, просто давно уже оброс жабрами да плавниками. Мне в твоей лодке - погибель. То есть не именно вот в твоей, а в любой лодке. Мне теперь в море нужно жить.

- Заигрались мы с тобой в метафоры, - вздыхаю. - Еще немножко, сами себя понимать перестанем, не то что друг друга. Послушать нас со стороны - не жизнь человечья, а сплошь художественная декламация. Ужас. Взрослые ведь люди... Значит, так. Давай договоримся. Полдня ты будешь делать вид, будто любишь меня больше жизни, ни о чем другом помыслить не можешь. Знаю, трудно тебе придется, но ты уж постарайся, пожалуйста. А за это другие полдня я буду делать вид, будто мне действительно интересно учиться воровать чужие судьбы. Мне тоже будет трудно, но я приложу все усилия...

Он вдруг принимается хохотать - заливисто, от души, да еще и ладонью хлопает по коленке. Ну-ну.

- Знаешь, - говорит, отсмеявшись, - это даже немножко несправедливый договор получается. Мне и стараться особо не надо, а вот тебе придется как следует попыхтеть. Но тут уж ты сама виновата, я тебя за язык не тянул. И имей в виду: если тебе будет хотя бы на четверть так же легко выполнять этот договор, как мне, то о лучшей ученице я и мечтать не смел... Эх ты, балда!

Это у нас называется: учимся делать комплименты. Я даже не сразу въехала, а когда до меня наконец дошел смысл сказанного, кидаться на шею было некому: этот злодей в душ сбежал, не дождался моего просветления.

Ну и ладно, подожду, как водится, две минуты, всего-то.

СТОЯНКА XXII

Знак - Козерог.

Градусы - 0°00'01" - 12°51'25".

Названия европейские - Каальбеда, Кальдеба, Каальдабала, Содохаха, Зодельболюх, Зандельдена.

Названия арабские - Сад аз-Зибих - "Счастье Жертвоприносителя".

Восходящие звезды - альфа и бета Козерога.

Магические действия - заговоры для снятия вражды всякого рода.

День не прошел - пролетел, хоть и вместил в себя несколько десятков чужих лет. Я, в общем, перегнул палку, совсем не обязательно было сегодня покидать постель и отправляться искать приключения на свою задницу. Медовый месяц - это, конечно, перебор, но уж один-то единственный медовый денек, краткий и безмятежный, вполне можно было себе устроить.

Я, однако, бываю порой упрям как осел - даже вопреки собственным насущным интересам. Под вечер велел Варе одеваться: пришло, дескать, твое время договор выполнять, а я снова заступлю на вахту после полуночи, как нам, демонам да упырям, и положено. Она, собственно, и не возражала, даже посмеялась над моими формулировками, словно бы это я, болван, договор такой нелепый выдумал собственной глупой головой.

Оно, впрочем, и хорошо, что посмеялась. Сразу бы так. Но теперь расслабилась наконец - не только моими стараниями, но и ценой собственных усилий. Погасила опасный огонек безумия, тлевший в ее зрачках со вчерашнего вечера, и вдруг снова стала прежней Варенькой, резкой, немного угловатой умницей-красавицей, острой на язык, властной и беспомощной одновременно - такое сочетание я прежде встречал только у совсем мелких детишек, избалованных родительской опекой. Откуда это в ней, такой самостоятельной, одинокой, давным-давно взрослой барышне? Неведомо. Однако же никуда не денешься, есть, и идет ей чрезвычайно.

Ей, впрочем, все идет, кроме разве вот почти беспричинного отчаяния, которое, по правде сказать, вообще никого не красит.

