Чтение 20–й страницы книги ~Шпага Софийского дома~

- Круг! Держите круг! - напрягаясь, кричал Никита.

Впрочем, все и без него понимали, что только в этом - спасенье. Хотя бы - надежда. Если враги прорвут строй - все! Налетят саранчой, сомнут, забросают стрелами.

Поэтому - держались. Место выбывшего во внешнем кругу сразу же занимал другой. Вот только слишком часто стали появляться выбывшие.

Наступил и Олегов черед. Сжав в руке шпагу, выставив вперед круглый щит с небольшим умбоном, он молча ждал. Отделившись от остальных, крутя над головами саблями, прямо на него неслись трое. В тегиляях с поднятыми воротниками, застегнутыми до самых глаз.

Ну, ан гард!

Удар с наскока!

Силен... Но и мы тоже не лыком шиты.

Уклонение... Отводка... Ложный финт... Контратака и захват... завязыванием... Словно змея, обвилась Олег Иванычева шпага вокруг сабли московита. Неуловимое движение и... Она! А ну-ка, сбегай, полови сабельку... А теперь наш черед! На!!!

Узкая шпага пронзила стеганый кафтан легко, словно масло. Убитый Олегом шильник навзничь повалился в седле. И тут же наступила очередь второго. Осторожнее надо быть, шпага - оружие коварное.

Осторожным оказался третий. Он долго кружил рядом, не решаясь сделать выпад, потом, вдруг резко поднявшись в седле, швырнул в Олега короткую пику. Страшный удар!

Олег Иваныч еле успел пригнуться. Сорвало шлем, порезав разорванными ремнями шею. Ах ты, черт, плохо без шлема-то. Теперь любая стрела...

Дико хохоча, нападавший ускакал прочь, развернулся, доставая из колчана лук... Знал, поганец, что никто не будет его преследовать - все держали строй. Слева и справа от Олега звенели перекрещивающиеся мечи и сабли, раздававшаяся вокруг ругань, крики и стоны смешивались с ржанием лошадей в густой навязчивый шум, шум битвы.

Олег поднял повыше щит. Не заметил, как промелькнула стрела. Потом еще одна... и еще...

Его явно забивали, выцеливали... словно из пулемета. Тут хоть ты какой фехтовальщик...

Еще одна такая очередь - и не видать Олегу Иванычу Москвы, как своих ушей... а также и Новгорода не видать. И Софьи...

А вражин-то, кажется, меньше стало! Эх, не было б у них столько стрел. Черт! Этих еще не хватало.

Выставив вперед длинные копья, из-за холма выехал отряд тяжеловооруженных воинов на покрытых кольчужными попонами конях. Предводитель - на вороном коне в богатой сбруе, в черном плаще, черненых пластинчатых латах с зерцалом, в матово-черном шлеме с опущенным забралом в виде маски злобного ощерившегося волка. Черный рыцарь. Казалось, он усмехается там, под забралом.

Ну, все... Этого удара им уже не выдержать. Сейчас рыцари опустят на упоры тяжелые копья. Поляна для них вытоптана. Ага, вот, значит, для чего те, в тегиляях, так бестолково метались. Не такие уж и глупцы, оказывается.

Они так и продолжали осыпать обороняющихся градом стрел.

Черный рыцарь с маской волка, выехав вперед, поднял руку. Затрубили в рожки.

И град стрел вдруг утих.

И всадники в тегиляях исчезли в лесу, словно и не было их никогда.

Черный отряд медленно проехал мимо опешившего посольства и скрылся за ближайшим холмом.