* * *

Смех смехом, но Варя честно выполняла собственные условия. Изображала неподдельный энтузиазм, постоянно оглядывалась по сторонам в поисках подходящих объектов внимания, теребила меня расспросами. Сперва - все в той же кофейне на Большой Дмитровке, затем - в модном бутике и даже в вагоне метро, куда мы спустились по ее собственной просьбе: вспомнила вдруг давешний рассказ Капы про Олега, Подземного Жителя, заинтересовалась: а действительно, как оно бывает под землей? То и дело тянула меня за рукав: "Ты тоже давай попробуй, тебе же хочется! Вон та тетенька с синими волосами - по-моему, просто прелесть! А мужик с портфелем тебе как? Кажется, там такие Достоевские бездны кроются... Или ну его, как думаешь?.." Увлеклась новой игрой так, что почти демонстративное притворство постепенно превратилось в искреннюю заинтересованность - она и сама не заметила. Так часто бывает; я, собственно, на то и рассчитывал.

Потом, по дороге домой, Варя взахлеб рассказывала мне о короткой, но увлекательной жизни запойного художника, своей первой сегодняшней добычи. Меланхоличная девица из Prada впечатлила ее куда меньше.

- Ей, бедной, совсем-совсем не везло с любовниками. Все какие-то олухи немощные попадались, никто ее расшевелить не мог... Ну и вообще скучно. Сытая, красивая, зеленая тоска. Я лет пять с нею вместе помаялась и решила, что с меня хватит...

Зато студент Миша, которого мы отыскали в вагоне метро, понравился ей чрезвычайно.

- Такая, знаешь, простая, но хорошая, в сущности, человеческая жизнь, - сбивчиво объясняла Варя. - Сперва - сейчас вот прямо - учеба, много друзей, пьянки какие-то веселые, без надрыва, большая любовь, большой облом, зато по мелочам ему и тут везло, великое множество приятных мелких романов между делом успел провернуть. Потом аспирантура, пару лет покрутился как мог, наконец плюнул на все и уехал, сначала в Англию, затем в Канаду, благо профессия позволяла... Он там отлично прижился, как родной, так вроде бы редко бывает. Женился на своей коллеге. Красивая такая мексиканка, настоящая Кармен, только характер ангельский... Родили, представляешь, восемь детишек; счастливы были и не сказать, что бедны. По крайней мере, на еду, жилье и учебу всем хватало, а больше им и не требовалось ничего... И знаешь, никаких внутренних конфликтов, ни депрессий тебе, ни страхов, ни житейских катастроф, даже этого легендарного кризиса среднего возраста у человека не случилось. Просто счастливая семейная жизнь, да еще и работа вполне себе любимая, за хорошие деньги, представляешь?! Детки все отличные выросли, никаких с ними огорчений не было. Это, наверное, тоже талант: быть очень хорошим папой, да? Я бы, конечно, такую жизнь прожить не сумела, но вдруг, вот так, сверх программы, - просто курорт, счастье!

- И совесть, - интересуюсь, - не мучает больше? Или ты просто честно выполняешь договор?

- Ох, действительно, ведь был же договор! - Варя смеется и честно, как на духу, признает: - Забыла я про договор. Столько лет прошло!... Так слушай, с тебя же, выходит, еще несколько часов гибельной любви причитается? Теперь припоминаю. До полуночи еще далеко, но...

- А как ты думаешь, с какой радости я домой тебя везу? Даже не предлагаю поужинать где-нибудь в ночном клубе. Совсем на меня не похоже, разве нет?..

- Не похоже, да... А с совестью своей я, будешь смеяться, как-то договорилась. Поняла кое-что. У меня теперь свой собственный кодекс чести, а вы, злые магрибские колдуны, живите как хотите.

- А ну-ка, ну-ка, - прошу. - Расскажи про кодекс чести.

У самого-то заранее волосы на загривке дыбятся - так, на всякий случай. Мало ли что она там придумала.....

- Ну вот, смотри. Взять, к примеру, хотя бы этого же Мишу. Мне в его шкуре было приятно, ему, надо понимать, тоже. Но никаких особо бурных страстей у него и не было никогда. Не того склада человек. Ну вот любовь эта великая, несчастная, в юности, да. Но такие острые ощущения кто угодно рад бы под наркозом пережить... А потом - все, успокоился. И уезжал отсюда, ни о чем не волнуясь, и женился больше по нежности, чем по страсти, и детей своих любил крепко, но как-то... ну, знаешь, без надрыва, что ли. Когда кто-то из них болел, я... то есть не я, конечно, а Миша говорил себе: "дело житейское", вызывал врача, покупал нужные лекарства и спал спокойно. Может быть, именно поэтому и оказался таким хорошим папой, что не дергался по пустякам. Я бы так точно не смогла, почти преклоняюсь!.. Это я все к тому рассказываю, что у него интенсивность переживаний отнимать - уж точно не грех. Потому что отнимать, строго говоря, нечего. Ну, будет он еще чуть-чуть спокойнее, невелика разница... С Мишей понятно?

- Понятно. Дальше рассказывай.

- Да тут и рассказывать особенно нечего. Смотри, ну вот тебе противоположный пример, художник этот из "Кофеина", жертва грядущего делириума... Это ведь даже благо, что у него ощущения притупились по моей милости. Потому что там такие страсти-мордасти, не приведи господи! Мне-то вполне интересно было, но только потому, что сегодня я четко отделяла себя от него, все время осознавала, что это - не моя жизнь. А то бы ужас вышел, вообразить боюсь... В общем, принцип тебе должен быть понятен: если я вижу, что мое воровство ничего не меняет или даже облегчает боль - ну и славно, значит, все дозволено. А если совсем хороший человек попадется, вроде этой вот вчерашней Лии, - что ж, тогда следует чуть-чуть покайфовать и оставить человека в покое. Так что хорошо даже, что меня вчера старуха изгнала. Надеюсь, она и Чингизида твоего изгонит как-нибудь. Потому что кому-кому, а Лие я от души желаю прожить свою жизнь во всей полноте. Она очень хорошая, для такой все оттенки настроения важны. Но подобных людей, сам знаешь, мало... В общем, вот такой у меня вышел расизм, дискриминация и прочий жуткий фашизм. Но люди ведь правда вовсе не равны - просто потому, что все разные. Разве нет?

Я смеюсь - скорее от облегчения, чем по иной причине. Что ж, коли так, дело в шляпе. Если Вареньке удобно сейчас делить человечество на тех, кого можно обкрадывать, и тех, кого трогать нельзя, - пусть себе чудит, это делу не помеха. Все накхи со своими жуками в голове, да и не только накхи... Эти самые жуки, возможно, один из основных отличительных признаков нашего вида.

* * *

Поворачивая ключ в замке, слышу, как за стеной начинает дребезжать телефон. Хозяйский аппарат - большой мастер издавать совершенно непотребные звуки. Словно бы не хороший человек решил вдруг спросить: "Как дела?" - даже не робот с телефонной станции, отягощенный списком моих долгов, а противный, полусгнивший мертвец из самого что ни на есть адского подземелья. Не то чтобы я с утра до ночи жду подобного звонка, просто - такой уж звук.

Я не спешу, поворачиваю ключ медленно, извлекаю аккуратно, пропускаю Вареньку в коридор и только потом захожу сам. На кухню тоже не бегу, иду вразвалочку. Да-да, я имею в виду те три с половиной шага, которые отделяют кухню от входной двери и гордо именуются "коридором". Сам понимаю, что невелика разница, с какой скоростью перемещаться, когда пространство практически отсутствует. Но все же есть надежда, что телефон умолкнет: не до него сейчас, кто бы ни звонил. Кто бы ни... Увы, я все-таки успел.

- Я вас очень внимательно слушаю, - говорю, прижимая к уху трубку из ядовито-зеленой пластмассы.

- Правильно делаешь, - отвечает мой далекий собеседник. - Знаешь, тут такое дело... В общем, надо бы нам с тобой поговорить, лучше бы сегодня же. Действительно очень надо.

- Кому надо? - спрашиваю. - Вы, на всякий случай, имейте в виду: я так и не понял, с кем разговариваю.