Москва показалась внезапно. Вынырнула из гущи лесов за поворотом, сразу за монастырем, растеклась вдоль замерзшей реки деревянными избами, узорчатыми крышами теремов взметнулась в серое небо. Меж домами изрядно тянулись пустоши, видно - поля. За рекой виднелись еще какие-то многочисленные постройки. По обоим берегам реки тут и там торчали замершие на зиму мельницы. Вообще же город производил впечатление довольно обширного. Может, и в самом деле таковым был, а скорее просто казался, поскольку никаких четких границ городской черты не имелось - ни достойной стены, ни глубокого рва, ни раскатов, так что нельзя было сказать наверное, где кончался город и начинались слободы. Каменных зданий в Москве было мало, не то что в Новгороде; на Олега Иваныча, как и на многих посольских, город произвел двойственное впечатление: пришибленности и силы. Основной цвет здесь был - серый. Серые избы под серыми крышами, серые ограды, темно-серые одежды встретившихся по пути жителей, лица которых тоже казались серыми. Лишь кое-где, крайне редко, словно посланцы совсем иной жизни, сверкали золотые купола храмов.

Остановившись, посольские спешились и помолились. Слава те, Господи, добрались! Схоронили, правда, троих, да двое ранено... Ну, еще легко отделались, бывало и похуже.

Специально ночевали в лесу, чтобы прибыть в Москву утром. Ночных гостей не любила Москва, как и любой другой город, многие улицы на ночь перегораживали огромные бревна, судьба запоздалых путников была незавидна - мздоимство и ярость московской ночной стражи пользовались печальной известностью далеко за пределами княжества.

Несмотря на ранний час - едва встало солнце - узкие кривые улочки были полны народу. Замерзшие реки (Яуза, Неглинная, Москва-река) представляли собой что-то вроде растянутого в длину новгородского Торга. Прямо на льду - уже на диво крепком - были устроены прилавки, с коих торговали всякой всячиной: говяжьим и свиным мясом, дичью (в основном зайцами), битой домашней птицей, яйцами, рыбой. Целые туши ободранных от шкур коров стояли на собственных ногах каким-то изуверским стадом. Кричали, нахваливая товар, продавцы, толкались покупатели, мужики-грузчики, ругаясь, разгружали многочисленные подъезжавшие сани с объемистыми тюками и пузатыми бочками.

Белокаменный Кремль, раскинувшийся меж Москвою-рекой и Неглинной, произвел на Олега Иваныча гораздо более солидное впечатление, нежели остальной город. Несколько храмов, великолепные каменные хоромы великого князя, митрополита и самых знатных вельмож свидетельствовали о несомненном богатстве Ивана Васильевича, о его силе и том уважении, коим пользовался этот государь среди своих подданных. Рядом с крепостью располагался обширный, огороженный мощной стеной дом - как пояснил Никита: двор господ купцов. В основном - иностранных. Там же продавались и товары: перец, шафран, шелк, меха. Каждый мех, в зависимости от цвета, длины и густоты шерсти, стоил три-четыре деньги, недешево, одним словом. Олег Иваныч хотел было привезти что-нибудь в подарок Софье, да, узнав цену, плюнул.

Их разместили в крепости, в одном из зданий. Занимающийся посольствами приказной дьяк Федор - молодой худощавый мужчина с умными темными глазами - распорядился насчет кормления и проживого.

Олегу Иванычу он показался совсем неплохим человеком, этот дьяк, по крайней мере - встретил всех с улыбкой и на вопросы старался отвечать честно.

Примет ли великий князь? Бог весть... Скорее всего, да, коль велел принять с честию. Согласится ли митрополит Филипп на официальное поставление Феофила архиепископом? Филипп-то, может, и согласится... Да не от него одного то зависит. На Москве и посолидней человек, чай, найдется... князь Иван Васильевич, государь великий. Стригольники? Да, государь их жалует. А что вы так стригольниками интересуетесь, господа хорошие, может, вы и сами стригольники? Пошто смеетесь? Кто хочет, может к вечеру подойти в церковь на Кузнецкой. А лучше, сначала ко мне, во-он за тем храмом - приказные палаты. Спросить дьяка Федора Курицына, то я и есть. Заходите, рад буду побеседовать. А вообще, завтра будьте готовы, может, и примет вас великий государь.