- Не узнал? - удивляется трубка. - Неужто богатым буду? С каких бы шишей?

- Юрка? - спрашиваю. - Что-то ты не своим голосом говоришь. Никак ты теперь у нас тоже изгнанный демон?

- Что-то в таком роде, - бодро рапортует он. - Собственно, именно об этом я и хочу тебе рассказать. Ты сможешь сейчас ко мне приехать?

- Я все смогу. Всемогущий я у нас. Адрес диктуй. Где это?

- Я тебе его, между прочим, уже писал. На визитке. Неужели успел посеять?.. На Беговой я живу. И не нужно стонать: на самом деле не так уж и далеко от тебя, если по Сущевке будешь ехать...

- Да-да, практически в соседнем дворе, - ухмыляюсь. - Визитка твоя - вот она, но ты объясни, как дом найти. А то знаю я эти московские адреса: если тебе нужен дом номер шесть, будь любезен свернуть возле четырнадцатого, сделать три поворота, выехать в некий безымянный переулок и уже там найти нужный поворот, надежно спрятанный между каких-нибудь гаражей...

- Примерно так, - смеется. Подробно рассказывает, как найти его обитель, напоследок выдает страшную тайну кодового замка, потом, выдержав паузу, просит:

- Только ты один приезжай, ладно? Девочке своей сам потом все расскажешь. Или не все, а только то, что сочтешь нужным. Или вовсе ничего. Не хочу ребенку голову морочить. Она не моя ученица. Сам решишь, хорошо?

- Ладно, - соглашаюсь, - как скажешь.

Кладу трубку, поворачиваюсь к Варе.

- Ты поняла, что происходит, да?

- Было бы что понимать, - огрызается. - Тебя вызывают на тайные переговоры, а мне велено смирно сидеть на кухне и, за неимением под рукой киндера и кирхи, вышивать, что ли, на пяльцах...

- Примерно так. Только досуг - на твой выбор. Не хочешь оставаться дома, могу куда-нибудь по дороге тебя забросить. Например, в кафе или в гости. Буду ехать обратно - заберу. Что скажешь? А то знаю я твой великий талант к мировой скорби: затоскуешь ведь тут, потом, чего доброго, станешь думать всякую мрачную ерунду, к моему приходу как раз напьешься и, ближе к утру, побьешь меня веником, просто так, для профилактики. Чтобы знал, с кем связался.

- Как же ты меня хорошо изучил... - мечтательно мурлычет она. - Побить тебя веником, о да, это было бы прекрасно! Надо будет как-нибудь попробовать... Но, знаешь, не нужно меня никуда отвозить. Я, кажется, в полном порядке. И вполне готова просто почитать книжку или даже пасьянс разложить. Во всяком случае, имеет смысл попробовать. Только оставь мне номер твоего телефона. Если что-то будет не так, я тебе позвоню, ладно? Попрошу выслать команду спасателей. Ну, или просто скажу, что все плохо, а ты ответишь, что, напротив, хорошо, и внятно объяснишь почему... Ладно?

- Господи, - вздыхаю, - конечно. Вот тебе мой номер, звони когда захочешь и не вздумай стесняться. Ага?.. А то, может, все-таки отвезти тебя в гости?

- Некуда, - улыбается она. - Я тоже сперва подумала: позвонить Наташке, или даже Маринке позвонить, вдруг уже вернулась в город с этой своей глупой дачи?.. Но, знаешь, поняла, что не хочу. Мне просто нечего им сказать. И услышать тоже нечего. Они - из прошлого. Из того времени, которое было до тебя. До того, как ты научил меня проживать сто чужих лет в один день. Мне... Мне будет трудно.

- Да, - киваю, - есть такое дело. Старые друзья давным-давно не могут меня к себе зазвать. Они славные; теоретически говоря, я по-прежнему их люблю, но - да, ты права, нечего сказать, нечего услышать. Умничка. Все-то ты понимаешь.