Государь принял.

Нигде не видал еще Олег Иваныч такого нарочито подчеркнутого богатства, даже когда, еще будучи опером, осматривал трехэтажную дачу одного блатного авторитета. В просторной зале, с полом, выложенным цветным камнем, блестели в свете свечей стены, забранные тяжелой золотистой парчою. Посреди залы, на возвышении, стояло украшенное драгоценными камнями кресло, по обеим сторонам которого рядами стояли бояре в дорогих шубах. Тряся бородами, бояре рассматривали посольство и вполголоса переговаривались меж собою.

Вдруг все стихло. Слева, напротив кресла, открылась маленькая, обитая золотом дверь. В окружении телохранителей в белых кафтанах, быстрым шагом в зал вошел молодой красивый мужчина, высокий, худощавый, с несколько отечным лицом, остроконечной бородкой и узким, с небольшой горбинкой, носом. Длинные - шитые золочеными нитками-канителью - одежды вошедшего развевались, словно крылья чудесной птицы павлина. Усевшись в кресло, мужчина - как догадался Олег Иваныч, это и был великий князь московский Иван Васильевич - благосклонно кивнул посольским.

Бояре по сторонам замерли, вытянулись в струнку, словно солдаты-первогодки перед подгулявшим дембелем. Заглядывали в лицо князю угодливо, каждый думал - а меня, меня видел ли государь-батюшка? Вот оно - раболепство-то московитское! Олег Иваныч презрительно хмыкнул. Не по нему то...

Стоявший впереди Никита Ларионов, обернувшись, весело подмигнул ему и низко поклонился. Поклонились и все посольские.

Терпеливо выслушав приветственную речь посланника, Иван дождался наконец изложения истинных целей посольства. Идея приезда Феофила для официального поставления особой радости у него не вызвала, впрочем, как и неприязни тоже. Немного помолчав, Иван поблагодарил ("почтил") посла и таки дал согласие на приезд Феофила, поскольку разрешение Москвы - дело важное:

- Как было при отце моем, и при деде, и при прадеде моем, и при прежде бывших всех великих князьях! А власть бо наша - всея Руси власть, не токмо Москвы, да Твери, да Новгорода, род же князей московских - есть Володимерский и Новгорода Великого и всея Руси!

Всея Руси! - снова повторил князь, уже громче, чтоб слышно было - на всю залу, чтоб не осталось ни у кого никаких в том сомнений.

Послы поклонились.

Дело вроде бы было окончено. Впрочем, нет... Про обед-то забыли!

А Иван не забыл - пригласил, как же! В соседней зале лично кивнул на широкие скамьи, рядом с собою. Почет немалый...

Обедали часа два - по местным меркам - недолго. Медовые каши, рябчики в тесте с грибами, жареные перепела, калачи, пироги с творогом, мясом, грибами, жаренный на вертеле поросенок, копченый осетр, белорыбица, стерляжья ушица - все это только для начала. Для аппетита, так сказать. Потом еще была дичь жареная да вареная, да суп из потрохов гусиных, да похлебка из заячьих почек, да... Олег Иваныч почти сразу наелся - боле ничего в рот не лезло, кроме вина, разумеется, - а Никита Ларионов да еще пара его помощничков-дьяков - те, хоть понемножку, да от каждого блюда попробовали. Олег Иваныч аж им позавидовал - сам сидел, аки кит, на брег коварной волной выброшенный. Мальвазеей да стоялым медком по первости перебивался, а потом, с подачи Федора Курицына (дьяк сей рядом сидел), московское твореное вино хлебное распробовал. Кристальной чистоты продукт оказался - настоящая русская водка, не какой-нибудь там перевар!