- Не все. Просто довольно многое. Зато если уж чего не понимаю, так не понимаю крепко, дубиной не перешибешь... Ничего, так даже смешнее жить.

Она приподнимается на цыпочки - скорее ради самого жеста, чем в силу насущной необходимости, касается губами моей шеи, шепчет:

- Если ты вернешься очень поздно и увидишь, что я сплю, порадуйся за меня. Значит, я действительно больше ни черта не боюсь, даже быть счастливой... И кстати, не стесняйся меня разбудить, если что.

- Договорились, - обещаю.

* * *

Юрка, как выяснилось, жил в большом сталинском доме, совсем не похожем на те московские постройки, где мне доводилось бывать прежде. Не в архитектуре дело, архитектура-то как раз вполне обычная, но в подъезде - почти недостоверная чистота, широченные лестницы да фикусы в кадках на каждой лестничной клетке. А под фикусами - табуреты и журнальные столики для курящих жильцов. Обшарпанные, что да, то да, но не столь убогие, как хозяйская мебель в съемных квартирах.

Дверь Юркина открылась прежде, чем я успел поднести руку к звонку. Ну да, наше фирменное чутье. Обычное, в общем, дело...

Вид у хозяина дома тот еще: взъерошен, но весел, словно бы немного пьян, но спиртным от него не пахнет. Да и не пьет он вовсе, насколько я помню... И, что совсем уж странно, напряжен, натянут как струна, только что не звенит. Бегун перед стартом в таком настроении - обычное дело, так то ж бегун.

- Кофе, - говорит с порога, - чур, сам вари, я и позориться не стану: на фоне твоего вчерашнего шедевра это будут помои... Выпить не предлагаю: ты за рулем. Да и не держу я в доме эту дрянь, только для гостей покупаю, а гостей у меня давненько не было... Зато могу покормить. По глазам виду: не откажешься.

- Не откажусь, пожалуй. Корми, только и про басни не забывай. Ты, как я понимаю, сходил уже на разведку?

- А то, - ухмыляется. - Сходил, сходил. Да так, что мало не показалось... Впрочем, это было прекрасное приключение. И прекрасное продолжение, надеюсь, воспоследует. Я, видишь ли, уезжаю. Надеюсь, очень скоро.

- Куда?

Спрашиваю, признаться, без особого любопытства. Просто из вежливости, лишь бы беседу поддержать. Мало ли кто куда уезжает, тем более Юрка. У него, как я понимаю, вечно командировки всякие приятные, от журнала. Он, как главный редактор, самую сладость себе забирает - не из алчности даже, просто положено так.

И в любом случае какое мне дело до его перемещений в пространстве?

- Куда? А ты угадай. И нарисуй. Помнишь, была в годы нашего детства такая телепередача?.. Ну что ты так на меня смотришь? В Индию я еду. В Индию. Надо с этой теткой наяву повидаться. Живьем, так сказать.

Вот тут я цепенею.

- На фига она тебе живьем?

- А она мне свидание назначила, - добивает меня Юрка. - Предложила сделку: я оставлю девочку в покое, а она за это откроет мне тайны и чудеса, какие мне, дескать, и не снились. Сказала, из тех, кто устал учить, получаются самые лучшие ученики. Это про меня, о да! Давненько я ничему не учился. Хорошо бы...

- Знаешь, - прошу, - давай лучше по порядку. А то финал твоей истории пока звучит вполне нелепо. Я ведь не знаю, как вы там с нею договаривались и о чем...

- Вот! - восклицает он, воздев к потолку указующий перст. - Как и о чем, да! Это и есть самое интересное... Одно условие: мы пойдем на кухню, и ты будешь варить кофе. И не вздумай отказываться, я с утра об этом мечтал: как заманю тебя в гости под любым предлогом и поставлю к плите. Это же просто наркотик вчера был, ни о чем ином думать не могу...

- А ты гляди, как я это делаю, и запоминай. Невелика наука. Прежде всего вода. Из-под крана не катит, и фильтр такой не годится, убери с глаз моих долой. Воду для хорошего кофе надо покупать. Родниковую.

- "Святой источник" подойдет?

- Не лучшее, что есть, но на безрыбье... Кофе у тебя какой? О, да кофе отменный! Молоть, имей в виду, лучше бы сейчас, перед варкой, и ровно столько, сколько мы собираемся выпить. Но я это условие, честно говоря, редко соблюдаю. Если есть специи, сойдет и старый помол... Кардамон, имбирь, мускат, корица - у тебя хоть что-то из этого есть?

- Только корица и мускат.

- Надо было мне сказать, я бы из дома взял, если уж тебе так в душу запало... Ладно, попробую обойтись тем, что есть. Кофе у тебя классный, лучше, чем я обычно покупаю, поэтому, думаю, все у нас получится... А ты давай рассказывай, не тяни.

- Да я вот, честно говоря, все соображаю: с чего начать?.. Ну, как я разыскал девочку и дождался, пока она загрустит, это не очень интересно, да? Сам не маленький, и без меня все понимаешь... Потом - все как обычно, пожил немного в ее шкурке. Это было скорее приятно, чем нет, особенно когда начался индийский период, но ничего выдающегося. Потом девочка, как и рассказывала твоя Варвара, познакомилась со старухой. Вернее, познакомится. Забавная путаница выходит у нас со временем, что да, то да... Скажем так: однажды, примерно год спустя, в нескольких тысячах километров отсюда одна старая индийская ведьма заговорит со своей юной подружкой и скажет - не ей, мне: "Сынок, да что ж ты такой неугомонный?!" И я всерьез задумаюсь: а действительно, с чего бы?.. Вернее, я-то как раз не "задумаюсь", а "задумался". Глагол должен быть в прошедшем, на фиг от меня ушедшем времени. Странно, да?.. Наша беседа для этой тетки, Мататары, в будущем, а для меня - в прошлом, и, знаешь, не представляю, каким образом, но ведьма это прекрасно понимала! Возможно, куда лучше, чем я сам.

Он умолкает. Достает из холодильника обещанную кормежку: бутерброды с красной рыбой, оливки, сыр с прожилками синей плесени, еще какую-то прекрасную дрянь из серии "ужин одинокого буржуя". Я понимаю, нелегко человеку. Что-то такое нужно рассказать, для чего и слов-то пока не придумали. Некому было придумывать нужные нам сейчас слова, ибо из походов, подобных Юркиному, надо думать, мало кто возвращался. Вот и сбивается с одного на другое, жилы из меня тянет - не со зла, просто не выходит иначе.

- Что-то особенное между вами вышло? - спрашиваю. - Или просто поговорили по душам, и ты вернулся сюда?

- Просто поговорили по душам, да, пожалуй... Если ты имеешь в виду: не применяла ли она силу, то нет. Исключительно силу убеждения. Назвала меня "пропащей душой", представляешь? А потом предложила поговорить наедине, без свидетельницы. То есть без Лии этой, из-за которой весь сыр-бор.

- "Наедине" - это как? - изумляюсь.

- Не знаю. Трудно сказать. Все было странно. Она что-то такое проделала, какой-то неуловимый, незначительный на первый взгляд жест - Знак, что ли, вроде нашего? - и мы вдруг оказались наедине. Тотальное уединение вдвоем, когда для меня весь мир состоял лишь из ее лица и голоса, а ее миром, надо думать, был я... Знаешь, на самом деле эта Мататара вовсе не старуха. И вряд ли просто ведьма. Она - нечто большее. Не знаю - что. Не богиня же, в конце концов...

- Почему нет? - ухмыляюсь. - Индия - страна чудес. Там боги и должны бы ходить босиком по улицам городов или даже открывать рестораны национальной кухни. Самое то.