Великий князь долго со всеми не сидел, выпил винца да вышел, рукой махнув на прощанье - обедайте, мол, не брезгуйте милостию государской. Без Ивана-то веселье не в пример бойчее пошло! Музыканты, что в углу сидели, по гуслям вдарили, песню запели. То ли "Батяня-комбат", то ли какую свою, местную...

- Федя, подай-ка мне, пожалуйста, вон то суфле!

- Это холодец, мой господине.

- Ну, тогда холодца. Здрав будь, Федор!

- И тебе так же, Олежа! Не забудь севечер ко мне на огонек заглянуть.

Хорошо сидели, весело! Еще б девчонок... Да только не в Московском княжестве. Московские-то жёнки все по дворам сидели, носа не казав, окромя как на Торг да в церковь, не то что в Новгороде. Тамошние-то девки и сами давно б примчались, никого особо не спрашивая. Эх, где вы, где вы, вольности новгородские?

Небольшой кабинет приказного дьяка Федора Курицына был почти полностью уставлен книгами. Книги стояли на специальных полках, блестели тисненой кожей на подоконнике, лежали в объемистых сундуках, внутри и сверху, громоздились на столе высокими разномастными штабелями.

Вошедший Олег Иваныч не сразу и обнаружил хозяина, впрочем, тот был не один - рядом с дьяком, на лавке, азартно обсуждал какую-то раскрытую книгу молодой священник в рясе. Обрамленное темными волосами лицо священника озаряла открытая улыбка.

- Алексей! Отче! - узнал Олег Иваныч известного новгородского стригольника. Значит, правду говорили, что подался он на Москву, чуть ли не по приглашению самого великого князя!

- Олег Иваныч! - обрадованно воскликнул отец Алексей. - Рад видеть тебя в покое и здравии, денно и нощно!

Он явно был рад встретить земляка и не скрывал этого. Расспрашивал о новостях, о знакомых, видно было - скучал по Новгороду. Узнав о злоключениях вощаника Петра, возблагодарил Бога за его счастливое избавление; удивился, услыхав, что отрок Гришаня едва не был подстрижен в монахи.

- Монахи - се зло, - оторвался от книги дьяк Федор (так вот он зачем к себе зазывал - наверняка по Алексеевой просьбе!).

- Зло великое, - согласно кивнул священник. - И монастыри зло, ибо ничего не сказано о них в Святом Писании. И об иконах не сказано, ибо суть сотворенные вещи, человечьи, но не Божеские!

Во попал!

Олег Иваныч чуть не присвистнул, сдержался вовремя. Самый вертеп стригольничий - вот он, оказывается, где - на Москве, в приказе Посольском! В лице самого главного приказного дьяка! Чудны дела твои, Господи.

Покачав головой, Олег Иваныч взял со стола первую попавшуюся книгу. Красива, увесиста, в окладе серебряном, ровно икона. Ну, для этих-то мужей книги - и верно, иконы вместо. Открыл, рисунки - загляденье, краски яркие, шрифт ровный, готический...

- Сие о Владе Цепеше, воеводе Мустьянском, - поднявшись с лавки, пояснил Федор. - Много лжи о нем, и нет в книжицах одинаковости. Так, обрывки только. Может, случится когда быть при дворе Матьяша, короля мадьярского... - дьяк мечтательно уставился в потолок, - ...там прояснить много чего можно б было... А опосля - и книжицу написать о воеводе валашском...

Снаружи загромыхали шаги по ступенькам крыльца. Вошел важный господин, кряжистый, приземистый, бородатый. В зеленом, до пола, кафтане, в небрежно накинутой сверху бобровой шубе...

Кивнул дьяку, оглянулся... Батюшки святы!

Видно, сегодня день нечаянных встреч. Иван Костромич, купчина изрядный! Тихвинский погост, Нево-озеро, владычный поруб...

Олег Иваныч давно догадывался, конечно, что совсем не тот Иван человек, за кого себя выдает, но чтобы вот так, нос к носу, столкнуться с ним в Московском Посольском приказе...