- Вот прямо сейчас не нужно надо мной смеяться, ладно? Потом, если захочешь, посмеешься. Мне и так трудно рассказывать.

- Прости. Я не смеюсь, но все равно прости. И ведь знаю, что самые важные вещи трудно рассказывать, а сам, дурак, перебиваю. Все, заткнулся. Продолжай. Как это было?

- "Как" - это вопрос, на который у меня нет ответа. Как-то "не так" - вот тебе самое точное определение. Я и не помню-то толком ничего, кроме нашей беседы. Потому что разговор, каким бы диковинным ни казался, - он и есть разговор, дело привычное. А все остальное было настолько не похоже на хоть что-нибудь знакомое... Ладно, все это интересно, но вряд ли очень важно. Важно то, что она мне рассказала... Начало, кстати, было впечатляющее, что да, то да! "Так и знала, что ты не демон, а просто человеческий щеночек", - говорит. Представляешь?

- "Человеческий щеночек"? Смешно звучит. Нелепо и трогательно. Точно ведь богиня... Ну ладно, ладно, Бодхисатва какая-нибудь. Не знаю я толком тамошнего пантеона, поэтому - все, молчу. Мол-чу! Где у тебя чашки? Сейчас отколочу твою посудину, и можно будет разливать.

- Варежку возьми, над плитой. А чашки сейчас дам. Так вот, потом эта... это... существо, с которым я остался наедине, вполне доходчиво объяснило мне, чем, собственно, занимаются накхи. Мы с тобой, в частности.

- Хочешь сказать, ты прежде этого не знал?

- Хочу сказать, что прежде я знал, мягко говоря, не все. Я знал, что нужно делать и как. Знал, чего ни в коем случае нельзя и что вполне возможно. И еще думал, будто знаю, зачем это нам нужно: победа над временем, накопление богатого персонального опыта в кратчайшие биологические сроки, стремительное индивидуальное развитие за счет интенсивного бытия, и все такое прочее... Думаю, мы все примерно одинаково это себе представляем. Так ведь?

- Ну... Да, пожалуй. Примерно так...

- Так вот, - вздыхает. - На самом деле дело обстоит совсем иначе.

Он умолк, прикрывшись кофейной чашкой. То ли формулирует, то ли просто наслаждается напитком. Я, по крайней мере, использую паузу, чтобы сожрать бутерброд. Забегались мы с Варей сегодня, заплутали в каменной московской тайге, на обед было у нас по чашке кофе, на ужин - мечтательное обещание себе: "Вот приедем домой и уж там-то..."

А дома телефон этот трескучий. И следовательно, никакого ужина.

- Ты вот что, - говорит наконец Юрка. - Имей в виду: то, что я тебе сейчас скажу, будет очень похоже на полную чушь. И ты от нее, скорей всего, отмахнешься. Я бы и сам с радостью отмахнулся - если бы вот так, с чужих слов... Проблема в том, что для меня это, уж прости за пафос, откровение. Всякая информация, полученная в столь невероятных обстоятельствах, - откровение. Надеюсь, такие вещи ты понимаешь.

- Я тоже надеюсь, что понимаю, - говорю. - С трудом представляю твои "обстоятельства", но верю: это было нечто из ряда вон выходящее. Вид у тебя вполне всклокоченный... Ты, по правде сказать, сам на себя не похож.

- Надеюсь, что так. Меньше всего на свете я теперь хочу быть похож сам на себя... Ты дожуй, пожалуйста. И сядь. Ага, вот так.

- Думаешь, сознание потеряю? - ухмыляюсь.

- Скорее уж поднимешь меня на смех. Станешь ржать, подавишься, не дай бог. Так бывает.

- Всякое бывает, - откликаюсь эхом. - Рассказывай, я уже проглотил. И смеяться вряд ли буду. Не думаю, что эта загадочная бабка травила тебе свежие анекдоты.