- Здрав буди, господине Олег, - ничуть не удивившись, произнес Иван. - Как пир у государя? По нраву ли?

- По нраву, по нраву, Иване, - справился со своим волнением Олег Иваныч. - Особливо хлебное вино!

- То - только государю варить дозволено, - важно кивнул Костромич. Потом перемолвился парой слов с Федором, попрощался, на пороге обернулся: - Грамоту княжескую Феофилу мы подготовим, ждите.

С теми словами вышел.

Эх, Костромич, Костромич... вон какой ты купец - важный московский боярин. Не зря на Новгороде все вынюхивал. И засада в лесу подлая - не твоих ли рук дело?

Грустно стало Олегу. Почесав голову, простился и он с приказными. К себе в палаты пошел посольские.

День стоял хмурый, серый, давило к земле низкое небо, злой ветер сбрасывал с прохожих шапки. Смеркалось.

С государева двора явился Никита Ларионов. Смурной, подозрительно трезвый - ровно не вино пил на пиру княжеском, а колодезну водицу хлебал большой ложкой.

- Пошто главу повесил, Аникита? - Олег Иваныч присел на лавку рядом.

- Повесишь тут, - посол шмыгнул носом и, тряхнув бородой, вытащил из-за пазухи скрученную пергаментную грамоту с золоченым тиснением и красной георгиевской печатью. - Вот все результаты наши. - Иван боярский сын Костромич вручил сейчас торжественно.

Олег Иваныч ничтоже сумняшеся враз предложил печать над водой горячей распарить, грамоту прочесть, потом опять запечатать.

- А чего ее читать-то? - пожал плечами Никита. - Нешто не знаем, что там? Или княжью речь не слыхивали? Что по сей речи выходит, а, Олежа?

Олег Иваныч, помимо несколько замутненного хлебным вином сознания, на подобный вопрос был ответить не в силах еще и потому, что речь Ивана практически и не слушал, все больше на бояр глазел, лизоблюдов московитских, да в душе удивлялся, как же это можно честь свою этак вот кочевряжить...

- Главное в речи сей, что не просто князем мнит себя Иван, - пояснил Никита, - а Государем всея Руси называет. Вдумайся, Олежа... всея Руси! В числе том - и Новгорода, Господина Великого. У которого один Государь - народ его! И таковая грамотца на Совете Господ да на вече прочтена будет! Как мыслишь, поедет после того Феофил на поставление к Московскому митрополиту?

- Я бы не рискнул, - честно признался Олег. - Веча бы убоялся!

- Вот и я так же думаю. А князь Иван, думаешь, иначе мыслит? Умен, коварен, аки Нерон римский! Оттого и невесело мне, Олежа. И еще... Ты московитское войско видел? Нет, не тех, что в лесу на нас налетели. Да даже и там... Бояре... тех мало... Больше дворяне, землицей князем испомещенные, у каждого - с десяток боевых холопов, у кого побогаче - побольше, тоже вооруженных. Каждый нобиль местный, землицей, а значит - и всей жизнью своей и семьею своею, со женами да малыми детушками, - почти целиком князю обязан! Прогневается князь - отберет землицу, сгноит детушек. Все от него зависят. А коли преданы будут - Иван им еще землицы пожалует. Вон, сколь воев на Москву слетелося - тучи - и не одни шильники, есть и воеводы именитые - и никому Иван в земле не отказывает. А как кончится землица... смекаешь, Олежа?

- Отвоевать можно. У ближайших соседушек!

- То верно. Вот и Новгород, Господине Великий, - тоже соседушка. Единеньем только и можно противиться московитской силе. А есть ли в Новгороде единенье в людях какое - не мне тебе рассказывать.

Грустную картину нарисовал посол Никита Ларионов, грустную донельзя, и самое отвратительное - что правдивую.

- Ладно, не будем раньше времени полошиться, дело-то свое мы как надо сладили! - Никита хлопнул по плечу Олега Иваныча. - Пойдем-ка, Олежа, в корчму. Пива попьем, развеемся. А то муторно что-то на душе, гадко.

В Москве корчмы назывались не корчмами - государевыми домами питейными, потому как принадлежали все государю московскому, а не обществу, как в Новгороде или Пскове. Ближайший - рядом, за Неглинной. Неказистая изба, зато просторная. Народу, правда, - ужас! Еды - окромя заскорузлых блинов да гниловатой капусты - нет никакой, одно вино твореное. Пейте, мол, людишки московские, на здоровье, а вот насчет закуски - так вы сюда жрать, что ли, пришли?

- Ну, давай, Олег, хоть по чарке. Чай не перевар, не отравимся!

Выпили - обожгло небо. Не сказать, что сильно приятный напиток, но уж всяко получше того пойла, что под видом разных водок продавалось в петербургских магазинах. Закусили кислой капустой, выпили по второй - тоже ничего пошла.

Народ в питейном доме пьянел быстро. Многие, как видел Олег Иваныч, пили перевар - строго-настрого запрещенный указом самого великого князя. Из подполы, оглядываясь, покупали у ярыжки. Видно - дешевле, да и позабористей. Кое-где пьяно загорланили песню, тут же перебитую. Кто-то ударил собутыльника в нос, выпустив на стол красные сопли, кто-то выхватил кистень, в дальнем углу двое пьяных мужиков бились насмерть в окружении зрителей. Злобство. Злобство и свинство - так можно было б охарактеризовать атмосферу московского питейного дома.

Отдохнули, называется. Развеялись... Того и смотри, как бы самим морды не начистили.

Олег Иваныч незаметно поправил под столом шпагу и пожалел, что не надел латы. Тут же и усмехнулся - это ж что такое творится, в корчму уже в боевых доспехах ходить приходится!

- Может, домой пойдем, Олежа?

- Да пожалуй что, и пойдем... - согласно кивнул Олег Иваныч...

Они вышли - уже стемнело - до Неглинной было рукой подать. Хоть в этом повезло - идти далеко не надо. Вон, завернуть только за угол... Олег Иваныч вдруг прислушался. Позади раздавались чьи-то осторожные, крадущиеся шаги!

Приложив палец к губам, Олег Иваныч затаился, осторожно вытащив шпагу.

Опа! Сразу трое. Ничего, тем хуже для вас!

Хотя... может, и не за ними это вовсе... Проверим.

Зграбастав за шиворот первого попавшегося под руку, Олег Иваныч приставил к его боку холодное острие шпаги.

- Пошто за нами следишь, шильник?

- То не я. То они... - пойманный мужичонка, захрипев, показал рукой на своих убегающих спутников, один из которых на ходу обернулся.

Лучше б он этого не делал! Лучше б так и бежал без оглядки!

Митря Упадыш! Олегу Иванычу ли не узнать было этой козлиной бороды? Даже в московской тьме, да хоть в адской! Так вот кто тенью скакал за ними на протяжении всего пути в Москву, вот кто, обогнав, организовал засаду, стоившую жизни троим посольским?

- Ах, сволочь... Ну, жди!

Огромными прыжками Олег Иваныч ринулся за шильником, слыша позади себя топот сапог Никиты Ларионова. Темная фигура Митри в залатанном армяке маячила впереди, почти рядом. Еще пара прыжков, и...

Черт!

На ходу споткнувшись о подложенное поперек улицы бревно, Олег Иваныч с разбега навернулся на утоптанный снег. Хорошо - шпагу из рук не выпустил.

Тати ночные - словно только того и ждали. И откуда их только взялось столько? Налетели, словно саранча, навалились скопом.

Ан гард!

Олег Иваныч с ходу проткнул двоих, остальные попятились.