- Чего не было, того не было... Мне объяснили вот что. Дескать, любая человеческая жизнь - это, грубо говоря, подготовка к смерти, своего рода тренировка духа - как-то так. Ну это как раз вполне общеизвестная телега... Из нее логически проистекает, что есть только одно важное дело у всякого живого существа: закалиться настолько, чтобы выстоять перед натиском смерти...

- Выжить в момент взрыва, - подсказываю. - Ну да, нужен очень хороший внутренний клей, чтобы сохранить себя в этот миг.

- Совершенно верно. Откуда ты знаешь?

Он изумленно меня разглядывает, словно впервые увидел. Недоверчиво качает головой, кажется, хочет спросить: "Да ты ли это?" - но понимает, что такой вопрос прозвучит совсем уж дико.

- Ну, не то чтобы именно "знаю". Просто довольно много размышляю о смерти. И других расспрашиваю при случае. Пытаюсь разобраться. Я ведь не говорил тебе, что однажды, когда еще не был накхом, почти случайно заглянул в собственное будущее?.. Правильно, я никому, кроме Михаэля, об этом не рассказывал: звучит как полная чушь. Обстоятельства тогдашние пересказывать долго, да и не к чему, просто имей в виду, очень похоже на твою ситуацию, когда даже полная, казалось бы, чушь не может быть ничем иным, кроме как "откровением": обстоятельства больно уж невероятные...* Так вот, времени у меня, судя по всему, до весны следующего года. А дальше - темнота. Полная неизвестность. Смерть? Честно говоря, не знаю. Но похоже на то...

* Автор совсем не уверен, что всякий читатель, получивший на этом месте дружеский совет обратить внимание на финал первого тома "Энциклопедии мифов", действительно удовлетворит свое любопытство. Скорее напротив, еще больше запутается.

А нам того и надо.

- Вот оно как, - Юрка глядит на меня с сочувствием и неподдельным интересом. - Да, у тебя куда более серьезные причины охотиться на чужие судьбы, чем у всех нас, вместе взятых... Плохо дело.

- Ну, не обязательно именно "плохо". Во-первых, нет гарантии, что я непременно помру. Мало ли что, вдруг вот возьму да и просветлею, как Будда какой, - смеюсь. - Потому и тьма, что непостижимое это состояние для нас, неразумных приматов... А во-вторых - ну да, ты прав. У меня серьезные причины охотиться, и я люблю это дело, так что следующая весна светит мне ох как нескоро! Все, в общем, в порядке.

- Дело плохо потому, - печально говорит он, - что я-то как раз собрался уговаривать тебя бросать эту охоту. Ну, не то чтобы всерьез уговаривать: я неплохой манипулятор, но с тобой у меня вряд ли что-то получится...

- С какой стати - отговаривать?! Чего-чего, а такого поворота я точно не ожидал.

- Видишь ли, - мягко говорит он, - я выяснил, что наше, так сказать, участие в чужой жизни куда более разрушительно для человеческого сознания, чем можно себе вообразить. Мне это объяснили. И показали - не спрашивай как. Сейчас не смогу воспроизвести, но тогда мне все было совершенно очевидно... да и до сих пор вполне очевидно, только я не могу пересказать. Тебе придется просто верить мне на слово. Или не верить - это уж как получится.

- Разрушительно - в каком смысле?

- Мы, образно говоря, питаемся тем самым волшебным клеем, который укрепляет человеческий дух, - вздыхает Юрка. - Мы забираем себе подлинность чужого бытия - и ничего больше. Звучит как полная чушь, да. Но я не могу подобрать иную формулировку.

- Ничего. Вполне внятная формулировка. Мне, по крайней мере, более-менее ясно... Да, теперь я понимаю, что с тобой творится. И ты наверняка хочешь, чтобы то же самое творилось со мной. И с теми, кому я расскажу о твоем чудесном озарении. Правильно, в общем, хочешь. Узнать, что несколько лет кряду не просто развлекался, а... ну, что ли, пожирал души человеческие - да, это серьезно. Хорошо хоть, у меня есть возможность тебе не поверить.