Кто-то - кажется, Митря Упадыш - зажег факел. Приземистый пожилой мужик встал перед Олегом, опираясь на саблю.

- Глаз... он шипить, как его вырывають...

Где-то Олег его уже видел. И присказку эту слышал. Матоня! Именно так звали того кобзаря, что чуть не угробил Гришаню в Литве, под Троками.

- Некогда нам с ихними глазами возиться, дядько Матоня, - тряся козлиной бороденкой, деловито возразил Митря. - Башки им поотрубать - и все. Я уж и мешок для них припас.

Мешок, говоришь, припас? Ну-ну... Эт ву прэ?

Резкий выпад влево... затем перевод - и клинок вонзился в шею одному из нападавших. Тот, бедный, аж про саблюку свою позабыл, настолько все быстро произошло. Так и повалился в снег с проткнутым горлом.

Олег Иваныч оглянулся. Чуть в стороне Никита Ларионов лихо отбивался от наседавших.

Матоня с Митрей озадаченно переглянулись и попятились.

А пожалуй, наша возьмет!

Нападавшие-то на численность да внезапность рассчитывали - а не получилось внезапности-то... Что же касается численного превосходства, то это дело поправимое. Ложный выпад а друат... финт влево... Укол! До встречи в аду.

- Эй, граждане, вы куда?

Бросив на произвол судьбы умирающих, Митря с Матоней скрылись в темноте улиц. Сволочи, что и сказать.

Вернувшись в корчму, Олег Иваныч и Никита привели себя в порядок, тяпнули бражки. За столом, спиной к ним, сидел человек в черном панцире и плаще. Знакомый панцирь. И знакомый шлем небрежно брошен на лавку.

Черный рыцарь!

Он обернулся, словно услышал.

Так вот где пришлось свидеться!

- Я ж сказал, что буду твоим должником, Олег Иваныч, - тихо произнес воин.

Господи...

Силантий Ржа!!!

Они выпили молча - да и о чем было говорить-то... Олег Иваныч чувствовал исходящую от Силантия опасность, огромную опасность для посольства, но... Силантий все-таки был благороден. Он вскоре ушел, простившись, - вместе с ним вышло с десяток воинов - черных воинов московского дворянина Силантия Ржи.

На улице заржали кони, послышался затихающий топот копыт.

Всю ночь не спалось Олегу Иванычу, хоть и выпили они с Никитой изрядно. Не шел сон, хоть ты плачь. Мысли всякие в голову лезли. О Силантий в основном. Черный, блин, рыцарь... В прежние-то времена, по фильмам да по картинам историческим, совсем не такими представлялись Олегу Иванычу русские воины. Смелая душа, легкие кольчужки, приветливые открытые лица под остроконечными шеломами. Да... Не тут-то было! Полный доспех из черненых пластин, с головы до ног закрывающий, забрало: либо кольчужная сетка - бармица, либо, чаще всего, страшная, опускающаяся на глаза маска. Надо сказать, выглядели русские воины весьма устрашающе. Новгородцы в этом смысле почти что ничем от московитов не отличались, может, только доспехи больше на европейские были похожи, да сабля не столь распространена. В общем-то, неплохое вооружение, не намного уступающее итальянскому либо немецкому, вот только Олегу Иванычу в этом смысле не совсем повезло - угораздило же выбрать шелом с протершимися ремешками - с первого же удара сорвало! Хорошо хоть, не с башкой вместе... И хорошо, что сорвало. Не узнай его тогда в лесу Силантий - истребили бы все посольство. "Должник я твой, Иваныч..."

Дает все-таки Господь за добрые дела.

На следующий день, с утра прямо, зашел Федор Курицын. Наслышан уже был от ночной стражи о вчерашнем. Походил по горнице. К столу сел, квасу испить. Дождался, когда Олег Иваныч один будет - доверял ему почему-то больше, чем остальным посольским, - не стригольника ли Алексея заслуга?

- Слушай меня внимательно, Олег Иваныч, - зашептал, рыскнув глазами в стороны. - С Новгорода, чуть допрежь вас, прискакал человек с грамотой. От кого - тебе то знать не надобно. В грамоте о посольстве вашем - дескать, государя извести едут. Ну, в это, конечно, поверить трудно. Мы и не поверили. - Дьяк помолчал, прислушиваясь, затем, глотнув квасу, продолжил: - Ну, и просьбица в грамоте той была. Извести тебя, Олег Иваныч, как самого злоковарнейшего шильника! Имать, пытать, живота лишать! Доклад о том сегодня только до приказа дошел. Мыслю - лживое то дело насквозь. Ехать великого князя убить - это ж разума надо лишиться! А на неразумцев вы не похожи. Да и Алексей о тебе плохого не сказал. Нападение ночное, на тебя да на господина Ларионова - поверь, княжеские люди к тому непричастны!

Олег Иваныч про себя усмехнулся - ага, непричастны, как же! Кто ж тогда Силантий Ржа - главарь частной шайки?

- Не смейся, господине, - строго покачал головой Федор. - Говорю - непричастны, значит, так и есть. А то, что, может, кому денег за вас посулили, - за то мы отвечать не можем! А то, что посулили, - не сомневайся. Как и в том, что... всякие люди на свете белом случаются. Как и у нас, на Москве, так и у вас, в Новгороде! Нравится Москва-то?

- Не очень, - честно признался Олег.

- Ну, это пока - не очень, - рассмеялся посольский дьяк. - Вот погоди, господине, похочет Иван Васильевич пригласить лучших архитекторов-зодчих из Италии... Храмы строить, стены, палаты узорчатые! Через малое время не узнаешь Москву - красно украсится, куполами церковными ввысь вознесется, скриптории откроем, библиотеки - верю, будет тако!

- Аэропорт не забудьте - Новые Васюки, - скептически хмыкнул Олег. - Зато нет у вас главного - свободы людской, как в Новеграде Великом!

- Да, пожалуй, - кивнул головой Федор и тут же возразил: - Но что такое свобода?

- Да у вас лучшие знатнейшие люди и рта раскрыть при князе не смеют!

- Верно, не смеют. Зато у вас одна говорильня да за власть дерутся бояры, аки волки лесные, а простые люди бедствуют. На Москве-то простым людишкам куда как лучше живется - чай, наши-то смерды не столь бедны, как ваши? Да и спрос княжеский с каждого одинаков - что с боярина, что со смерда. Все ровные.

- Угу, ровные. В рабстве ровные, в угодничестве да подхалимстве!

Дьяк вздохнул:

- Вижу, не переубедить тебя, Олег Иваныч. Но вот погоди, отнимем у монастырей землицы - еще богаче жить станем.

- Может, кой-кто и станет, не спорю. Но только не говори, Федя, что - все! А с монастырями, думаю, еще ой как повозиться придется. Даже такому князю, как ваш Иван.

- То верно, - Федор посмурнел ликом. - Упираются, пиявцы ненасытные, мздоимцы, упыри. Эх, мало нас еще. Я да Алексей, да еще есть... Но государь нас слушает, ты не думай! С татарами еще проблемы, с Литвой, с Рязанью да с Тверью...

- С Новгородом Великим.

- Да, и с Новгородом. Вижу, любишь ты родной город, Олег Иваныч. Однако помни, - дьяк поднялся с лавки и положил руку на плечо Олега. - Ежели вдруг станет тебе худо в Новгороде, знай - на Москве есть люди, кои тебя примут. Я с Алексеем... Боярин Иван Костромич тоже тебя вельми уважает. Знай о том и помни!

- Благодарствую, - тоже встав, поклонился Олег Иваныч. - Дай-то Бог, не наступят времена таковые.